МАМА! НЕ ЧИТАЙ… Часть 3

МОСКОВСКАЯ ЗАМАРАШКА

Но у меня ну никак не получалось быть самой привлекательной девочкой! Мамочка рассказывала, что в её детстве-юности, в шахтер-ском поселке, а потом и в Ростовском университете, где она училась (лучше всех, естественно!), она, в своих перелицованных юбках всегда пучками и снопами собирала восхищённые взгляды парней и завистли-вые – девиц. У меня этот номер не проходил. Хотя юбки, которые были в моём гардеробе (боже, какое неподходящее слово для пары полочек в разваливающемся шкафу, где помещалось моё тряпье!), вполне годи-лись на звание «недоперелицованных».
- Женщина интересна не юбкой, - учила мамочка, максимально округляя свои и без того огромные черные глазищи. – Настоящая жен-щина прекрасна в любом тряпье.
Я была в «тряпье», но не прекрасна. Возможно, потому, что в Москве в 70-е для многих девочек родители уже что-то «доставали» из одежды, уже протаптывали дорожку к спекулянтам, дабы хоть как-нибудь в уродливую эпоху совка и повальной серости нарядить своих дочек. Они, эти «мещане» и «недоразвитые люди», понимали, что для девочки – это не блажь, а самая настоящая необходимость, чтобы вы-жить и преуспеть.
Мои родители презирали подобное.
- Какая гадость! Обращаться к каким-то жуликам да и платить за это безумные деньги! Стыдно, мерзко. И к тому же мы разве деньги на мясорубке, что ли, делаем? – мамочка очень сильно гневалась на мои робкие попытки заикнуться о какой-то более-менее приличной, не стыдной одежде. В общем, одевали меня исключительно «из магазина напротив». Можно себе представить… Кстати, так и непонятным для меня остался сей момент: родители моих подруг тоже не печатали день-ги на станке, не работали в торговле и не были королевских кровей. По-чему же их дочери, в отличие от меня, были более-менее прилично оде-ты?
Апофеозом маразма был случай, когда мне передали, как девочка из не самой благополучной семьи, троечница и вообще «не нашего кру-га», сказала обо мне:
- Вот странно! Вроде у девки нормальные родители, не чмо ка-кое-нибудь, а одевают дочь, как чучело. Что они ей приличных шмоток купить не могут?
Это, наверное, забавно, но в ту секунду я, прежде всего, оскорби-лась за родителей, за мамочку: надо же настолько быть неразвитой, что-бы не понимать высокие духовные устремления и сверхвысокую мораль моей семьи, обвинять мою маму черт те в чём, за пустяками не видя главного. Впрочем, тогда уже мамочка была известным человеком, и та девочка по-своему, по-мещански понимала: известность не могла не приносить денег, так почему же дочь-отличница известной мамы одета как дочь-двоечница последней нищенки?
Иногда приходится читать воспоминания людей о детстве, в кото-рых авторы подчёркивают, что хотя мамы и не могли обеспечить им одежду, модную и красивую, но зато она всегда была тепла и удобна. Я даже этого сказать не могу… Мёрзла я почти всегда, особенно в «ниж-ней части», так как тёплых колготок мне мама с папой «достать» никак не могли, а все рейтузы мне почему-то были малы и потому страшно  неудобны. Я их и не носила, ну, не могла! Между школьной формой и уродской синтетической шубейкой на рыбьем меху отсутствовала хоть какая-нибудь «прокладка». Сейчас в это трудно поверить даже мне са-мой, но до самой взрослости у меня не было элементарной кофты на пу-говицах, простого жакета, снимающегося вместе с пальто в школе.
- Ну, где ж я это возьму? – порой даже как-то виновато спрашивала мама. Мне нечего было ей ответить. Я просто никак не могла взять в толк, а где же эти «необыкновенные» вещи брали родители моих одно-классниц? У девочек были и колготки, и кофточки… А у меня только жуткие мужские свитера, которые я с определённого возраста стыди-лась надевать, предпочитая мёрзнуть.
О, колготки! Однажды, лет в тринадцать, осатанев от холодов, я придумала сама, как спастись. Купив жуткие бабские панталоны и тёп-лые старушечьи чулки, я просто пришила одно к другому. Можно себе представить, как это выглядело! Но на какое-то время жуткий «гибрид» стал моим спасением. Подчеркну: дело было в конце 70-х, в Москве, и я росла не в бедной семье…
Но самое страшное – обувь. Мои ноги лет с десяти уже болели так, что проблематично было просто ходить дольше получаса. У меня в дет-стве никогда не было удобной обуви! Не знаю, как мама покупала мне туфли, как она их выбирала и подбирала мне, но и летняя,
и зимняя – любая обувь всегда мне жала, натирала ноги, порой до кро-вавых мозолей, до адски ноющих костей. Иногда, приходя домой и ски-дывая «испанские сапоги», я плакала. Мама мне сочувствовала, но все-гда замечала:
- Терпи, ничего не поделаешь, купить ничего невозможно. Разно-сишь. Надо перетерпеть. В конце концов, все так живут.
Вот в этом она меня убедила. Я была уверена, что все другие де-вочки и мальчики, а также взрослые мучаются, как и я, но, в отличие от меня (как обычно!) они – герои терпения, сильные и мужественные лю-ди, которые спокойно ходят, даже бегают, не жалуются и терпят. А я, ничтожная тварь, опять реву и хромаю…
Я перестала жаловаться на боль в ногах, очень рано перестала, по-няла, что бессмысленно. И старалась терпеть.
Однажды мы с родителями на три дня поехали в Ленинград, на премьеру в тамошнем театре маминой знаменитой пьесы. Один день мы много гуляли, и я «уходила» ноги вусмерть. На следующий день мне было совершенно ясно, что никаких Эрмитажей я не перенесу.
- Я останусь в гостинице, никуда не пойду, - жалобно сообщила я родителям.
- С ума сошла! – закудахтали те. – Приехать в Ленинград и сидеть в номере? Ты идиотка, что ли?
Почему я не стала им объяснять, в чём причина? Трудно сказать… Скорее всего, «неудобная обувь» и разболевшиеся в связи с этим ноги казались мне стыдной причиной, недостойной какой-то, что ли? Я тупо смолчала. А родители потом много лет всем рассказывали, как «глупая Катька», вместо того, чтобы гулять по Питеру, сидела в номере отеля.
- Такой позор! – горестно вздыхала мама.
А ноги «мстят» мне по сей день. Они совершенно больные, изуро-дованные. И потому с обувью теперь пожизненная проблема. Я лечу свои бедные ножки, лечу… Но уже поздно. Зато теперь благодаря удоб-ной обуви они болят намного меньше, чем в детстве. Я могу много гу-лять, ходить. А тогда это было совершенно немыслимо. Но родителям до этого не было ровным счётом никакого дела.

Мой любимый, родной человек поначалу нередко обижал меня: го-ворил, что я не могу, не умею одеваться. Не умею выбирать вещи в ма-газинах. Я плакала, мне было ужасно обидно. Да, у меня не развит вкус, да, у меня абсолютно неверные представления о собственной фигуре, о том, что мне идёт, а что – нет. Меня, к сожалению, никто никогда этому не учил, не показывал пример, а самостоятельно справиться с этой зада-чей я не смогла.
- Ты выбираешь одежду, как маскировку! – сердился он. – Хочешь спрятаться за бесформенные тряпки – и это при твоей-то фигуре!
- Именно! При моей! – сквозь стиснутые зубы, чтобы не разры-даться, бубню я. – Мне надо прятать бёдра…
- Уймись! – он уже почти кричит. – У тебя потрясающая фигура! Тебе дурь надо прятать!
Я реву. Поначалу все наши с ним походы по таким магазинам как «Галери Лафайет» в Париже или «Хэрродс» в Лондоне закачивались ссорами. Я возненавидела магазины, примерки, покупки. Постепенно всё наладилось, конечно, я теперь отнюдь не чучело, одета достойно и не стыжусь своего внешнего вида. Надо было дожить до сорока лет…
- Да-а, тяжёлое у тебя было детство, нищее, - смеётся он. Теперь я тоже смеюсь вместе с ним. Хотя боль в душе, как затянувшийся шрам, саднит: ни девочкой, ни девушкой я ни разу не почувствовала себя уве-ренной и красивой в своём позорном тряпье. Я даже понятия не имела, как это – быть элегантной и уметь выразить себя с помощью одежды. И украшений у меня никогда не было… До второго замужества – дешёвая деревянная, пластиковая, в самом крайнем случае серебряная бижуте-рия. Никаких понятий, никакого представления о том, что и как должна носить женщина в моём возрасте. А откуда бы взялось? У мамы до ста-рости – ни колечка, ни цепочечки, НИ-ЧЕ-ГО. Никогда папа ей не дарил никаких украшений. Естественно, ни разу в жизни мой папа ничего по-добного не подарил и мне. Мой первый муж… Ну, тут вообще разговор неуместен: достаточно было посмотреть на его бедную мамашу. У без-лошадных крестьян никогда не было принято хоть как-то украшать женщин. Какие же могут быть претензии?


МУЗЫКАЛЬНОЕ НАКАЗАНИЕ И ПРОЧИЕ КАРЫ

Да-да, я очень хорошо училась, особенно в начальной школе. Скажем честно: училась лучше всех, и давалось мне это весьма легко. Меня воспитывали правильно, не хваля за это и никак не поощряя: ведь это естественно, я же ИХ дочь. Вот и мамочка в своём шахтёрском по-селке была лучше всех, и папуля на своем Урале в школе, директором которой был его отец, - тоже. Так что, эка невидаль: дочь – круглая от-личница. Ну и что, что при этом она ещё ходит в музыкальную школу? Да, в музыкалку меня всё-таки отдали, правда, в самую обычную – для любых детей, даже для тех, у кого ни слуха, ни голоса, а только нена-висть к классической музыке. Но ко мне это не относилось – меня и там хвалили, у меня был хороший слух и вполне сильные пальчики с нуж-ной ладошкой – на уровень «домашнего музицирования» я вполне тяну-ла. Пианино дома плесенью не покрывалось, занималась я каждый день. Ну и что? В этом всё равно не было ничего особенного, это я прекрасно сознавала, это мне очень хорошо объяснили с самого начала.
Во время войны, когда маленькая будущая моя мама с семьей были в оккупации, она пропустила один год учёбы, кажется, третий класс. Когда Украину освободили от фашистов, мама легко сдала всю программу пропущенного года и сразу пошла в четвёртый. Это же по-трясающе! Я воспринимала мамочку как светоч ума и интеллекта, вос-хищалась и не понимала, как могут помещаться столь великий ум, такие дары и таланты в женщине, которая родила… всего лишь меня. (То есть, конечно, существовал ещё и брат, и, как я понимала, он был значи-тельно ближе к небесам, с которых к нам, ничтожным, спустилась моя прекрасная мамочка). Но получить в качестве дочери МЕНЯ, меня, не способную и на сотую долю её достижений… Ай-ай-ай! А ведь до на-стоящей мамочкиной славы, до понимания всеми без исключения, кто есть эта женщина, ещё было далеко.
Мамочка не ходила на работу, она была дома, но всё время работа-ла: писáла, писáла, писáла… Я не знала, что именно, но ни секунды не сомневалась, что нечто особенное, необыкновенное. Я видела: мама – труженица великая, а уж ум и дарование её проявлялись во всем, в каж-дой мелочи. Именно во всём – в быту, в общении, в воспитании – она была абсолютной противоположностью всем виденным мною мамам подруг. Подруг я жалела, их мам слегка презирала, а про себя считала, что вытянула у судьбы самый счастливый билет на свете.

Для меня до сих пор загадка, отчего мой брат закончил английскую школу, а меня отдали в самую обычную, даже,  можно сказать, парши-вую? Аргумент насчет того, что «пожалели дочку» не очень убедителен, ибо музыкальная школа в параллели с обычной – та ещё нагрузочка. А, главное, зачем всё это было? Иностранный язык нужен всем и всегда и, кстати, много позже выяснилось, что у меня есть способности к изуче-нию языков. Правда, поздновато