Мальчик и волки

Крепко он связан веревкой
Штык у него на груди.
Рядом фриц стоит с винтовкой
Что это там – позади?
А там, позади – пули свистят
Гранаты гремят
Это наши герои теснят и теснят
Фашистских солдат.
Мы этих фрицев прогоним
И за границу – ура!
И возвратимся с победой
Дружно в родные края!
                 ( А. Б. 1974)

Мальчик. Худенький , белый от недоедания хлипкий подросток привязан к толстой шершавой сосне колючей проволокой. Слезы падают на засаленный большой воротник дедова ватника, рисуя на нем затейливый узор, похожий на медузу. Дрожащие губы хватают рвано и нервно морозный воздух в такт этой дикой чечетки взбесившихся вдруг зубов.
Толстый фельдфебель полевой жандармерии притоптывая сапогами эрзац-кожи поглядывает зло то на мальца, то на прокушенный почти до кости палец. «Шайсе! Кляйне Шайсе!!!» - ругается он в сердцах, придумывая для этого ублюдка разные наказания.
Мальчику было страшно. Страшно не за то, что он был пойман за попытку поджога хлебного амбара. Он пошел на это сознательно. А от того, что скотина, которую он выпустил, могла привести этих зверей снова к его деревне. А еще, почему-то страшно было умирать. Ух, как страшно! В голове крутились обрывки разных мыслей разных лет. То ему представлялось лето. Теплое и бескрайнее. Будто он утром играет с пацанами на лугу в чижа и штаны мокрые от росы приятно холодят ноги. То он видит стеклянные, выкатившиеся бусины глаз мертвого деда, возмущенно глядящие и в корне несогласные ни в какую с творящийся вокруг несправедливостью. И еще он никак не мог выбросить из головы последнюю неделю:

Он сидел на верхушке высокой сосны уже который день. Спускаясь лишь чтобы поесть и погреться, побегав по протоптанному в снегу кругу. Сидел и смотрел на дальний тракт. Так поручила ему Матрена Иванна. Так напутствовал его дед. Мальчик был горд, что ему дали такое задание. Он знал, что когда вдалеке появятся фрицы, он побежит напрямую через подернутое ледком болото и предупредит деревенских. И они успеют вывести в лес и спрятать тех коров, от которых вот уже два месяца зависит жизнь всей маленькой деревни. Иначе – смерть. Голодная смерть. И вот он тут. На этой сосне. Второй мужчина в деревне после деда. А больше и нет никого. Холодно. Очень холодно. И от этого дурного холода хочется спать. И хочется есть. Всегда. И лезут. Лезут мысли. И хочется уже, чтобы фрицы наконец появились и он бы прибежал и предупредил. И все, наконец, закончилось. И вот он видит, что вроде едет в дали по тракту вереница саней. И в них – люди в мышиной и ненавистной форме. И звон колокольчика слышится вдали и чужая гортанная речь…
Три раза он прибегал в деревню и поднимал переполох крича надрывно и хрипло: «Фрицы! Фрицы!» И гнали бабы в морозный лес ошалелую и тощую скотину. И плакали дети. И суетился на своей деревяшке-ноге дедушка. А фашисты не приходили. Все три раза не приходили.
Зато они пришли на четвертый. Когда никто не поверил очередным крикам. И пришли звери. И угнали скот. И забрали еду. Всю. До последней крошки. И лежал у пустого амбара мертвый и какой-то чужой вдруг дедушка, ужаленный роем смертельножелезных пчел. И глаза Матрены Иванны жгли и клеймили. И отворачивались односельчане. И все знали, что зиму не переживут.
Он ушел в тот же день, нацедив из старой ржавой бочки солярки в две бутылки из-под молока.
Ночью он пробрался в поселок, где эти звери собирали скот и продовольствие для отправки в доблестный Рейх. Он выпустил из загона скотину. Но поджечь хлебный амбар не удалось. Ведь не знал он, что солярку просто спичками не поджечь! Не знал!!

Фельдфебель проверил, крепко ли держит колючая проволока. Подтянул немного и, улыбаясь, похлопал мальчика по плечу. «Едэм дас зайнэ!» - сказал он и быстро умчался на своем шумном мотоцикле. А из глубины леса нарастая неотвратимо приближался волчий вой.
«Волки!» - радостно подумал мальчик…