Произведение «Социальная несправедливость.» автора Алексей Сталоверов

Социальная несправедливость.
Изнуряющая жара сменилась тихим вечером. Тишина опускалась на село, и только изредка был слышен звук хлыста, посягнувшего на тихое очарование уходящего дня. Сытое стадо возвращалось домой на вечернюю дойку. Природа замирала в предвкушении отдыха. Ласковая теплота располагала к умиротворению и безмятежности.
На песчаной косе озера расположились два рыбака. Гнус, ещё не отошедший от пекла, их не досаждал.
Петька, жилистый, закопчённый солнцем и гарью трактора, в болотных сапогах и брезентовой куртке с капюшоном, ставил сразу несколько ивовых удилищ на рогатины. Ещё до этого, пройдясь по ему ведомым местам и проверив силки и морды, не обнаружив там добычи, был решительно настроен на улов. – «Сейчас у неё самый жор начнётся», – предвкушал он.
Для Генки же рыбалка была приятным времяпрепровождением: закинув карбоновое удилище, ему было всё равно, поймает он рыбу или нет. В полулежащем состоянии, босиком и в одних шортах, подле себя расположив импровизированный пикничок, блаженствовал. На заранее постеленной газетке расположились закуски: порезанные колбаска с сыром, огурцы и помидоры, в довершение натюрморта возвышалась пузатенькая бутылочка бренди с янтарно-золотистым содержимым.
Было сразу ясно, кто и для чего здесь.
Генка, налив себе и товарищу, предложил выпить за этот чудесный вечер, рыбалку и так, для настроения.
Петька принял рюмку, буркнув себе под нос: – «Разлёгся тут, дачник грё…»
Сегодня у Петьки сломался трактор, полетело сцепление, и теперь он размышлял, во сколько ему обойдётся замена муфты. А надо ещё завтра съездить в район за запчастью, ещё время, чтобы поставить, пропал день. Когда что-то шло не по его плану, Петьку это выбивало из колеи, и сегодня вечером, неким образом он хотел компенсировать возникшие затраты на добыче рыбы. Крестьянская прозорливость не давала ему спокойно жить, затраты болью в душе отзывались и жгли корыстное нутро. И безмятежность знакомого дачника сейчас его раздражала. А выпитая чарка не легла на благодатную почву успокоения, только подзадорив того пуще злиться.
Как на зло, у него не клевало, три его поплавка безмятежно покоились на водной глади. В то же время Генка не успевал сменять наживку на своей единственной удочке, радуясь своей удаче, время от времени предлагая пропустить по рюмашке.
У Петьки вскипало негодование.
А тут ещё Генка, слегка захмелев, стал разглагольствовать о красоте природы, в которой он, Петька, живёт, сравнивая с райскими видами, до боли знакомыми тому.
Приезжая сюда уже не первый год на пленэры в отпуск, Генка квартировался у знакомой старушки. Найдя когда-то давно это прекрасное место для своих работ, он несказанно был рад такой находке.
Петьке, да и не ему одному в селе, было непонятно, что тут необычного и красивого в покосившемся, скажем, мосту на речке, полуразрушенной церквушке (благо её стали восстанавливать), в этом лесе, полях.
Было интересно, конечно, поначалу наблюдать за долговязым художником, как тот с утра делал свои наброски с идущих вразвалочку в стадо коров, помахивающих хвостами. Или как тот рисовал Петькин трактор, когда тот окучивал борону, пропалывая от выросшей травы и сорняков. Подойдя тогда к нему на перекур, Петька заглянул в его картину, резюмировав: "Похоже". Ну и со временем, привыкнув к художнику, уже не задавались вопросом: "Зачем он здесь?".
Но сейчас взбунтовавшийся Петро, под хмельком, не находил себе места, чтоб не выговориться.
— Вот, не пойму я вас, городских, чему вы всё радуетесь? Приедете на всё готовенькое… конечно – рай, а вот попашите с наше… курортники, мать вашу… отпуска у вас… и в магазинах всё у вас валом… а тут походи ещё за харчами! — выругавшись смачно и сплюнув в сторону, стал доставать удилища, проверяя наживку.
— Петь, ты чего? — улыбнувшись, спросил Гена, не поняв его вдруг нахлынувшего негодования.
— Да ничего, рыбалка для него развлечение, бренди тут с колбаской он вкушАет.
— Петь, да не переживай ты так, — вдруг понял Гена перемену в настроении приятеля. — Ну, хочешь, да забери ты всю мою рыбу.
— Рыба ему не нужна, вот точно с жиру беситесь у себя там в городах. Видно, жизни не знаете, всё вам на блюдечке преподнесено. Рисуночки свои там рисуете… хотел бы я так жить… поди, тыщи сдираете за свою мазню. Тут горбатишься с утра до утра… А, что, вот тоже может стать художником? Сиди себе, помахивай кисточкой, а денежки сами к тебе плывут… Конечно… хорошо… хош тебе коньяки с бренди, хош колбаски с сырами. Что думаешь, не смог бы, как ты… да у меня когда-то по рисованию одни пятёрки были…, смог бы, — подытожил он.
Удивлённый столь импульсивному высказыванию, Гена приподнялся, облокотившись на локоть.
— У-у-у, знакомая песня! — Петь, зря ты так в сравнение пустился. Я уважаю любой труд, будь то крестьянский, будь то труд рабочего на заводе. Но, вот поверь, не была бы такая жизнь интересна человечеству без картин, кино, книг, да мало ли ещё без чего. Вот и рисование у тебя в школе даже было, сам говоришь, пятёрки были. Но вот художник из тебя не получился бы… не, конечно, рисовать можно научить хоть кого, но это ещё не значит быть им. Да и насчёт тысяч ты погорячился. Мало того что ты душу вложишь в работу, поверь, а это работа, просто у каждого она своя, кто на кого, как говорится, учился, так её ещё и продать надо суметь, а то и расстаться бывает сложно.
– Как это, сложно расстаться, если тебе деньги предлагают? Чудно́ ты говоришь.
– Понимаешь, это не пирожки, не молоко со сметаной, тут прикипишь, как к родному, и оторвать от себя уже сложно. Как к ребёнку своему.
– Ну, ты загнул тоже, вот бы я к молоку со сметаной прикипел бы, как к ребёнку! – ухмыльнулся Петро.
– Да причём тут молоко со сметаной, это лишь производная. Ты вот с коровой своей готов расстаться?
– Тоже мне сравнил, сравниватель… Это же корова – кормилица!
– Ясно, – отвернулся Генка.
В бутылке уже ничего не осталось, да и не рыбачилось уже. Собравшись, побрели по домам.
На развилке дорог Петро остановился. – Что там у тебя, сколь наловил? Дай мне с пяток лещей, а то домой приду ни с чем, да ещё с запахом, надо перед своей отчитаться.
Выбрав самых жирных лещей, оставив тому мелких окуньков и карасиков, пошагал домой.