В тишину малолюдного пугливого берега ворвался гулкий протяжный гудок. Вновь прибывшее судно нехотя взгромоздилось на край старой дощатой пристани. Натали с волнением всматривалась в эту картину, вспоминая их недавнее с Николаем отплытие. «Всего каких-то одиннадцать месяцев прошло, а будто целая вечность», — пронеслось в её сознании. Осторожно поглаживая в муфте свой талисман, она повернулась к Лизе:
— Мы в безопасности, Лиза. Ты понимаешь? Всё позади.
Лиза кивнула, поправляя одной рукой широкополую шляпу, другой пытаясь ровно удерживать саквояж с сетчатым окошком.
— Да, дома, — слеза скатилась по бледной щеке девушки.
— Ты плачешь?
— Это ветер... А котик притих, будто чувствует, — слабо улыбнулась она Натали, пытаясь скрыть охватившее её смятение.
— Что ты, Лиза?! У тебя запоздалая реакция. Возьми платок, — Натали протянула девушке платок.
— Поручик Шепелев! Сударыня, пожалуйте ваши вещи. Пройдёмте, вас ждёт экипаж, — одетый в военную форму офицер, отдав честь проходящим мимо мужчинам, аккуратно взял у Лизы саквояж. — Ваш багаж мы уже погрузили. Вас Надежда Дмитриевна прислала? Нас предупредили, что вещи прибудут грузовым судном, — Натали внимательно рассматривала мужчину.
— Какая Надежда Дмитриевна?
— В палате распорядились насчёт вас. Доставим в именье, а вещи ваши в целости и сохранности, не волнуйтесь, — мужчина указал взглядом на грузовую повозку, закреплённую сзади кибитки для пассажиров.
— Странно, мне объяснили, что груз придёт через неделю.
— Больше оттуда уже ничего не придёт… слава богу, уберёг дорогу. Прошу вас, — мужчина открыл дверцу экипажа, кивнул женщинам, приглашая садиться.
Карета тронулась с места.
Натали, приоткрыв шторку, словно впервые рассматривала милые сердцу просторы. Она не задумывалась до сих пор, как дороги ей эти белоствольные красавицы. Внутри поднялась неистовая волна радости от ощущения забытых родных запахов. Душа рвалась ввысь от звука порхнувшей из травы птицы, дух захватило от одной только мысли, что здесь — совсем рядом её детство, юность, вся её прежняя жизнь. «А ведь правда целая вечность. Это, верно, так кажется оттого, что за короткий срок произошло столько всего важного», — Натали украдкой от Лизы смахнула слезу. Она ещё не придумала, что скажет матери о своём… ну почему же своём, об их с Николаем пребывании в Англии. Только это всё потом, по обстоятельствам. Вот уже наши владения пошли, совсем знакомые. Всё чаще взору её встречались покосившиеся, чёрные, словно испуганные избы. А то на их пути возникали какие-то странные люди в грязных поношенных одеждах с котомками за плечами. Лица путников были серыми, измождёнными. Они украдкой поглядывали на новенький экипаж, оборачиваясь, провожая взглядами, жестикулируя и что-то объясняя друг другу.
— Да, родительское поместье в запустении. Странно, что нас направили именно сюда. Ну да мы с тобой непременно всё узнаем, — Натали посмотрела на Лизу решительно, но та прочла в её глазах глубоко спрятанную тревогу.
На станции женщины пересели в родительский экипаж. Возницу Натали не признала.
— Странно, не помню его лица. Наверное, из соседнего селения, — обратилась она к Лизе.
Помолчали.
— От станции до имения вёрст десять будет, — задумчиво проговорила Лиза. — Нет, не припомню, может, и правда из другого селенья. Поглядим.
Дорога обеим не показалась долгой, каждая молчала о своём. Ворота открыл Савелий — приказчик Волошиных. Служил Савелий в этом «чине» давно — сколько Натали себя помнила, мать ему доверяла, прислушивались к его мнению. В хозяйстве Савелию не было равных.
— Пожалуйте, барыня. Давно вас ждём, — старик закрепил снаружи калитку и поспешил открыть ворота, чтобы экипаж мог заехать во двор.
— Какая я тебе барыня? — Натали тряхнула головой, обняла старика за плечи. — Забыл, как спас меня?
В раннем детстве с ней произошёл казус. Случай этот крепко отпечатался в памяти и периодически напоминал о себе то во сне, а то просто так, внезапно всплывая в памяти безо всякой на то причины. Ей вздумалось доплыть до противоположного берега озера, где гнездились утки со своими выводками. Натали непременно хотелось рассмотреть, как у них там всё устроено. Детскому пытливому уму требовались доказательства. Девочка не принимала ничего на веру, всегда нужно было самой посмотреть, потрогать, понюхать, услышать. Любопытство и на этот раз взяло верх над страхом. Да и берег противоположный — вот он, совсем рядом. Вода в то время ещё как следует не прогрелась, а когда девочка проделала уже более половины пути, вдруг почувствовала жар во всём теле. Но ощущение это было совсем не долгим, как если облить себя ледяной водой. А потом ноги уже совсем не могли двигаться. Озеро питали подземные ключи. Их вода была холодной и достаточно подвижной, не давая озеру замерзать до самой зимы. Сколько могла Натали отчаянно барахталась на поверхности. Когда сил совсем не осталось, она инстинктивно перевернулась на спину и, разбросав руки в стороны, затаила дыхание. Своих ног девочка уже не чувствовала. Медленно погружаясь, ощущая кожей лица колкую тяжёлую жидкость, она покорно по-взрослому отдалась на волю случая. Это ощущение доверия чему-то большому присутствовало в ней всегда — с самого истока, с начала её сознательной жизни. Она жила, сливаясь с этим огромным миром, ощущая себя одним с ним целым, не задаваясь вопросом, что чувствуют и думают об этом другие. Вода, казалось, проникла в каждую клеточку её тела, а сознание балансировало на краю небытия — то возвращаясь, то покидая неподвижное тело. И в этот момент неожиданным рывком её подхватили чьи-то сильные железные руки, а дальше уже ничего нельзя было разобрать. И последняя мысль, промелькнувшая в её сознании: «Мамочка, значит, увижу тебя ещё раз, всех увижу». Благодарность, бесконечная безмерная благодарность к этому большому — жизни — захлестнула, накрыла словно одеялом. Тело уж больше не напоминало о себе. Вся она превратилась в один огромный сгусток сознания.
Савелий посмотрел на женщину, скупо улыбнулся, стараясь изо всех сил не выдать своего беспокойства. С той поры, как узнал о возвращении Натали, не было дня, чтобы не молил он Пресвятую Богородицу хранить в пути молодую хозяйку. «Теперь, верно, всё пойдёт как надо, всё встанет на свои места, заживём… по-прежнему», — успокаивал он себя, украдкой рассматривая молодую женщину. Ничто не ускользнуло от его прозорливого взгляда. «Заострилась как. Верно, не сладко пришлось за морем-то, не смог сам уберечь дитя, вона как руки-то исхудали, щёки куда подевались, а глаза... Будто два омута. Ну, ничего, откормим девицу, не такое видали». Натали вымученно посмотрела на своего спасителя, будто оправдываясь, проговорила:
— Что, не признал меня? Дорога дальняя, долгая… всё позади. Теперь уж не расстанемся. А что ж так тихо вокруг? Матушка здоровы ли?
Савелий потупился, опустил голову.
Натали ускорила шаг, она почти бежала. Не дожидаясь старика, женщина обеими руками упёрлась в тяжёлую дубовую дверь, несмазанные петли жалобно заскрипели. Глаша — горничная — поспешно поднялась навстречу, загородив собой дверь в спальню, сбивчиво проговорила:
— Надежда Дмитриевна почивают.
Потупив глаза, девушка нервно теребила белоснежный передник. Натали быстро справилась с охватившим её волнением, повелительным жестом отстранив Глашу, стремительно распахнула дверь спальни. Всё здесь было не как прежде, кровать почему-то передвинули к окну, а туалетный столик сиротливо притаился в дальнем углу комнаты, скрываясь за тенью стенного шкафа. Он словно извинялся перед всеми за своё неуместное здесь присутствие.
— Доктор велел кровать к окну… — еле слышно прошелестела Глаша.
Натали робко шагнула к кровати, внутренне сознавая, что впервые она боится встретиться с действительностью лицом к лицу. Даже в Лондоне не испытывала Натали подобного чувства. Опустившись на колено, плотно прижавшись к краю кровати, она внимательно рассматривала знакомые с детства черты. Правая часть лица Надежды Дмитриевны ассиметрично сместилась верх, придавая лицу удивлённо сердитое выражение, а по цвету напоминала эта часть причудливую тень, заметно отличаясь от всего остального, не скрытого под белыми накрахмаленными кружевами. Глубокая, чётко очерченная борозда обозначилась на переносице, являя собой границу и категорично разделяя лицо болящей на две половины — живую и неживую. То была совершенно незнакомая, чужая, неведомая доселе женщина. Натали внимательно рассматривала эти новые черты, не упуская ни одной детали. Затем она осторожно коснулась материнской руки. «Лёд, сухой ледяной камень». Натали легонько сжала запястье матери, смутно надеясь на ответное движение. Затем она начала осторожно, а потом всё более настойчиво растирать кисть руки болящей, намеренно покалывая ладонь кончиками острых ногтей. Всё энергичнее и сильнее. Вот сейчас, ещё немного, чуть-чуть. Каштановая прядь танцевала в воздухе, подгоняемая интенсивным, прерывистым дыханием молодой женщины.
— Доктор делают массажи… Два месяца уже, — тихо произнесла Глаша.
То было сказано с безропотным смирением, даже какой-то обречённостью. Безнадёжность в голосе девушки неприятно оцарапала слух, обескуражила и рассердила. Натали вспыхнула, выпрямилась и, обернувшись назад, с досадой спросила:
— Что за доктор? Уездный лекарь? Они всех одинаково врачуют… касторкой.
Погасив внезапное раздражение, она уже спокойнее спросила:
— Как часто вы переворачиваете больную?
[justify][i]Затем она решительно раздвинула тяжёлые портьеры, чуть приоткрыв створку окна, зафиксировала раму попавшейся под руку салфеткой, сноровисто свернув её в тугой жгут. Откинув тяжёлое покрывало, молодая женщина начала медленно ощупывать мать, каждый пальчик, каждый сантиметр. У Натали возникло странное чувство — будто всё это уже было с ней, в какой-то далёкой неведомой жизни. Она совсем ничего не помнила из той жизни, но пальцы совершали привычные, до боли знакомые движения. И она отчётливо понимала, что этому её никогда и никто не учил,