– Да зачем тебе? – Азазель никак не мог взять в толк. Не из вредности так он спрашивал, нет. Это был тот случай, когда он и правда не понимал.
– Ну как же! – душонка, мельтеша перед ним, всерьёз негодовала. На взгляд души – вопрос был закономерный и очень простой. – Там же где-то моё тело!
– Да, но где? – поинтересовался Азазель. – Ты разве знаешь?
Вопрос душонку, однако, не смутил. Крепкая попалась, упрямая.
– Нет, не знаю. Но я найду!
Азазель пожал плечами. Для него это не имело смысла. Жизнь людская – смертная, простая жизнь – что это как не заблуждение? Человек думает, что управляет всеми событиями на свете, он планирует и ждёт того и другого, представляя, как его ожидания окажутся реальными и уложатся в его мировоззрении. Но на деле человек не правит ничем.
Мир – это одна большая случайность. Ангелы, конечно, скажут вам, что это не случайность, а высший замысел, который непостижим, но Светоносный всегда уверял, что всё это лишь случайность, и Азазель верил ему куда больше.
Он всегда в него верил.
Почему, скажем, человек умирает в самый неподходящий момент? Почему происходят пожары именно там, где происходят? Почему просыпаются именно те вулканы и именно определённые волны поднимаются в бурю? Почему одни корабли в шторм лишь слегка хлестанет, а другие швырнёт на скалы? Почему в один год дождь зальёт урожай, а в другой его пощадит?
Случайность и есть.
Но случайность – это великая сила, и справиться с нею, постичь её всецело, невозможно. Азазель и вовсе подозревал, что для людского рассудка признание того, что весь мир – это одна большая случайность, которая не спит, нет, но подвижна – это слишком, и человеку не охватить такой правды. Вот и самоуверенность людская оттуда!
Вот и планы! Но планы и самоуверенность должны были уходить со смертью, когда от души уже не остаётся и памяти! А оказывается – нет.
Впрочем, эта душонка первая, кому удалось пройти к Азазелю на личный приём. Другие или не попадали, или не хотели попадать по столь странному вопросу, а может быть, кого-то отпускала самоуверенность? А здесь сбой.
– Я просто хочу знать своё имя, и что значило моё тело. И ходят ли ко мне близкие. И как выглядит моя могила, – душонка тихо оправдывалась, но при этом держалась в твёрдости убеждения, что, на взгляд Азазеля, было хуже любого крика и скандала. Упрямцы – они, знаете ли, баламутят любое небо!
Азазель это знает лучше многих.
– Ты мёртв, – напомнил Азазель, – твоя просьба – блажь. Ты здесь не потому что заслужил чего-то хорошего, ты всего лишь душа. ты недостаточно хорош для нас, но подходишь для кары Подземным Царством. Почему ты думаешь, мы должны пойти тебе на уступки и отпустить искать твоё поганое, никому не нужное тело? Ты сам не знаешь кто ты и где лежишь, ты не знаешь – оплакивает ли тебя кто-нибудь и помнит ли!
Азазель осёкся. Ему в голову пришла мысль, что, возможно, следует удовлетворить просьбу этой душонки. В конце концов, в отличие от неё, Азазель видел всю подноготную её жизненного пути, или жизненного пути сосуда, в котором ей довелось разлагаться.
И путь этот был в первую свою половину скучен, а во вторую отвратителен. Скучающий сосуд решил ценой других, невинных жизней, развлечь себя, раскрасить свою дорогу. Некоторых из жертв этой душонки до сих пор не опознали – что ж, даже современные людские технологии бессильны против времени и гниения плоти. Да и того раствора, которым этот человек, почему-то находясь в состоянии жизни, заливал тела.
Нет, Азазель знал много людей. Некоторые из тех, кого презирала даже сама история, были на его службе. Да и сам Азазель очень хорошо разбирался в убийствах. Но это не мешало ему презирать убийц, творящих бесчинства ради самого бесчинства. Азазель не испытывал наслаждения, когда творил своё дело, а люди, которые попадались ему порою, явно обожали чувство псевдо-власти. Их это будоражило, возбуждало, кружило им головы…
Азазель был далёк от этого. Во всяком случае, так ему хотелось думать о себе. А какая-то душонка, находясь при жизни в хрупком сосуде, творила смерть ради смерти. Ради власти над чужими жизнями.
Отвращения не было. Нельзя жить с отвращением к кому-то или чему-то, если жизнь твоя длится тысячелетиями. Но было какое-то чувство брезгливости, лёгкой, но непроходящей.
– Я просто хочу знать… – душонка дрожала, боялась. Азазель явно видел и не мог не злорадствовать этому. – Мне кажется, я вижу плохие сны.
У душ не бывает снов – любой, даже самый поганый ученик это знает. У душ бывают осколки памяти сосуда, в которых им довелось плескаться.
– Мне нужно понять, пожалуйста! – душонка, пришедшая с наглостью, наконец-то обрела смирение и даже что-то вроде мольбы. У этих людишек частенько так. Сначала они мнят себе что лучше, сильнее и куда более реальны, чем есть на деле, а потом юлят и боятся. И смотрят ещё так – заискивающе-тошно.
Понять? Что ж, это можно. Знавал Азазель одного мудреца при жизни, который и после смерти хотел всё понять. Так хотел, что Светоносный ему это понимание дал насколько смог, так мудрец потом молил о безумстве и забвении – понимание – это не всегда ключ, зачастую это просто куда более страшная тюрьма. Пока ты не знаешь мира, он полон чудес, но когда ты понимаешь как всё работает и от чего зависит, то чудес больше нет – есть лишь один ужас от того, как всё цинично и ненадёжно.
Азазель ещё колебался. Переназначать душонке наказание – это смелый поступок. Конечно, никто не хватится души какого-то смертного, да даже если и хватится, то Азазелю бояться нечего – никто всерьёз не будет беспокоиться о смертном. В самом дурном раскладе – выговор, которых у Азазеля, наверное, уже пару тысяч скопилось.
Вопрос в другом – стоит ли тратить силы и энергию на то, чтобы проучить одну душонку, чтобы протащить через неё всю причинённую её же сосудом боль?
Будь Азазель мудрее, он бы решил, что нет, оно того не стоит. Сколько этих душ в учетных книгах? Да половина даже не записана! Но – с другой стороны – это в некотором роде развлечение!
Да и чисто из сострадания, которое, как бы не лгали ангелы, демонам не чуждо, Азазелю очень хотелось, чтобы эта мерзкая душонка, почивавшая в таком же мерзком сосуде плоти, испытала страдания. Какое-нибудь, но всё же умиротворение! Отмщение тем, кто ушёл раньше своего срока и мог бы жить…
– Ну хорошо, – Азазель сдался, – я помогу тебе. Ты узнаешь свою людскую жизнь, испытаешь всё пережитое и узнаешь где похоронено твоё тело. Хотя я бы на твоём месте этого бы так не выпрашивал.
Душонка взглянула с вернувшимся высокомерием:
– Это же моё тело! Мне надо знать где оно лежит.
Азазель даже спорить не стал – а зачем? Надо так надо. В придачу получишь ещё и ворох воспоминаний, причём слегка улучшенных – Азазель постарается. А пока рука демона уже привычно нырнула в чёрную папку, извлекая на свет четыре листа.
– Подписывай, – велел Азазель.
Душонка заколебалась. Людское взыграло в ней осколками уже отжитого, но неизгнанного.
– Хочешь прочитать? – Азазелю стало весело. Его всегда смешило это людское желание перехитрить бюрократию. Ту самую бюрократию, которую именно в Подземном Царстве довели до абсолюта, вывернув так, чтобы сделать её послушной и покладистой.
Душонка явно сомневалась. Людское, доставшееся от сосуда, плескало в споре с тем страхом, что демон обидится. Наконец неуверенный кивок…
– Читай, – разрешил Азазель, и даже улыбнулся, с любопытством глядя на то, как душонка смелеет и разворачивает листы. – Здесь заявление, отказ от претензий, отказ от всех последствий и ответственности Подземного Царства, а также согласие на обработку персональных данных.
Душонка же явно досадовала на свою самонадеянность. Листы Подземного Царства лишь выглядели обычными бумажными листами, а на деле являли собой бесконечный, нескончаемый лист, на котором проступали всё новые и новые строчки, дополнения да разного рода примечания. Потрясающая выдумка и командная работа многих деятелей, попавших в Подземное Царство – от Антифона Афинского, который положил начало всему необъятному списку форс-мажоров, что могут обрушиться на голову «получателя» и «дарователя» услуг и Цицерона – известного баловника крансоречия, до Гуго Гроция и Мартина Лютера – знатно поработавших над дополнениями и общим содержанием.
Эти души пытались прописать всё, что только можно было прописать, но, конечно, и их изобретательных умов не хватило бы описать всё. Спасало то, что никто всерьёз не прочитывал и не запоминал того, что прочёл, среди множащихся на твоих глазах строчках не хватило бы никакой памяти, и потом, если случалось что-то, что не было предусмотрено даже таким заковыристым способом, неучтенное тут же вносили в список.
Душонка боролась почти четверть часа, продираясь через формулировки и строгости законов и правил, которые тут же разбавлялись цветистыми фразами об общем духе порядка и вообще – о необходимости дисциплины, но всё же сдалась.
[justify][font="Times