Румпель во студенчестве
Эпизод Р. РАЗОЧАРОВАНИЕ или РУМПЕЛЬ РУЛИТ.
Память. Женя Вострецова.
Двадцать шесть лет назад.
Лагерь на реке Уккатай.
Поведение Глеба Женю просто бесило. Вечные попытки опекать как маленькую. А из-за проклятой опёки пропадала простота общения со всем друзьями, с Румпелем, с сахемами… Притом, он сделался какой-то дикий. Сторонился общения и все время искал повод с ней уединиться. Прежде было не так. Их Группа Лямбда всегда была в центре внимания. Что-то сочинялось, что-то обсуждалось, смех, шутки…
Вечером у сахемского костра, в стороне от лагеря, было легко и просто. Как прежде. Если поворачиваться то правым, то левым боком к огню, делается совсем не холодно. Юра берет гитару и начинает выводить:
Может показаться странным очень,
Что сижу не ухожу…
Я огнём костра и тишиною ночи
Как богатством дорожу…
Здесь эта песня совсем новая, её Юра Румпель заучил недавно, перенял у Глеба в порядке обмена новинками.
Сколько было их, костров, дружище,
Сколько будет впереди.
Ходим мы по свету, что-то ищем,
Свет костра всегда в груди…
И делается хорошо-хорошо, можно привалиться к дружескому плечу Юры Румпеля и смотреть на звёзды. На Горногребенской базе Политеха в ущелье звёзды заслоняли сосны и скалы. И это было начало лета, а самый звездопад происходит в августе.
Как не запоёшь, когда с тобою
У костра сидят друзья.
Как не запоёшь, ведь ничего не скроешь,
Что на сердце у меня… - выводил Юра, народ внимал и понимал. Логика стиха подразумевала обобщение, «что на сердце у тебя», но Юру здесь понимали… Юра имеет в виду себя и Женечку. И нет здесь больше третьего лишнего. Третий лишний спит вместе с первачами, а Женя и Юра – стрелянные птицы и давно свои. Женя не будет мешать Юре намекать на чувства, так интереснее. Можно и за нос поводить, но до серьёзного поступка Юрочка еще не дорос…
Пропуск во взрослую жизнь Женечка уже получила во время геологической практики, на курсе серьёзные ребята, уже поработали в поле, армия и все дела… Вечером тоже костёр и возможностей в горах для уединения много больше… И налить в стороне от руководителей практики, и сигаретку предложить для смазки разговора о звёздах и не только звёздах…
Вокруг практически некурящая компания, не курит СБН, не курит его свита. Много курит пятикурсник Варламов, всё время подмывает спросить сигаретку, но они у него марки «Лайка»…
А в компании археологов не хочется взрослеть,. В кругу её однокурсников с Горного было наоборот. И разумеется, там её ждут тоже замечательные ребята. И успевший сдружиться с Глебом Любомир, и его жена-невеста Оксана Братняя… И много замечательных ребят. Здесь её юность, прошлое, там – будущее.
Но вот, оказывается, выпускник Варламов еще днем позаимствовал у пастухов велосипед и смотал в посёлок Близнецы в магазин. И увлекательно к дрожанию струны добавилось звяканье стекла. И это не вечный Глебов «рислинг», а напиток настоящих полевиков – водка. И народ спешно выплескивает из эмалированных кружек остатки чая, кто-то протирает лопухом и по кружечкам уже льётся влага, и все поднимаются с необыкновенным чувством единства и понимания… Кружки сдвигаются с металлическим звоном и кто-то произносит: «По бронзе!»
И опять, душу греет осознание причастности… И Женя подбрасывает в огонь корявый сук – остаток заготовленных для костра дров.
Решающий разговор случился уже в поезде домой. Уже отзвенела гитара в кругу компании студентов на рюкзаках на вокзале Ключарей. Уже улеглась суета размещения в общем вагоне – августу уже машет 1 Сентября, возвращение школяров и студиозусов с каникул, отпускники…Билеты с бою по Открытому Листу, места – где найдете.
Глеб откровенно утомил. Женя попробовала сбежать в тамбур покурить. Две недели не курила! Почему? Глеб знает, пряталась от Румпеля и старых друзей, как маленькая…
Ну вот, и этот попёрся…
- Почему тебя н и к т о не любит? – выплюнула в лицо.
Он и отреагировал как на оплеуху. Мгновенно, не думая.
- Я не нуждаюсь в их любви! Мне достаточно сотрудничества!
Каждый услышал своё. Он – «никто не любит», что означало – и я не люблю!
Она: я не нуждаюсь в любви.
Он выдавил только «Как!!!», пошел пятнами на лице, вышел держась за стеночку в вагон и потом хлопнул дверью. Ему навстречу и мимо шагнул Румпель, туда, в тамбур, и уже у него на плече Женя разрыдалась.
- С Женькой невозможно говорить, всё время плачет ни с того, ни с сего… - пожаловался уже на зимних каникулах Юра Румпель. Другой город, расстояния, редкие встречи.
- Да, она изменилась… - пробормотал Глеб.
- Хуже. Она курит! - Юра такого не ожидал что ли? Не готов…
- Она всегда была авантюристской, как и мы все. У неё это проявляется так. Мы делаем вид, что пьём, ритуал, сухое вино под песни и разговор, ей нужно головокружение и чтоб с запахом порочности…
Румпель уставился.
- Хоть вы и расстались, но обзывать Женьку порочной женщиной…
- Я не обзывал, я не мог бы любить порочную женщину, а я её люблю. Просто констатировал, что Женя любит играть и очень хочет казаться взрослой. И боюсь, билет во взрослую жизнь оплачен не одними сигаретами. Но ничего точно не знаю, чувствую.
Бессонница. Любимая Джульетта…
Незыблемая чистая река…
Прости мне это сумрачное лето
Над берегом в разводах ивняка.
Всегдашних слов пристойные расходы,
Предвзятую понятливость врача…
И в прошлое паломничают годы
Забвение в котомках волоча.
О мне б тогда беспамятства крупицу,
Безумия добавьте в мою кровь…
Но не умеет в прошлом повториться
Жестокая посмертная любовь.
Но я должно быть потому и выжил,
И берегом затопленным бреду…
А ласточки опять летают ниже,
К дождю, к тайфуну, к Страшному Суду…
Любовь моя, не мучь меня, не смейся,
Лишь тени в час расплаты призови
И всё твое крикливое семейство
Я утоплю в дымящейся крови!
Дрожат вагоны в наготе перронов,
В ночное небо искрами соря.
И глохнет пульс, и дышится неровно…
И тихо ждёт походная Верона
Последнего на свете сентября.
(Алексей Цветков, но это не точно. Взято из тетради с зеленой обложкой Глеба Рябоконя. Помнится, он и Шекспира тогда читал трагедии, и переживал разрыв то бурно, но хватался за карандаши и кисти...)
Лагерь на Жилансут.
13 августа 20** года.
- Ми команданте, почему вы не установите здесь кафе-машину? Ваш автомОбиль позволяет. – Доктор Марко сделал ударение на О. - Всегда будет свежий кафе-итальяно и не будете возиться с горелками и этими джез-ва-ми, так правильно?
За разговором о качестве и правильном рецепте кофе последует разговор об армии. Капрал Ланчетти и майор, он же иль команданте, Рябоконь – доктор выговаривал фамилию, она же прозвище, Глеба с трудом, имя было покороче, но тоже смущало итальянца. Он перешел на армейскую субординацию. Старшему лейтенанту запаса Роблесу, он же Румпель, это всё уже осточертело. Он не любил армию, а без водки особенно не любил, от переподготовки уклонялся законными способами, и еле-еле докарабкался до третьей звёздочки. Да и то, в военкомате просто решили, что уже в возрасте лейтенант – это но адорабль. В Колючинске тридцать лет назад не преподавались французский с испанским, фразы из них в молодёжной среде казались прикольными. Румпель вышел из дома-машины в большой мир.
В большом мире приключался закат. И переливами красного в золотое и в пурпур любовалась многоуважаемая депутат Шадвалиева, она же в прошлом «юный археолог» Вострецова, она же подруга юности Женя.
Румпель замер. Он вспомнил, как впервые у в и д е л тогда девочку в синем платьице в цветочек и в очочках с тоненькой оправкой, они уже начали заседание Малой Академии, а Женечка опоздала.
Она стояла у двери беспомощная , кажется их было двое, кажется второй была подруга Вика, которую звали Вита, смущалась множества направленных на неё глаз и искала место куда приткнуться. Рядом с Румпелем место было. Румпель тогда испытал нежность и желание опекать.
Если слову спокойствие подбирать синоним, то сейчас можно было бы сказать: это Женечка Вострецова.
Женечка курила. Правильнее сказать, она познавала дзен сигаретой .
Женя не глотала никотиновый дым и не выдувала потом его из себя.
Рука с сигаретой покоилась около колена. Вот медленно и плавно Женя поднесла сигарету к губам, давно не знавшим помады, лёгкий вдох… И вот рука в свободном полёте возвращается на прежнее место, а над головой Жени поднимается лёгкое облачко. Полный штиль. Ни один мускул лица не дрогнул. Глаза смотрят в закат.
Изящество, естественность движений пробудило давнюю память. Эту красоту надо оберегать и сохранить. Странно, конечно, в полностью некурящей семье Роблес к запаху табака и дыму относились с брезгливостью. И посещение Наташкой-младшей, дочерью Юрия Викторовича, тусовок с одноклассниками первым всегда фиксировал чувствительный нос по запаху в волосах и одежде.
Однако. На этот раз Юра не почувствовал отвращения. Он даже позволил себе банальнейшую из истин: «У каждого свои недостатки». А недостатки иногда бывают красивыми, ну хотя бы особенными. Те же Юрины очки. Врождённая близорукость, опять же, семейная черта. Но в правильной оправе они привлекают внимание к верхней