Ах, как хочется — есть. Не «кушать». Не «перекусить». А жрать, желательно — с хлебом. С маслом. И чтоб хрустело.
Но нет. У меня же новая жизнь, новая я, новая диета. Я с утра выпила воду с лимоном, съела две миндальки и ушла на работу — злая, красивая и с голосом:
— Не трогайте. Пока жива.
Ах, как хочется — макароны. С сыром. С соусом. С пармезаном, что стружкой ложится на совесть. Но у меня в тарелке — киноа. Киноа, Карл! Даже звучит как диагноз.
Я это ем и говорю себе:
— Это вкусно. Это польза. Это клетчатка.
А внутри — голос в голосе:
— Это что за корм для белки? Где пельмени?
Ах, как хочется — есть ночью. Когда холодильник светит, как храм. Когда никто не видит, а если и видит — всё равно уже поздно.
Открываю — и такой душевный разговор начинается:
— Колбаска… ты ещё тут?
— Я жду. Я всегда жду.
Ах, как хочется — позволять себе вкусное, без вот этого:
— А ты потом влезешь в джинсы?
Хочу влезать в счастье, а не в джинсы. Хочу целовать булочку, а не считать её в приложении. Хочу на ужин торт, а не три оливки и стыд.
Ах, как хочется… Просто поесть. Без расчёта. Без самобичевания. Без «после семи» и «а ты знаешь, что там крахмал?!»
Хочу — и ем. Не хочу — тоже ем. Потому что вкусно. Потому что можно. Потому что я — человек, а не проект по улучшению тела.
А пока — снова кефир. Снова семечка чиа. Снова гордая надпись в заметках:
«3 день без сахара».
И подпись:
«…и без радости».
Ах, как хочется… Хотя бы пиццы. Но мне — нельзя. Я же сияю. На пустом желудке.
И вот — момент истины. Ночь, улица, фонарь, аптека… А на против ларек с шаурмой. Стою. Лицо — как у падшего ангела. Губы дрожат. Живот поёт арию.
— Мне одну. С остреньким. И со всем.
Продавец смотрит участливо. Он всё понимает. Он видел таких. Он знает — это не еда. Это судьба.
Я вцепляюсь в фольгу как в жизнь. С первого укуса — счастье. С третьего — слёзы. С пятого — пробуждение.
Это не срыв. Это обряд очищения. От диет. От глянцевых обещаний. От этих пластиковых контейнеров с курогрудкой на пару.
— Я не падшая. Я — восставшая.
— Я не нарушила. Я — спаслась.
— Это не жир. Это личная граница.
— Это не калории. Это возвращение домой.
Сижу потом, вся в чесночном соусе, пьяная от углеводов, и думаю:
Ах, как хочется жить. А жить — это тоже глагол. И иногда он спрягается с соусом.
Но нет. У меня же новая жизнь, новая я, новая диета. Я с утра выпила воду с лимоном, съела две миндальки и ушла на работу — злая, красивая и с голосом:
— Не трогайте. Пока жива.
Ах, как хочется — макароны. С сыром. С соусом. С пармезаном, что стружкой ложится на совесть. Но у меня в тарелке — киноа. Киноа, Карл! Даже звучит как диагноз.
Я это ем и говорю себе:
— Это вкусно. Это польза. Это клетчатка.
А внутри — голос в голосе:
— Это что за корм для белки? Где пельмени?
Ах, как хочется — есть ночью. Когда холодильник светит, как храм. Когда никто не видит, а если и видит — всё равно уже поздно.
Открываю — и такой душевный разговор начинается:
— Колбаска… ты ещё тут?
— Я жду. Я всегда жду.
Ах, как хочется — позволять себе вкусное, без вот этого:
— А ты потом влезешь в джинсы?
Хочу влезать в счастье, а не в джинсы. Хочу целовать булочку, а не считать её в приложении. Хочу на ужин торт, а не три оливки и стыд.
Ах, как хочется… Просто поесть. Без расчёта. Без самобичевания. Без «после семи» и «а ты знаешь, что там крахмал?!»
Хочу — и ем. Не хочу — тоже ем. Потому что вкусно. Потому что можно. Потому что я — человек, а не проект по улучшению тела.
А пока — снова кефир. Снова семечка чиа. Снова гордая надпись в заметках:
«3 день без сахара».
И подпись:
«…и без радости».
Ах, как хочется… Хотя бы пиццы. Но мне — нельзя. Я же сияю. На пустом желудке.
И вот — момент истины. Ночь, улица, фонарь, аптека… А на против ларек с шаурмой. Стою. Лицо — как у падшего ангела. Губы дрожат. Живот поёт арию.
— Мне одну. С остреньким. И со всем.
Продавец смотрит участливо. Он всё понимает. Он видел таких. Он знает — это не еда. Это судьба.
Я вцепляюсь в фольгу как в жизнь. С первого укуса — счастье. С третьего — слёзы. С пятого — пробуждение.
Это не срыв. Это обряд очищения. От диет. От глянцевых обещаний. От этих пластиковых контейнеров с курогрудкой на пару.
— Я не падшая. Я — восставшая.
— Я не нарушила. Я — спаслась.
— Это не жир. Это личная граница.
— Это не калории. Это возвращение домой.
Сижу потом, вся в чесночном соусе, пьяная от углеводов, и думаю:
Ах, как хочется жить. А жить — это тоже глагол. И иногда он спрягается с соусом.
У меня есть одна семья знакомая. (С главой семьи вместе на одну фирму работали).
Городская такая семья. При деньгах. Деды(бабушки) нехило помогают и продуктами и деньгой.
Жена готовить не умеет. Совсем.
Муж точно также)
Питаются готовой едой и в особенности фастфудом.
У них сын старший, ест по пять/шесть шаурмей за сутки.
И, зараза, не толстеет)
Под два метра ростом. Худущий, почти скелет.
Ест только шаурму, шашлыки, самсы, манты и всё такое.
И не толстеет.
Вот ведь везуха)
А дочка малая больше по рыбной кухне. Для той салаты из кальмаров, икру, мидии, креветки...
Вот. У меня вопрос. Почему они ещё не превратились в шарики на ножках?)
Мне бы так жить))))
Улыбнул рассказ. С пониманием,