
Глава 2. На 120 сом ближе к любви (по курсу: один к одному в рублях, но по чувствам на миллион)
Познакомились они случайно, как это часто бывает в историях, которые потом вспоминают с фразой: «А ведь всё началось с обычного интервью…»
Джаркин приехал в школу №17, чтобы взять интервью у директора по поводу новой программы по цифровой грамотности. Джаркин был невыспавшимся, с диктофоном, который периодически пищал, и блокнотом, в котором уже давно закончились чистые страницы, поэтому он писал поверх старых заметок о пропавших чайках и неудачном репортаже про сельский Wi-Fi. Когда директор ушёл на звонок, Джаркин остался в учительской, и именно тогда вошла она — Светлана. Учительница музыки. В руках папка с нотами, на шее кулон в форме скрипичного ключа, а в небесно-голубых глазах что-то такое, что заставило Джаркина забыть, зачем он вообще пришёл. В голове у него заиграла увертюра, а сердце нажало на педаль форте.
— Простите, Вы журналист? — спросила она, слегка удивлённо.
— Да, — ответил он, вставая так резко, что уронил ручку, — Джаркин Абылгазиев. Независимое издание. Очень независимое. Иногда даже от здравого смысла.
Она рассмеялась, коротко, но с искрой. И всё. С этого момента Джаркин уже не мог думать ни о цифровой грамотности, ни о чайках, ни о диктофоне, который снова запищал.
На следующий день он нашёл её страницу в соцсетях, лайкнул фото с пианино, через два дня пригласил на чай. В школьной столовой. Любовь, как известно, не требует вложений. Но Джаркин всё же вложился: ровно 120 сом. Это была его первая инвестиция в светлое будущее, и, по его расчётам, курс романтики в тот день был стабилен: один сом — один российский рубль, но эмоциональная доходность как у биткойна в 2017-м. Он купил: булочку с изюмом (изюма не было, но продавщица сказала: «Аромат остался») и чай (с лёгкой нотой кипятка и философии).
— Светлана, Вы любите горы? — спросил Джаркин, поправляя воротник своей рубашки, купленной на распродаже, но глаженой с надеждой на судьбоносную встречу.
— Люблю, — ответила Света, улыбнувшись так, что у Джаркина внутри всё зазвенело, как старый микрофон на пресс-конференции.
— А озеро? — уточнил он, уже мечтая, что они будут сидеть на берегу.
— Обожаю. Особенно Иссык-Куль. Там вода такая… будто море, но без понтов. Некоторые учёные, кстати, всерьёз считают его морем из-за солёности, глубины и тектонического происхождения. Так что, возможно, это и есть море. Только оно не кричит об этом на каждом шагу.
— Вот и отлично! — Джаркин хлопнул себя по бедру, словно выиграл грант от Министерства романтики. — Я как раз собирался туда на выходных. По работе. Ну, с романтическим бонусом. Или наоборот: по любви с профессиональным прикрытием.
Светлана улыбнулась с озорством, легко и по-настоящему. Джаркин понял: всё получилось. Он был не богат, но у него было главное — желание стать героем её сердца.
На Иссык-Куль они приехали на маршрутке, потому что у Джаркина была машина, но она в тот день решила, что ей нужен отпуск. Светлана не возражала, ей нравилось, как Джаркин шутил с водителем, покупал семечки на остановке.
— У вас кондиционер работает? — спросил Джаркин, усаживаясь на сиденье и вытирая лоб.
— Конечно, — ответил водитель. — Открываешь окно и мечтаешь, что это кондиционер.
— Ага, климат-контроль по-кыргызски: если жарко — открывай окно, если холодно — закрой и наслаждайся, — согласился Джаркин.
Светлана хихикнула, а водитель, не отрываясь от дороги, сказал:
— Зато воздух чистый. И пейзаж как в кино.
— Только без дублёров и каскадёров, — подмигнул Джаркин Светлане. — Всё по-настоящему: жара, пыль и горы.
На остановке он купил Светлане семечки, торжественно вручив их как букет:
— Для тебя семечки, отборные, как мои чувства. Щёлкай с удовольствием.
Светлана взяла пакетик, улыбнулась, и маршрутка снова тронулась, унося их к озеру, где жара встречается с прохладой.
— Добро пожаловать в наш пятизвёздочный курорт! — торжественно произнёс Джаркин, когда они наконец-то доехали. — В наличии: термос, плед и один мужчина, без вредных привычек, но с богатым внутренним миром.
Он расстелил плед, который в прошлом был шторой, и поставил термос между ними, как трофей. Из рюкзака достал две кружки с сердечками — временные сосуды для вечных чувств.
— Чай с чабрецом, — сказал он. — Сбор лично мной. Ну, то есть, куплен в аптеке, но с душой.
Джаркин порылся в рюкзаке ещё немного и торжественно извлёк небольшой арбуз.
— И десерт. Арбуз. Символ лета!
— Ты привёз арбуз? — удивилась Светлана.
— Конечно. Я же романтик. А романтик без арбуза — это как симфония без финального аккорда.
Она рассмеялась. Он достал походный нож и начал нарезать арбуз с видом хирурга, который точно знает, где у плода сердце. Затем он достал из рюкзака ещё и тандырную лепёшку. А Светлана сняла босоножки и с удовольствием вытянула ноги к солнцу.
— А ты умеешь делать красиво из ничего, — отметила она.
— Потому что у меня есть всё, что нужно. Ты, чай, арбуз, лепёшка и озеро. Остальное лишнее.
— А если бы ты был музыкальным инструментом, каким бы ты был? — спросила Света, глядя на него с интересом.
— Барабаном. Потому что громкий, немного неуклюжий, но задаю ритм.
— А я бы сказала, что ты — глюкофон. Странный, редкий, но когда звучишь, то все замирают.
Джаркин чуть не расплескал чай. Сердце отозвалось новой волной, он влюблялся ещё сильнее.
Они сидели на пледе и смотрели на озеро, где вода отражала небо так честно, что даже облака казались застенчивыми. Вдруг из-за камышей выплыли лебеди — белые, как забытые ноты на партитуре, величественные и немного надменные. А чуть дальше, на мелководье, стояли розовые фламинго, тонкие, как музыкальные паузы, и такие нелепо прекрасные, что Светлана прошептала:
— Они правда здесь зимуют?
— Да, — кивнул Джаркин.
— Иссык-Куль — это санаторий для птиц с хорошим вкусом. Некоторые прилетают в конце лета, остальные — осенью. И остаются до весны.
В этот момент один лебедь взмахнул крыльями, давая им благословение на продолжение романтики.
— Знаешь, — сказал Джаркин, — я не могу купить тебе яхту. Но могу подарить волну, которая будет только твоей. Вот эту, например. Видишь? Она специально для тебя.
— Ты не просто журналист. Ты — поэт, философ и продавец счастья в одном лице, — восхищённо сказала Света, поправляя прядь волос, которая упрямо пыталась стать дирижёром её игривого настроения.
— Конечно. Я даже вчера написал статью про исчезновение художницы. Там был набросок озера, и я добавил туда… ну, кое-что. Для драматизма. Типа мачты с головой лошади. И кусок окровавленной ткани. Этого не было, конечно. Но звучит же!
— Ты выдумал кровь?
— Только капельку. Для атмосферы. И следы на пляже. Хотя это, скорее всего, были песочные замки. Но я написал, что это отпечатки лап древнего существа. Ну, ты же понимаешь, я ведь работаю на эмоции.
Светлана смеялась, не над ним, а вместе с ним. Джаркин почувствовал, что она не осудила его, а наоборот: оценила его творческий подход.








Ваши замечательные комментарии как изысканное блюдо: немного Ленина, щепотка Авроры, пара ломтиков поросёнка и гарнир из любовников. Всё приправлено иронией, зрелостью и лёгкой развратной тоской по мясу, которого нет, но которое, как Вы справедливо заметили, мы всё равно ищем в колбасе.







