Охотники и грамотность

Перевод в разведку стал для меня, привыкшего к тишине кабинетов и шелесту бумаг, настоящим испытанием. Несколько недель я жил в чужом для меня ритме, пытаясь освоить профессию, где каждое движение, каждый взгляд могли стоить жизни. Я учился бесшумно ступать по земле, читать следы на пыльной дороге, чувствовать приближение врага кожей. Но было одно, чего я так и не смог постичь, чего не передавали мне мои новые товарищи – потомственные охотники, чьи предки, казалось, родились с ружьем в руках.

Они обладали каким-то невероятным, инстинктивным чутьем. Даже корректировать огонь бронепоезда, этой громоздкой стальной махины, они умудрялись, казалось, по наитию. Я же, с моими знаниями, с моей "грамотностью", как они снисходительно называли мою способность читать и писать, чувствовал себя лишним. Мои попытки объяснить им принципы баллистики, рассчитать траекторию по формулам, вызывали лишь добродушные усмешки. "Зачем тебе эти буквы, Петька?" – говорил мне Лагутин, похлопывая по плечу своей огромной ладонью. "Ты лучше смотри, куда птица летит, вот где истина".

И то, что я смог заслужить любовь и уважение этих замечательных ребят, является для меня самой главной наградой, полученной на войне. Я горжусь, что воевал рядом с этими людьми!

Лагутин стал мне как родной отец. Двухметрового роста, ушедший в армию из Бийска, бывший алтайский охотник, носивший сапоги 46-го размера, молчаливый Лагутин был настоящим русским богатырем. Он мог спокойно выпить за день два литра водки и выглядеть совершенно трезвым, как "стеклышко". При своем весе в сто тридцать килограмм и огромном росте он мог бесшумно пройти по хворосту, словно тень. Его глаза, цвета лесного озера, видели то, чего не замечали другие. Он учил меня не словами, а примером. Учил терпению, выдержке, умению сливаться с природой.

В июле 1942 года дивизион вступил в бои под Армавиром. Земля стонала от разрывов, воздух был пропитан гарью и страхом. Здесь, в одном из ожесточенных столкновений, погиб командир разведчиков. И вот тогда, в самый критический момент, когда казалось, что все потеряно, меня, "грамотного", назначили командиром разведки вместо убитого.

Я стоял перед своими бойцами, чувствуя, как дрожат колени. Все вокруг корректировали огонь по попаданиям, по дыму, по звуку. А я… я умел еще корректировать по азимуту. У нас не было рации, и вся корректировка шла только по телефонной связи. Вдоль железной дороги шли столбы с проводами. Телефонный аппарат подключался к этим проводам, и это была наша единственная ниточка, связывающая нас с бронепоездом, с его мощью.

Я помню, как Лагутин подошел ко мне, положил свою огромную руку мне на плечо. "Не бойся, Петька," – сказал он своим низким, рокочущим голосом. "Ты знаешь, что делать. А мы тебя прикроем".

И я начал. Я видел, как вражеские пулеметы поливают нас свинцом, как артиллерия противника пытается подавить наши позиции. Я брал трубку, слушал треск в проводах и, ориентируясь по карте, по компасу, по своим знаниям, которые раньше казались бесполезными, передавал координаты.

Я говорил: "На тридцать градусов, пятьсот метров вперед, цель – вражеский пулемет". И бронепоезд отвечал огнем.

Сначала было страшно. Страшно ошибиться, страшно подвести своих. Но потом я увидел, как мои слова, мои расчеты, моя "грамотность" приносят результат. Я видел, как вражеские огневые точки замолкают, как наши бойцы могут продвигаться вперед. Я видел, как в глазах Лагутина и других разведчиков появляется уважение. Они, охотники, которые видели истину в полете птицы, начали верить в мои цифры, в мои азимуты.

В тот день я понял, что моя грамотность – это не просто буквы на бумаге. Это инструмент, который может спасать жизни. Это оружие, которое может быть таким же острым и точным, как нож алтайского охотника. Я увидел, как мои знания, которые раньше казались мне лишь бесполезным багажом из мирной жизни, стали жизненно необходимы здесь, на фронте. Я понял, что истина может быть не только в интуиции, но и в точности расчетов, в умении применять знания в критический момент. И это понимание стало для меня самой ценной наградой, дороже любых медалей.

Я увидел, как мои знания, которые раньше казались мне лишь бесполезным багажом из мирной жизни, стали жизненно необходимы здесь, на фронте. Я понял, что истина может быть не только в интуиции, но и в точности расчетов, в умении применять знания в критический момент. И это понимание стало для меня самой ценной наградой, дороже любых медалей.

С тех пор я уже не чувствовал себя лишним. Я стал частью этой команды, где каждый знал свое место и свою роль. Моя "грамотность" перестала быть предметом снисходительных усмешек и превратилась в ценный навык, который помогал нам выживать и побеждать. Я научился ценить не только инстинктивное чутье охотников, но и силу точных расчетов, которые могли изменить ход боя.

И хотя я никогда не смогу сравниться с Лагутиным и его товарищами в их природной ловкости и меткости, я обрел свое место в их рядах. Я стал тем, кто мог связать их интуицию с мощью артиллерии, тем, кто мог перевести их ощущения в конкретные команды. И это было для меня настоящим откровением, которое навсегда изменило мое представление о себе и о войне.

Я гордился тем, что воевал рядом с этими людьми, с этими настоящими героями. И я знал, что уроки, которые я получил в разведке, уроки терпения, выдержки, умения сливаться с природой и, главное, уроки применения своих знаний в самых трудных ситуациях, останутся со мной навсегда. Они стали частью меня, как и шрамы, которые я получил на поле боя. И я был благодарен за каждый из них.