I
Ранее летнее утро на Волге. Солнце еще не взошло. Только слегка алеет край неба на востоке. Облаков нет. Видимо снова будет жаркий день.
Все тихо. Город и окрестности еще спят. Люди стараются набраться сил перед каждодневными трудами. К вечеру многие из них устало приплетутся домой, мечтая только о том, чтобы после скудного ужина поскорее улечься и забыться хоть на несколько часов.
Проходит еще немного времени. Всплеснула вода. От берега отчалил челнок. В нем два человека – старик на корме и молодой на веслах. Рукава у серых рубах закатаны, на голове старика – засаленный картуз.
Отойдя немного от берега, рыбаки занялись проверкой сетей. В утренней тишине то и дело слышались глухие удары от бросаемого на дно челнока улова.
Край неба разгорался все сильнее.
Рыбаки молчали, только изредка перебрасываясь одним-двумя словами. Вдруг старик поднял голову и к чему-то прислушался.
- «Орлица» бежит, - сказал он. – Скоро покажется.
Молодой рыбак оставил сеть и посмотрел на него. Потом тоже прислушался.
- Блазнится тебе, дедушка. Тихо. Я б услышал.
Старик усмехнулся.
- Ты, Иван, на Волге без году неделя. Поди «Орлицу» и не видал вовсе. Чай, и не слыхал об ей?
- Ничего я не видал, ничего не слыхал. А что за орлица такая?
- А вот погодь. Скоро сам все увидишь.
Из-за горизонта показался краешек солнца. Огненная дорожка легла по воде. И тут из-за мыса внезапно полыхнуло белым!
К ним шел пароход. Весь белый, он ослепительно сиял в лучах восходящего солнца.
- Ангел! – ахнул Иван.
- Видал? То-то. Вот она, «Орлица»-то. Господина Борисоглебского. Павла Михайловича. Летает по Волге аки орел по поднебесью.
Пароход приближался. Иван смотрел на него и не понимал. Он даже не понимал, чего он не понимает.
И вдруг он увидел. У парохода не было ни колес, ни трубы. Глаза искали их и не находили. Голова отказывалась это понимать. У всякого парохода есть труба и колеса. Так? Так. Значит, и у этого они должны быть. Но их нет. А пароход идет. Уже можно было различить как бурлит вода, разрезаемая его форштевнем.
- Как же это, дедушка? – растерянно произнес Иван.
Старик приосанился.
- Перво-наперво, винт! – наставительно произнес он. – У меня сын на «Громобое» служит, кондуктором в этой… как ее… Порт-Артуре, значит. Ну так вот он в письмах мне все обсказал. Весь флот военный на винтах ходит. Над колесами, слышь, смеются. Мол, темнота. Да. Таперича вот что. «Орлица», слышь, не на угле ходит, не на дровах. На елекстричестве!
Старик сделал многозначительную паузу.
- Сынок-то тоже про него все обсказал. Машина такая есть. Механик нажмет чего надо, она и пошла крутить. Не надо топку топить, пар делать. Кочегаров вовсе нет…
Бесшумным белым облаком «Орлица» шла мимо них. Это было как сон, как видение. Какая удивительная и красивая жизнь должна была быть там, на ней….
- Тихо как, - вдруг сказал Иван.
- Это точно, - с готовностью подхватил старик. – Идет, как кошка крадется. То-то всем господам нравится. Билеты, говорят, на три рейса вперед раскуплены. Всякому, слышь, охота прокатиться.
Резкий гудок, прокатившийся по воде, заставил их вздрогнуть. Очарование видения исчезло.
- Ну, давай, что ли, к берегу, - каким-то будничным тоном распорядился старик. – Тимофей Матвеевич ждать не любит.
Иван взялся было за весла, но остановился.
- Дедушка, погодь. А купцы-то наши? Они что?
- Что купцы… Пробовали было гоняться, но куда им, с их пыхтелками… Потом, вишь, озлобились. Хотели баржу подставить. Да Павел Михайлович не дурак. Сперва губернаторшу прокатил, потом и сам Иван Андреевич пожаловали. И так им это дело понравилось, что дал он «Орлице» лучшую пристань. Ну-ка тут, попробуй, подставь баржу. По судам затаскают. Да только вот Павел Михайлович, хоть и умный барин, да чудной. Набрал пару раз детишек самых что ни на есть бедных, и прокатил их за просто так… Ты шибче греби-то. Поспевать нам надобно.
Они приблизились к берегу. Там и вправду уже стояла лошадь, запряженная в телегу. В телеге лежал длинный деревянный ящик, а рядом прохаживался какой-то человек в купеческой чуйке, картузе и высоких сапогах. Борода у человека была рыжеватая, а глаза - бегающими.
Челнок ткнулся в песок. Старик снял картуз.
- По здорову будете, Тимофей Матвеевич…
Человек подошел к ним.
- Ну, чего привезли?
Голос человека был отрывистый и сухой.
- Не извольте беспокоиться, Тимофей Матвеевич. Рыбка вот только что в Волге плавала…
Голос у старика стал каким-то тонким и умильным. Он как-то весь съежился и глядел только вниз.
Человек мотнул головой.
- Грузите.
Рыбаки стали перекладывать улов из челнока в ящик. Тимофей Матвеевич молча следил за ними. Потом подошел поближе к телеге.
- Наловили недомерков. Разве ж это рыба? Нешто я настоящей рыбы не видел.
Брезгливыми уверенными движениями он расшвыривал и переворачивал рыбьи тушки. Рыбаки молчали.
- Ладно, однако. Поелику я человек христианский, то по доброте своей душевной даю вам за все тридцать копеек. Стало быть, должны вы мне будете теперя два рубля семьдесят копеек.
- Так ведь, Тимофей Матвеевич… - начал было старик.
- Чтоо-о?! Больше на дам! Али не по нраву?! Иди сам торгуй! А?!..
Тут человек полез в ящик и достал оттуда косушку водки.
- Лучше, на-ка вот, от щедрот.
Глаза старика радостно блеснули.
- Благодарствую, Тимофей Матвеевич.
- То-то, А которые тут меня мироедом кличут, те, однако, соображения не примут, что я завсегда уважение имею…
Говоря все это, человек забрался на телегу и сильно дернул вожжи.
- Н-но! Пошла!
Рыбаки молча наблюдали как он удалялся.
- И когда только конец ентой кабале придет, - вздохнул старик. – Опять ведь у него, проклятого, в долг просить придется.
Он посмотрел на бутылку.
- А и ладно. Пойдем-ка, Ваня, отметим нашу коммерцию.
- Дедушка, не пил бы ты.
- А и не буду, - неожиданно легко согласился старик. – Вот только енту злодейку употреблю, и не буду.
Иван вздохнул. Старик опять напьется и до вечера будет валяться в шалаше. А завтра утром они снова поедут проверять сети…
Тусклая серая жизнь вдруг надвинулась на него. Она казалась еще более тусклой и серой оттого, что он только что видел другую – там, на белом, бесшумном облаке, удивительную и красивую.
На следующее утро, возвращаясь с рыбалки, Иван вдруг резким движением направил челнок к городским пристаням.
- Сам продавать пойду, - объяснил он удивленному старику, укладывая рыбу в припасенную корзину.
Но ничего не купил у него, хотя он обошел все лавки на базаре. Купцы только хмыкали, щурились, мялись и вздыхали.
- Так-то оно так…. Рыбка, она, конечно, хороша…. Однако Тимофей Матвеевич…
Иван понял, что эту стену ему не пробить. Денег не будет. От бессилия у него закружилась голова и горячий туман заволок глаза.
- Сволочи! Глуздыри вонючие! Чухло! – он с ненавистью оглядывал убогие лавки.
- Эй, ты! Ты чего это там? – голос был по-начальственному тверд и напорист.
Иван оглянулся. К нему приближался околоточный в сопровождении полицейской мелюзги.
- Что это у тебя тут?
- Рыба, - неохотно выдавил Иван.
Околоточный пребывал в хорошем настроении.
- А что ты с этой рыбой хотел сделать?
- Продать.
- Продать? – околоточный вдруг широко улыбнулся. – Продать?! Да ты откель такой взялся? Ты вообще кто есть таков?
- Рыбак я…
- Рыбак? Рыбак? Оно и видно. Рыбак-дурак!
[justify]Околоточный оглушительно захохотал, явно довольным своим каламбуром. Мелюзга радостно подхватила