Теплоемкость души

- А я вчера примёрз чутка, - заливал я двум знакомым девицам с этого  двора. – К столбу вот тому плечом прислонился – и замёрз скоро. Столб-то вон какой здоровый – чугунный: у него какая теплоёмкость-то! Разве я его чугун теплом тела прогрею?

Не обременённые  знаниями теплоёмкости (как впрочем и другими), девчонки подавленно проглотили моё умничанье, решив перевести разговор со столбов верстовых на приземлённые шпалы–рельсы.

- А вы кем в порту работаете? – робко осведомилась одна.

- Ну докером, конечно – чего ты спрашиваешь! – тут же накинулась на неё подруга.

Велико было моё искушение кивнуть запросто: «Докером – конечно!» И одним махом приобщиться к когорте рослых и сильных, брутальных, овеянных  как не крути портовой романтикой с запахом моря, докеров – удалых и бесшабашных грузчиков портовых. Да и получали они в те времена деньжищи немалые – достойным, к радости девиц и невест, заработок был.

Но мысль о том, что может дойти моё враньё до Адрюши Челентано – дюжего центрового в этом двухэтажном общежитии, полёт фантазии враз остепенила.

- Да нет – теплотехником я работаю. В паросиловом хозяйстве порта.

Вот-вот: теплотехником! Я так и бригадиру сантехучастка  сказал, когда наехал тот на меня при трудоустройстве: «Сантехником работал?» - «Теплотехником работал -  в армии служил!» - «Так это разные вещи!» - вот злыдень! Потом-то мне работяги сказали: «Ты на Чуваша внимания особо не обращай – он в ментуре работал, поэтому и расспрашивает так – с пристрастием».

Да ладно – не под таким топором нынче ходил! Сначала милиция, что в ночи из вокзального зала ожидания выгоняла: «Если у вас через две недели штампика о прописке не появится – мы вас определим на жительство:  в места не столь отдалённые». А и дальнейшие мои действия под статью наверное попадали – но а что было делать тогда?..

Да – делать-то было что? Когда в этом совершенно чужом, а теперь уже и чуждом городе зачислили меня уже в училище в группу матросов – мотористов: «Через пару недель, как наберём группу полностью – начнем занятия». Учеба уже была, а общаги от училища не дали – хоть и полагалось. «Ой, у меня и так один на одном тут!» - заблажила комендантша. «Ай, ну тебя!» - только рукой на малахольную и махнул.

Так на вокзале и кантовался – ждал с моря погоды: натурально! А погода, кстати, в начале декабря была мерзопакостная – снег выпадал и тут же таял, превращая тротуары в грязное месиво. По которому чавкал три - четыре раза в день от вокзала до Кукольного театра в другом конце города: час туда, час обратно – два часа времени убито.  Невозможно же сутки напролёт в жестком кресле зала ожидания сидеть.

А в какой-то день наведавшись в порт по поводу учебы («В следующий понедельник приходите – скорее всего, уже начнутся у вас занятия»), побрёл дальней дорогой в сторону вокзала – откуда уже и гнали блюстители порядка чуть не взашей, и увидел вдруг котельную с трубой высокой, дымящей хорошим серо-белым дымом: значит, уголь полностью прогорает. И Храмом показалась она в этот момент: свои же там работают – кочегары! А ну как не выгонят да войдут в положение?

Да как же и было не порадеть юродиевому? И начальник, что по счастью был в этот час в своём кабинете наверху, оказался Человеком.

- Сами же так учились: днём на лекциях, ночью работали. Так еще и детей растили – у меня двое их было! У тебя-то еще нет?.. Ну вот, уже полегче. Значит, кочегаром я тебя не возьму – вакансий свободных нет, а вот обходчик ночной в сантехучастке порта мне нужен.

Сам Бог этого начальника послал!.. Потому что и общагу от порта я получал – прохиндей! «А в кадрах скажу – до Армии не работал, поэтому пусть новую трудовую книжку заведут – моя-то в училище».

Вот вам еще одна статья!..

Так и вышел в дамки – в два счета. И на работу определился, и крышу над головой получил, и тут же занятия в училище начались – дуракам везёт!

Ночь через ночь теперь работал – дотошно и старательно ходил на своей половине порта, включал насосы и отопление, набивал сальники и менял резиновые и паронитовые прокладки. Так, что даже бригадир Чувашов зауважал:

- Так, смену закончил? Ну так иди уже – учись!

- Будешь плохо учиться – мы Чуваша на родительское собрание отправим! – вторили остальные отцы–сантехники.

И весь сантехучасток умиленно наблюдал через окна, как переходил я железнодорожные рельсы и  тут вливался в компанию разбитных бездельников –  братьев–студентов: двери краснокирпичного здания училища были напротив дверей сантехучастка.

Уважуха была и в училище: немалая часть группы одалживалась у меня, работающего человека, до стипендии.  Подначивая порой:

- Ты сегодня вечером на скачки идёшь? А-а, забыли – у тебя ж скользящий график.

Но тот, уже весенний вечер был у меня свободным, и по талому снегу бежал я опрометью по тому самому двору из общаги – спеша на «скачки»: на дискотеку, то есть.  И конечно, уже представлял и своих товарищей, и умопомрачительные наши пляски под ритмы зажигательные, и  встречу с прекрасной незнакомкой, когда меня вдруг окликнул пожилой человек в очках и берете, с которым только что разминулись на узкой тропинке.

- Чему вы улыбаетесь? – он требовал ответа.

- Ты чего хочешь, дядя? – возмутился тут я: свобода сейчас на дворе, перестройка, демократия, а тут первый встречный презумпцию невиновности моей нарушает!  - Ты идёшь – вот и иди себе спокойненько!.. Своей дорогой.
Действительно: пусть у Джоконды спрашивает!

Лицо пожилого человека померкло лишь чуть, и, поправляя очки на переносице, он пояснил больше двору с каменными домами, чем мне:

- Ведь это так прекрасно, когда человек улыбается!

Теперь-то я понимаю – тот человек наверняка был писателем.  Поэтом, воспевающим каждый миг этой прекрасной жизни. Добросовестным тружеником–старателем, намывающим золотые крупицы радости и счастья в бурном потоке суетных дней.

Судьба вполне наказала меня! Муками творчества – бесплодными сплошь и рядом, от результатов которых не улыбаться – плакать впору… Эх,  разве тяжело было тогда  отнестись к нежданному докуке с участием: разъяснить, растолковать? Послушать, восхититься.  А то и вовсе проводить до дома в душевной беседе – гори та дискотека всеми своими огнями разноцветными!

Но не хватило теплоёмкости души, понимаешь – низкие были её показатели!