Когда он с ножом за портьерой таится
И, смех свой скрывая в зверином оскале,
Следит за беспечными жертвами в зале.
Они беззаботно там пьют и смеются,
Но собственной кровью, как есть, захлебнутся,
Когда, опьяненный свободой хмельною,
Он тихо возникнет у них за спиною.
Ведь Мать нашептала, что быть здесь веселью,
И верный Хранитель, скользнувши в зал тенью,
В безумный пускается танец с гостями.
Пусть позже помянет родня их слезами.
Смех, сводящий с ума, и улыбка-оскалом.
Шут всех раскрасит в алый задаром!
Вот сломанной куклой упала служанка -
У ней под лопаткою свежая ранка,
Вот старый вояка осел в лужу крови -
Забытый корабль вновь отправился в море,
А вот громким "бульком" прервался крик дочки -
Стилет режет горло куда "чище" заточки,
Вот Нелли-красотка с распоротым брюхом -
"Легким" о ней подтверждение слухам,
А рядом мальчишка-юнец с дыркой-глазом -
Ему повезло, умер он почти сразу...
А в безумии - счастье, и шут напевает,
Пока своих жертв не спеша добивает.
И после смеется дико и хрипло:
- Матушка, видишь?! - но в зале все стихло...
- Матушка? Мать?!.. Мне опять показалось? -
В невозможное вера - все, что осталось.
И вновь он смеется безумно и горько:
Не Слышащий, нет. Хранитель. И только.
Медленно тлеют угли в остывающей зале,
Тени пляшут по стенам, как раньше люди плясали,
Темная кровь на полу зловеще мерцает.
Под тихий звон бубенцов он в ночи исчезает...
Но в безумии - счастье, в безумии - нега!
И в этом суровом краю льда и снега
Он живет только верой, сжимая стилеты.
Чтящий Догматы, ненавидит запреты.