Старик и бес. V Прощание

- ...Дёргаешь скрытый рычаг - перемещаешься, координаты - их порядок можете посмотреть в этой книжечке - загораются на той строке; а чтобы набрать их, то нажимаешь по этим кнопкам, раскладку которых можешь поменять с букв на цифры и так и сяк.

Вильгельм указал на отдельную кнопочку над остальными.

- И ещё, - добавил важно он, - как только окажешься дома, рядом с дизи-антенной - это такие антенны, благодаря которым триггеры находят пункт назначения -, деактивируй её, если решился всё-таки не посещать Новомир.

Леонид молчал.

За окнами комнаты проехала большая машина, изрезанная огнистыми лентами.

- Уверен.

Вильгельм смиренно вздохнул:

- Как скажешь, Лёня.

По иллюстрированному справочнику он показал процесс деактивации триггер-станции.

- Запомнил?

Леонид хмыкнул и отвёл задумчивый взгляд в сторону.

- Тогда приступаем.

Он поднялся с кровати и взял стоявший на полу чемодан.

Вильгельм спохватился и поднёс вещь.

- Что это?

В его руках оказался тонкий футлярчик.

- Было приятно познакомиться.

Вильгельм пожал ему руку.

Леонид не понял, испытывал ли он к нему неприязнь или же единодушно принял как факт его решение.

Помещик неуверенно потянулся к рычажку, о чём-то мимолётном подумал и, взял волю в кулак, дёрнул.

Тишина комнаты сменилась пением птиц и запевами ветра.

   Не веря в такой миг возвращения обратно на домой, Леонид вышел из чащи, щуря от яркого, утреннего света, огляделся и понял, что находится в Петербурге, только двумя кварталами дальше от своей квартиры, совсем неподалёку от места работы.

   Вне себя от радости, что вновь слышит родной язык, стук лошадиных копыт, а не почти бесшумных колёс тех машин; видит знакомые очертания города, развилки и улицы его и старый, привычный стиль одежды, - вне себя от радости, Леонид окликнул проезжавшего мимо извозчика в санях. Взобравшись и окинув пассажиров - одних купцов - взглядом на грани помешательства, Леонид не переставал улыбаться и созерцать мощённую дорогу, облачное небо и блаженно внимать хрусту снега, скрипу деревянных колёс да восклицаниям каких-то молодых дворянских ребят.

Как началась быстро и заполонила собой весь разум нега, так и наступила и объяла тоска.

   Леонид опустил голову: с виду обыкновенный чемодан служил настоящим устройством по переходу между мирами, но тяготило больше не нахождение его в руках коллежского секретаря из другого времени, пространства, а тот, кто отдал этот аппарат.

   Лицо Плешивого - те же неизменные козлино-волчьи черты - выражало в момент, когда помещик принял решение, не скоротечную грусть, какую вызывают обычно отъезды от дальних родственников и обещание вскоре снова их навестить, а настоящую боль разлуки, страдание от которой тем невыносимее, чем глубже вбивалась истина окончательной потери и навечного отрыва друг от друга.

Помещик заплатил и сошёл с саней.

   Убранный от снега подъезд ничего не вселял, кроме пустых воспоминаний о блужданиях одинокого барина в настоящем и частых уходах в счастливое, ясное прошлое.

Навстречу вышел дворник.

- О, Леонид Сергеич! Давненько вас не видывал!

Леонид не ответил и вошёл в дом.

   <<Экая хандра в башке у сударя?>> - поинтересовался тот, сплюнул и принялся выгребать оставшиеся горки снега.

На стук в квартиру открыла Агафья.

- Боже милостивый… мама ро́дная!..

Агафья чуть не забилась в истерике, зовя бога, святых и тщетно выгоняя <<духа бесплотного!>> метлой.

- Да успокойся, Агафья!

   Никифоров привёл её в чувства и на ходу выдумал причину отсутствия барина, в убедительность которой едва поверила, однако - в глубине души за неё уже решил рассудок - предпочла безумной правде логическую, бессомненную и, главное, основанную на вере догму.

   Она готовила еду, причитая: <<Ну и слава богу, что вернулись! Два дня понапрасну мучилась!>> и <<Одна соседка зуб на нас точит! Всё хотела натравить своих шавок на вас, сударь!>> - пока Леонид пребывал за столом, в тесной кухне, в подавленном расположении духа. После того же, как он поел (Агафья наконец уверовала в Догму, когда в ответ на её просьбу он ещё раз рассказал ложь под видом правды), набросилась такая печаль, что помещик до конца дня лежал в кровати и предавался, в перерывах между снами, тёмным мыслям.

   Новый мир мерещился как грёза или кошмар, и по прошествии этих видений обнаруживаешь себя в том же мире, где и заснул; лёгкая печаль нависает не оттого, что представленные события не имели места в действительности, а от самого появления их - невозможного, пограничного между знанием и неведением, осязаемого в каждой детали настолько, насколько это возможно в существующей реальности. Леонид понимал, что тут, в гадюшнике под названием квартира номер 10, нет для него движения: мир и окружающие побудят к свершениям, относящимся только к прикладному характеру. Он вращается по кругу рутинных и хозяйственных поручений, сплошь насущных дел, и даже если он вырвется из этой жизни, неужто сил хватит на самостоятельное обустройство новой? Он немощен и по воле, и телу; знания сводимы лишь к теориям; подвига, что перевернёт всю его реальность, разбив оковы прошлого, и унесёт на поприще поиска себя и места в круговерти вселенной, вряд ли изойдёт из разодранной души Никифорова.

К вечеру, разливавшему пасмурные цвета по городу, он оделся и вымолвил у выхода Агафье:

- Съезжу-ка на работу… гляну, сколько дел на меня свалили за эти два дня.

   Агафья провожала его до улицы, затем рысью прибежала обратно в квартиру и распахнула дверь барина: что она там собиралась обнаружить, одному богу известно. Письменный стол, и сундуки у стены, и неубранная кровать так и остались нетронутыми.

Впрочем, подметила она, барин вышел с чемоданом, коего, кажется, не наблюдала у него до исчезновения.




Вечер также опустился на тот мир, который не так давно покинул Леонид.

   Потребовалось около двух часов, чтобы найти трактир <<У Рютте>>. (Его откинуло совсем далеко, и парк, на который случайно наткнулся во время хождений, стал единственной верной путеводной звездой.)

Внутри никого не оказалось: безлюдность и чистота мебели почему-то навеивали вместе с унынием тревогу.

Он обошёл комнаты - та же пустотность.

   Поднимаясь по лестнице, Леонид (сам не зная зачем) приметил странные, словно неродные звуки, которые она прежде не такие издавала.

Комната с Плешивым была закрыта.

Леонид обдумал речь:

   <<И что сказать?.. Наверное, прости, Вильгельм, что бросил: данный факт, что ты мой сводный брат, в особенности по бесовской крови, не каждый осмыслит и примет… Но я это сделал! Точно! Так и скажу: я понял, что Новый мир хоть и безумен для меня, но, по сути, шанс на восстановление после утраты всего счастья… моей Софии… Мы с тобой не похожи, знаю, однако я чувствую: ты так же бродишь, как и я, в поисках прибежища от невзгод… того, кто, будучи верным товарищем на протяжении невероятных странствий, поддержит и согреет, казалось мне утраченной, мыслью - рядом душа, связанная не столько родными узами, сколько общим желанием двигаться вместе вперёд, прочь от мглы минувшего и, в конце концов, найти собственный дом надежд и будущего>>.
Довольный этой речью, он чутка похвалился и открыл дверь.

   Бес лежал в кровати, накрытый одеялом и подушкой с пятном крови, руки безвольно свисали. Тумбочка, изголовье и часть стены были испещрены мелкой россыпью алых точек.

Никифоров свалился на пол и прижал голову к полу.

Невыносимая остановка и тишина, от которых убежал, нагрянули и полностью связали сознание.

Быстрый топот пронёсся в коридоре.

В страхе и со слезами на лице помещик обречённо повернулся: в дверях появился Фёдор с ремингтоном 51.

Он оглядел комнату.

- Ну как же так! - И опрокинул ударом ноги деревянный столик.

На шум и выкрики подбежал Оапен.

Он увидел плачущего на полу барина да срывающего злобу на предметы подпольного товарища беса.