Произведение «Странный коллекционер» автора Леонид Глаголев - Литературный сайт Fabulae (страница 1 из 2)

(записки из прошлой жизни)

Уж и не вспомню когда, в девятом или в десятом классе школы, у меня появился странный приятель. Двор нашей пятиэтажки был создан как будто специально так, чтобы соседи понимали, что за люди собрались под одной крышей его дома.
В микрорайоне царствовал иерархический порядок: четырёхподъездные дома из силикатного кирпича выстроили гармошкой, обширные дворы потрясали воображение, и каждым таким хозяйством, домом и двором, распоряжались управдомы.

Наш управдом, мужчина скорее добродушный, чем суровый, по каким-то причинам был без ног. Протезы его всё же давали возможность передвигаться с палочкой, а так называемая "инвалидка" и вовсе делала его образ жизни даже более подвижным, чем у простых смертных. Едва заслышав её мотоциклетный треск, местная детвора сбегалась на просмотр неописуемого зрелища - управдом был широк в кости, прямоуголен телом, а звуки протезов и вовсе делали его похожим на старый скрипучий буфет, по каким-то причинам не стянутый как следует болтами. Лицо его красила прямоугольная улыбка, которая менялась на сосредоточенную, убираясь в линию, когда он работал.
Удивительный человек удивителен во всём, в том числе и в работе. По причине инвалидности, он получал некую пенсию, жить на неё удавалось в то закоренелое советское время сравнительно неплохо, но куда деть свободное время?
А вот куда: человек чинил телевизоры, и человек кипел от идей, и эти идеи воплощал в жизнь.
В то славное время телевизоры были не у всех, нам повезло, наша семья обладала чёрно-белым телевизором «Воронеж», который время от времени ломался, и я сам наблюдал процесс починки нашего семейного чуда техники. Телевизор приносился к управдому в квартиру. Как мастер, уважающий себя, он готовился к очередной встрече с очередным чудом советской техники очень основательно. Оправа очков подвязывалась за затылком резиночкой, в комнате всё стихало, к столу неслышно, как призрак, подкрадывался хозяйский кот Пушок и застывал на время починки сфинксом. Управдом выковыривал очередную почерневшую от работы лампу, и если в его хозяйстве находилась такая же, устанавливал её… ни за лампу, ни за работу денег не брал… очень душевный был человек!
Мне запомнился наш двор в самом расцвете его существования, когда сам я стал осознавать себя и окружение, когда память услужливо подсказывала: а это так и так, и ни на шаг в сторону. Однажды выстроенное памятью совершенство двора впоследствии, много лет спустя, было разрушено после ухода из жизни этого человека. Да и что сказать - дел было наворочено много: по северную сторону, у входа в подъезды, высадили больше десятка елей в линию, кустарник взял в каре асфальтовую дорогу, эа кустарником появились яблони, несколько вишен; по торцам, отделяющим проезжую часть микрорайона от дворовой территории, пирамидальные тополя.
О цветах можно и не говорить: высаживали, кто что мог, и в количествах неимоверных. Появилась волейбольная площадка на ничейной территории, на бульдозер собирали по пятнадцать копеек всем домом, как помнится, турник через дорогу за входом в лесопарковую зону, сделанный из железных стоек строительных лесов и растяжек из гладкой проволоки восьмёрки, и даже в подвале второго подъезда разместили теннисный стол. Когда память детская перестала бороться с внешними признаками дворовой жизни, возник интерес к скрытным до поры личностям двора.
Так вышел на первый план моих интересов Алексей Андреевич, прославивший себя тем, что первым в доме сделал перепланировку своей трёхкомнатной квартиры, а потом развёлся с женой, с которой прожил пятнадцать лет, и, по моему мнению, поступил благородно, как современный советский гражданин. В то чудесное время со стройматериалами было трудно, но в двухстах метрах от нас строили два жилых дома, и, как сами понимаете, упрощало задачу неимоверно.
Алексей Андреевич работал фотографом где-то в центре города, иногда заходил к моей матери по-соседски, я же заканчивал девятый или десятый класс; помнится, пышно цвели яблони во дворе. Как человек деятельный, он не мог пропустить мимо себя молодого человека; как-то перекинувшись парой фраз со мной и найдя мои суждения довольно здравыми, он по собственной инициативе привлёк меня к фототворчеству.
Впоследствии мне приходилось пользоваться его услугами. Если читатель был студентом технического вуза в то славное советское время, когда чертили на ватманских листах бумаги, то вспомнит, наверное, как среди студентов пользовался спросом такой метод копирования друг у друга чертежей, как "телевизор". Разместив под толстым стеклом, лежащим на двух пригруженных книгами стульях, включённую настольную лампу и положив на стекло в качестве образца идеально выполненный лист какого-нибудь проекта, страждущая студенческая личность совмещала контурами чистый ватман, и - о, чудо! - сквозь плотную бумагу идеально проступали контуры проекта.

Алексей Андреевич называл это любительщиной. Позвав меня к себе домой, поведал, как перекопировать чертёж технически более совершенно.
В его распоряжении были такие штуки, как сменные объективы на фотоаппарат "Зенит", куча насадок-стёкол на эти самые объективы, спецплёнки и прочее. Доступ к его домашней фотолаборатории впоследствии я имел неограниченный, и даже по знакомству оказывал услуги некоторым студентам-архитекторам, у которых графических заданий было на порядок больше, чему и был несказанно рад: техника экономила студенческое время!
Сделав несколько фото на обратимую контрастную спецплёнку и проявив её, я мог через фотоувеличитель выполнять прорисовку некоторых деталей и, собственно, своих решений. Точность передачи размеров гарантировалась высочайшая; как ему это удавалось, мне и в голову не приходило. И он гордился этим, как гордятся истинные профессионалы своего дела.
Алексей Андреевич нимало не старался подвигнуть меня в свои дела. Что толку от новоявленного студента, пусть и технаря, но специальности совершенно его не интересующей?
Его познания в фотографии, и особенно практика, меня задели, и после второго курса я приобрёл по случаю приличный фотоаппарат, но это было потом.
Однажды по зиме он пригласил меня прогуляться ночью на водохранилище. Морозы в те времена стояли не нынешние, лёд, как помнится, уже к началу января сформировался такой, что некоторые состоятельные рыбаки выезжали на своих авто прямо к лункам.
Не зная истинной цели нашего путешествия, я положился во всём на него, думая, что мой сосед продвинулся в ловле рыбы совершенно нетривиальным способом.
Спустившись к огромнейшему промороженному полю водохранилища, мы и в самом деле нашли рыбаков, держащихся обособленной кучкой, но мой фотограф, хитровато подмигнув, заявил, что нас ждёт рыбалка особого рода. Вдоль берега была протоптана довольно удобная, широкая тропа, и мы уверенно двигались, поскрипывая валенками и переговариваясь; уже недалеко над очередным спуском тускло блестел православный крест, венчающий тёмную громаду храма.
Надо сказать, что в то беспечное время мне и дела никакого не было до каких-бы то ни было религиозных обрядов и обычаев, неистово чтимых некоторой частью моего народа. Воспитанный в духе атеизма, церковными делами я не интересовался, не понимая, что неумолимый рок уже занёс надо мной свою неотвратимую десницу. Правда, мне досталась часть рыбацкой ноши, довольно тяжёлой, килограммов на десять. Наверное, только это и отвлекло меня от размышлений на тему целей полночного путешествия. Начиная уставать, уже хотел было спросить моего бывалого товарища, мол, почему не взяли коловорота, где будем делать лунки и проч.

Но тут мой спутник шикнул на меня довольно невежливо, и мы пошли медленнее, скрип самопроизвольно прекратился, и только правое плечо ощутимо заныло от давящей ноши.

Прямо под храмом, но понизу, послышалась пока нечленораздельная речь, и мы остановились где-то метрах в десяти от народу, столпившегося полумесяцем около огромнейшей проруби. Было их человек двадцать пять, и, судя по тональностям голосов, зачем-то пришли и женщины. По темноте видно не было, что там творится, но мой старший приятель приказал распаковываться.
Достав из своего рюкзака два каких-то тяжеленных прибора в футлярах, я с наслаждением сел в снег, не обращая и доли внимания на окружение. При длительной ходьбе немного выстудило левую щёку и ухо, пришлось распустить тесёмки на своей кроличьей шапке, завязав их под горлом и закрыв глаза.
Вдруг несколько световых вспышек полыхнули рядом, послышались крики:
- Потуши свет, свет потуши!
Мгновенно очнувшись, обнаружилось, что Алексей Андреевич возился с моим грузом, бормоча вроде бы про себя - как же, делать мне нечего... зря, что ли, шли... Его фотоаппарат с открытым длинным объективом болтался наискосок по полушубку.
И пять или шесть вспышек ещё раз очередью осветили окрестность у проруби.
Резкий мужской крик был ответом:
- Филон, да они не унимаются... бей их...
Дальнейшее не поддаётся описанию: меня как током пронзило, я вскочил, мой фотограф кинул мне мигом собранный рюкзак.
- Сашка, дёру, куда угодно, хоть на левый берег, а то в проруби крестить начнут... Ну, я вам устрою святую пятницу, выбраться бы нам отсюда...
На следующий день, благо, было воскресенье, меня разбудил звонок. Сосед, с глазами, как у побитой собаки, пришёл справляться о моём здоровье.
- Хочется думать, что тебе повезло больше, чем мне.
Повернув шею и тыкнув пальцем в правое ухо, обратил моё нескромное внимание на широченную багровую косую царапину.
- Представляешь, пожарным багром достали. Где они его там нашли? Галка до сих пор не верит, что в нашем деле могут быть нарушения правил техники безопасности, подозревает - тривиальная любовная история.
Я к тебе, собственно, за этим. Если вдруг спросит, что и как, ответишь: ночная съёмка подлёдного лова, на обратном пути на подъёме поскользнулись, в кустарник колючий занесло. Не надо пугать слабую женщину, мне ещё рядом с ней жить и жить...

Через две недели заявился ко мне расстроенный, но уже с зажившей шеей. Вывалил на стол пачку фотографий потрясающего качества форматом 13х18см, где я узнал нашу прорубь, и где на некоторых голых гражданок соучастники события накидывали белые простыни.
Оказалось, праздник крещения отмечался в эту ночь, а я, тёмный, этого не знал.
- Представляешь, на областном телевидении есть у меня знакомый, хотел продвинуть через него свои фото на антирелигиозную тему. Он взял фотографии, сволочь, и через два дня вернул половину, мол, потерялись остальные, заметь - самые пикантные! - и заявил, что на нашем телевидении стриптиза никогда не было и не будет. В общем, пострадал я за правду, и тебе досталось.
- И что теперь с фотографиями делать будешь?
- Добавлю в свою коллекцию несбывшегося.
Прошло, наверное, года три или четыре, я уже работал, и как-то матушка моя мне и говорит:
- Представляешь, наш сосед-фотограф, Алексей, подался в истопники, в нашу микрорайонную котельную дежурным, изготовил какую-то особо мощную сушилку и теперь яблоки сушит, зараза (это было у неё такое удивлённо-восхищённое