По косому утреннему лучу света прыгали брызги развеселившихся волн и разбрасывали вокруг радужное сияние. Море спокойно дышало приближением бури. Небо оставалось чистым и было похоже на новенький батистовый платок, покрытый мелкой бирюзовой вышивкой. Чайки застыли над поверхностью, зорко приглядывая, чем бы поживиться в воде. Рыба ушла на относительную глубину, и свободные птицы огорчённо кричали, переговариваясь между собой, одним глазом продолжая наблюдать за строптивой рыбёшкой. Море вдали дымилось серо-малиновой дымкой. Вблизи – перламутрово-зелёные волны набегали с шумом на песчаный берег, ворошили песчинки, выбрасывали мелкий мусор и откатывались назад, готовясь к новому крестовому походу.
Сидор Игнатьич сидел в тени большого тентового зонта, раньше использовал его во время рисования морских пейзажей, сейчас же, когда зрение притупилось, нашёл ему не менее благородное применение. Тень от зонта была огромной и вполне под ней могли спрятаться от палящих лучей пять или шесть человек. В этот утренний час любителей пожариться под солнцем не было. Да и то было не удивительно. Вчера служба оповещения погоды сообщила о приближающемся шторме и порекомендовала остеречься и не посещать пляжи. Сидор Игнатьич слышал эти рекомендации на своём долгом веку не раз. Иногда они сбывались, как гадания на картах местной ворожеи бабки Казанихи. Чаще всего разбушевавшаяся стихия наводила порядок во глуби морских далей. Берегу доставалось сравнительно меньше. После таких природных катаклизмов на берегу много чего можно было найти в спутавшихся рыболовных сетях, в больших комках морских водорослей. Не одни деревянные останки лодок и пластиковой посуды встречались. Попадались запечатанные прозрачные стеклянные бутылки с посланиями. Баловались местные шутники и оставляли внутри тексты, полные откровенной ругани и издевательства над верящими в то, что письма написаны пострадавшими в кораблекрушениях.
Сидел Сидор Игнатьич на песке. Приятная прохлада от пятой точки распространялась по телу. Нервная дрожь пробегала мелкой волной. Кожа покрывалась пупырышками. Всё было благополучно и легко. Набирая в ладони песок, Сидор Игнатьич медленно пропускал его между пальцами. Следил за песчинками. Они собирались в небольшую горку. Он старался понять, гадатели и прорицатели могут рассмотреть в обычной горке песка? Какие тайные знаки? Символы будущего успеха или скрытые намёки неудач? Как ни старался, ничего не получалось. Он думал, рассуждая логически, что ответы на вопросы гадатели сочиняют сами, являясь опытными психологами. Видя состояние пришедшего и узнавши его проблему, после непродолжительных раздумий. Неких придуманных ритуальных пасов и манипуляций руками и мимикой лица, начинали вещать отстранённо, пространно, размыто, маскируя ответ за цветастыми оборотами. Вводя клиента в некий полу-гипнотический транс.
Сидор Игнатьич усмехнулся. Хотел весело. Получилось горько. Всё потому, что ничего весёлого и хорошего в последнее время у него не происходило. Если не считать, что внуки почти все выросли. Выучились. Стали образованными людьми. Но так то их жизнь. Они сами её формируют, лепят или ткут наподобие ткани. К нему их будущее относится также опосредованно, как свет утренней звезды на Марсе к событиям на земле.
Он снова набрал полные пригоршни песка. Пустил через пальцы. Следил старательно, хотел увидеть переломный момент, когда накатанная хорошая дорога сменилась грунтовкой с выбоинами и колдобинами. Следил и как обычно поступал в этих случаях, начал говорить сам с собой.
– Итог каков, Сидор Игнатьич? – спрашивал себя и себе же отвечал: – Какой не ожидал. Не так ли?
После минутного молчания и обдумывания нового вопроса, говорил:
– Очень хочу знать, что именно ожидал, Сидор Игнатьич? – и сразу отвечал, качая головой: – Так ты сам, Сидор Игнатьич, никогда не заморачивался. Что нужно, что нет. Не искал философского смысла или рациональной подоплёки. Жил одним днём. Разве не так? – и отвечал себе: – Да всё так, Сидор Игнатьич, всё так. Всё правильно и верно. Только… – и тут же перебивал себя вопросом: – Только что? Что, Сидор Игнатьич? Ищешь, где кроется та самая дверца потайная, ключик золотой, от которой никогда не имел?
Умолкал Сидор Игнатьич. Переводил задумчивый взор с песчаной горки на море. Смотрел на волны. И не видел их. Будто они где-то в параллельном пространстве ломились прорвать невидимую оборону и выплеснуться в новом неизведанном мире, окрасив и оросив его морской свежестью.
– Может, Сидор Игнатьич, причина в нас самих? Вели себя неправильно? Любили не тех? – ответ следовал после паузы: – Причина всегда сокрыта в нас самих, Сидор Игнатьич. Неправильно вели, спрашиваешь? А как правильно, с высоты прожитых лет? Любили не тех? Так всех называл любимыми… – постановка вопроса не нравилась, но Сидор Игнатьич вступал в спор: – В том то вся беда, что любимые нами женщины остались в нашей молодости, какой бы она ни была. В молодости остались самые красивые девушки, остались в молодости, – ему нравилось слово «молодость», и он готов был его повторять, как мантру, часто и с нежностью, – наши беззаботные улыбки, наш смех, наши шутки. Сама молодость осталась в молодости и с этим не поспорить! Вернуть бы всё назад… – и тут же возразил: – Всего, Сидор Игнатьич, не вернёшь. Как бы ни лелеялось в душе. Вернёшь, допустим, кое-что, но не изменишь. Останется оно тем же. Ждёшь-то чего от возвращения? Радости? А если нахлынет волной разочарование? Тогда что? Как поступишь? Обрадуешься или проклянёшь? И прошлое, и настоящее, и каким-нибудь краем зацепишь будущее.
В погоде что-то изменилось. Крики чаек кувыркались перевёрнутым резким эхом, будто находились в замкнутом экранированном помещении. Потянуло острым холодком чего-то неприятного. Понялся ветер. Качнулся зонт. Нагнулся. Волна злее набежала на берег. Ожесточённее выбросила из себя некий комок, укутанный в рыболовную снасть.
Сидор Игнатьич ощутил в руках лёгкий тремор. Глядя на морской подарок, он внезапно заволновался. Будто дождался чего-то, чего ждал долго и вот теперь оно перед ним. Он встал. Подошёл к подарку моря. Взял в руки. Снял леску и часть мелкой сетки. Бутылка. Зелёного стекла. Разочарование и обида растеклись внутри. Снова какой-то озорник написал очередное послание о терпящего бедствие. Думал он так, но руки торопливо, трясясь, снимали налипшие водоросли. Внутри отчётливо просматривался некий свиток. Осторожно, чтобы не пораниться, Сидор Игнатьич отколок днище, ударив по нему небольшим булыжником. На руку выпал снимок. Выцветший немного по краям. Но запечатлённое на нём вполне хорошо было видно. Прищурившись, Сидор Игнатьич посмотрел на фото и охнул, едва не выронив его из пальцев. Со снимка на него смотрел он сам в молодости, двое друзей и две девушки. Необыкновенная теплота появилась в сердце. Оно застучало быстрее. Закружилась голова. Пришлось упасть, не сесть, в песок. «Это же… Это же… – забилось в голове: – Это же когда было… Дай бог памяти… После выпускного, нет… Неделю спустя в парке. Гуляли, радовались взрослой жизни. Клялись о верной и вечной дружбе…» Свет не разгоревшегося костра радости и прошедшей молодости осветил лицо Сидора Игнатьича. То ли радости, то ли печали скатились слезинки по морщинистому лицу.
Дождь бушевал вовсю. Хлестал по лицу. Струи заливали глаза. Одежда промокла. В походке появилась забытая лёгкость. Крутая тропинка на невысоком берегу превратилась в бурный поток. Грязная вода заливала ноги. Сидор Игнатьич не чувствовал холода, не ощущал скованности движений. Его согревал внутренний свет не разгоревшегося костра воспоминаний…
п. Глебовский, 21 декабря 2025 г.