Произведение «Последняя сцена» автора Виктория Север

Тишина. Не просто отсутствие звука — плотная, осязаемая материя, вязкая, как смола. Даже собственное дыхание казалось чужим, заглушённым этой всепоглощающей пустотой. Я медленно открыла глаза. Непроглядный мрак сжимал маленький полукруг сцены. Лишь один луч — тусклый, безжизненный — падал сверху, подобно световому столпу. Под ногами скрипели половицы старого помоста.
— Здесь... есть кто-нибудь? — мой голос растворился в темноте, не оставив эха.
Ответ пришёл не сразу. Он вспыхнул со всех сторон одновременно, множественный и единый, как гул потревоженного улья.
— Мы.
— Кто вы? — я сделала шаг назад, но так и не вышла из круга света.
— Мы — это ты.
Голоса накладывались друг на друга, создавая мучительный, прекрасный диссонанс. Я вгляделась в дышащую, живую черноту за кругом.
— Я не понимаю!
— Мы — часть тебя. Твоя плоть. Твоя тень.
Воздух передо мной дрогнул. Из ничего материализовалась фигура в потёртой кожаной куртке, со старинными часами на запястье. Её усмешка была холодной. Она подбросила пачку писем — бумага вспыхнула в воздухе синим пламенем и осыпалась пеплом, пахнущим озоном и тоской.
За спиной взревел мотор. Я обернулась. На тяжёлом мотоцикле сидела девушка с огненными волосами. Её взгляд прожигал меня насквозь — высокомерный, вызывающий, живой.
Хлопок.
Не выстрел — именно хлопок, сухой и окончательный. Снова поворот головы. Юноша с печальными карими глазами. Он медленно сползал по невидимой стене, на его рубашке расплывалось алое пятно. Он смотрел на меня, пока взгляд не остекленел окончательно.
Темнота шевельнулась. Из неё вышел мужчина в парадном кителе, грузный, важный. Он поправил ордена на груди. Его лицо было маской — отполированное высокомерие, лакомый самодовольный нарциссизм.
Их становилось все больше. Они проявлялись из мрака, как вспышки света, материализуясь в образы. Вот статный офицер в потёртой гимнастёрке прижимает к груди девушку — в его взгляде целая вселенная надежды и предсмертной боли. Вот маленькая девочка, её личико в крови и слезах, обнимает бездыханное тело единственного друга. Чуть в стороне, прислонившись к невидимой кулисе, стояла худая фигура в простом чёрном одеянии — Смерть. Она скучающе рассматривала собравшихся, ритмично постукивая костяшками пальцев по мраморной колонне. Рядом, вальяжно опираясь на её плечо, улыбался ослепительно красивый юноша с глазами цвета старого золота — демон Ситри. Между застывшими фигурами проскальзывали, смеясь, пёстрые тени с размалёванными лицами — духи Лоа. Барон Суббота раскуривал трубку привычным жестом, матерясь самыми отборными ругательствами и опрокидывая стопку за стопкой огненной водки. Он был как обычно весел, но даже в этом веселье угадывалась нечеловеческая мудрость и печаль.
Сцена была полна. Полна мной. Моими страхами, мечтами, любовью и ненавистью, облечёнными в плоть слова. Они не приближались. Они просто смотрели. В их взглядах не было упрёка — лишь тихая, бесконечная благодарность и грусть, глубже любой печали. Я чувствовала, как по щеке катится слеза. Это было самое прекрасное и самое горькое зрелище в моей жизни.
— Они живут, потому что ты дышала для них. Но твой выдох окончен, — прозвучал новый голос.
Он шёл не из темноты. Он рождался внутри, вибрируя в костях, вскипая в крови. Он был похож на аккорд, в котором слились все чувства, которые я когда-либо знала: боль потери, кислый привкус тоски, головокружение от радости, жар стыда, леденящий ужас, всепоглощающая нежность. Всё и сразу.
Я увидела Её. Вернее, попыталась. У существа не было формы. Оно пульсировало, мерцало на грани восприятия. То это был старик с глазами-безднами, то хрупкая девочка с пальцами, испачканными чернилами, то женщина с лицом моей матери, то зверь с огромными клыками и густой шерстью. Лица, позы, очертания — всё мелькало, как в разорванном сновидении, не задерживаясь дольше удара сердца.
— Кто... ты? — мой голос был шёпотом, сорвавшимся с пересохших губ.
— Я — промежуток между мыслью и словом. Тишина перед озарением. Без меня они так и остались бы смутным трепетом в твоей душе. Шумом в тишине.
— Муза, — выдохнула я, и это было не предположение, а узнавание.
— Одна из многих, творец. Твоя. — Сущность обрела подобие формы — крепкую, но изящную мужскую руку, протянутую из мрака. Руку без возраста, испещрённую не то морщинами, не то тайными письменами. — Пора.
— И это всё? Они просто... исчезнут?
— Они уже свободны. Они унесут с собой твои сны, твои проекты, так и оставшиеся лишь набросками. Будут жить в чужих вздохах, биться в чужих сердцах. Это и есть бессмертие.
Я сделала шаг. Моя рука встретилась с её протянутой ладонью. Прикосновение было похоже на удар током и на объятие матери одновременно. Я оглянулась в последний раз.
Они стояли, молчаливые свидетели. Солдат крепче обнял свою любовь. Девочка подняла окровавленное лицо и улыбнулась сквозь слёзы. Демон Ситри сделал изящный, ироничный реверанс. Даже высокомерный нарцисс в кителе слегка кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то человеческое. Они прощались. Не со мной — с той частью себя, что была привязана ко мне.
И в этот миг тяжёлый груз, который я носила в душе годами — страх пустого листа, мука сомнений, усталость, — рассыпался в прах. Осталось лишь лёгкое, чистое чувство завершённого пути. Глубокое, бездонное умиротворение.
Я вздохнула — впервые за долгое время полной грудью — и кивнула им. Не "прощайте", а "в добрый путь".
Затем повернулась и без колебаний шагнула вместе с Музой в тёмный занавес, который теперь казался не пустотой, а бесконечным, гостеприимным покоем. Тишина сомкнулась за нами, мягкая и окончательная. Вот, и моя очередь пришла ставить точку в конце предложения, завершая книгу под названием жизнь.