Послали меня первый раз в патруль. В казарме старшина эскадрильи подвел и представил мне двух матросов. Матросы как матросы. Одеты по форме, чистенькие подворотнички, наглажены. Ботинки, хоть и не новые, хорошо отремонтированы и блестят. Все как положено. Один, повыше и массивней, – кореец, другой – киргиз. Кореец постарше и солиднее. Лицо широкое, скуластое и непроницаемое. Может от рождения такой апач, а может, жизнь научила и заставила. Киргиз симпатичный, стройный мальчик, живо всем интересуется, песенки из мультфильмов напевает, правда несколько своеобразно: «Придет серенький волчок и кусает вам бочок». Осмотрел я их и в комендатуру повел. И там без происшествий. Парни в патруле не впервой. Киргиз мне тактично подсказывал, что и как. Устав уставом, а в каждом улье у матки свои повадки. Корейцу все было до лампочки. Он не менял выражение лица, и что творилось за узкими щелочками глаз, не сказал бы ни один физиономист.
Когда мы вышли на патрулирование, уже стояла яркозвездная морозная ночь. Не зная, о чем принято говорить с матросами, я, пользуясь училищными знаниями по астрономии, завел разговор о звездах. Первым делом я указал на Большую и Малую Медведицы. Оба, оказывается, знали эти созвездия. Корейца звезды так же мало интересовали, как и то, что происходит вокруг него на грешной земле. Киргиз был более любознателен. К моей короткой лекции он добавил сведения о Галактике, сказав, что: «Это болшой верблюдиц молоко плескал».
Я решил познакомиться с ребятами и назвал себя. У корейца фамилия была Ни, а звали его совсем по-русски − Сергей. У киргиза была длинная фамилия, и я запомнил ее как Магометбайрахматлатыпов. Прошло уже сорок лет, и я не могу ручаться, что правильно понял и запомнил такую сложную фамилию. И имя растворилось в бассейнах моей памяти.
У человека с фамилией Ни не могло не быть в жизни казусов. И точно. Когда его ставили дневальным и в эскадрилью звонил мелкий начальник (крупные в кубрик эскадрильи не звонят) всегда происходило одно и то же. Сергей четко по уставу отвечал:
– Дневальный по первой эскадрилье матрос Ни слушает вас.
Теперь произнесите это вслух, и вы поймете, что звонившему мелкому начальнику казалось, что он столкнулся с явным неповиновением. Конечно, он тут же начинал возмущаться. И чем мельче был начальничек, тем сильнее:
– Как это «не слушает»? Я тебе покажу «не слушает»! Кто у телефона?
– Дневальный по эскадрилье матрос Ни слушает вас.
– Ты опять за свое! Я тебе дам «не слушает»! Кто у телефона? Фамилия?
– Дневальный по эскадрилье матрос Ни слушает вас….
И как в мультике: Тук-тук. И кто там? Тук-тук. Кто там, кто там, кто там…? – до бесконечности. И придраться не к чему было, ответ вполне уставной. Когда жаловались старшине эскадрильи, тот говорил:
– А! Тупой, как сибирский валенок. Без толку ему объяснять.
Сергей это слышал, но, не меняя выражения лица, продолжал доводить звонящих начальников до умопомрачения. И добился, что его ставили в наряд крайне редко.
А насчет тупости старшина погорячился. Ни был далеко не туп. В чем я вскоре убедился. Зашел у нас разговор о начальниках и подчиненных. Старших и младших.
– Почему мы, матросы, должны беспрекословно слушаться вас, офицеров? Я не касаюсь служебных вопросов. Но если дело касается жизненного уклада, разве не в праве мы сами решать, что нам полезно, а что вредно?
Я обратил внимание на чистую русскую речь Сергея и правильное построение фраз. Но не придал этому серьезного значения.
– Почему? Потому что у нас образование. У кого среднее специальное, у кого высшее, как у меня. Вот у тебя какое образование, – спросил я, рассчитывая услышать в лучшем случае, семь классов церковно-приходской школы при деревенском дацане.
– Я окончил филологический факультет Харьковского университета. У нас не было военной кафедры, поэтому меня призвали на два года.
Я прикусил губу. Я не считал наше училище ниже института, но тягаться в логике с выпускником филфака не считал себя готовым.
– Кроме того, – не подумав, отстаивал я право офицера на руководящую роль, – мы старше вас.
– Товарищ лейтенант. А сколько вам лет?
– Мне-то? – приосанился я. – Мне двадцать один год. С половиной.
– А мне 25.
– Хм! – только и нашелся я, что ответить.
Больше мне крыть было нечем. Положение спас киргиз:
– А наша эскадрилья есть азер. Он когда на тумбочка стоит по телефону скажет: «Матрос Амыров стоит, турубкам смотрит». Нэ правилно, надо сказать: турубка слышит. Это, да?
Он посмеялся, посмеялся и я, а Ни так и не изменил выражение лица.
– Товарищ лейтенант. Покушать немножко надым. Ужин сейчас.
Я отвел их в матросскую столовую. Она была рядом с летной. И сам пошел и поел.
После ужина к нам подошел посыльный из комендатуры и сказал, чтобы мы шли к Дому офицеров. Нас там старший патруль ждет. Через пять минут майор, начальник старшего офицерского патруля, инструктировал меня.
– Вон там, – он указал на стройку пятиэтажного дома невдалеке от ДО, – «чехи» пьянку устроили. Двоих отловили и уже на гауптвахте «пакуют». Там еще, как минимум двое, затаились. Ты со своими бойцами обойди стройку с той стороны, там прожектор светит. Постарайся арестовать этих субчиков. Но внутрь не лезь, могут и кирпичом запустить. Скоро их командир со старшиной и другими военными строителями подойдут, тогда и брать их будем. Стой на свету и не дай им убежать.
– Есть, – ответил я и пошел занимать указанные позиции.
Не успел я стать спиной к прожектору, как увидел внутри одного из темных оконных проемов первого этажа двух курящих солдат.
– Товарищи солдаты! – как можно грознее крикнул я. – Ко мне!
– Ща, салабон! Ты бы литер сосал у бабы клитор! Пошел на… – из темного проема вылетел обломок кирпича.
– Товарищи солдаты, – я от волнения пустил «петуха», – не усугубляйте свое положение.
В ответ раздался издевательский пьяный смех и поток матерщины. Я забыл указания майора и с криком – За мной! – кинулся в подъезд. То ли солдаты, увлекшись словесной атакой, пропустили начало моего штурма, то ли действительно были сильно пьяны, но как только мы ворвались в первую комнату, я налетел на одного из них. Мы сшиблись грудью и пьяный солдат отлетел к стенке. Второй, более шустрый, успел выскочить в окно. Мой киргиз, не задумываясь, прыгнул за ним вслед, и я услышал топот его удаляющихся ботинок.
Ни бросился на солдата и закрутил ему одну руку за спину. Мы вышли к Дому офицеров. Там уже ждала нас дежурная машина и резервный патруль.
– Где второй? – спросил майор.
Я не понял, кого он имел в виду: моего патрульного или сбежавшего солдата.
– Да они оба к лесу побежали, – махнул я рукой в сторону подступившей к гарнизону тайге. Майор приказал мне ждать с моим матросом и пойманным пьянчужкой возле машины, а сам с резервным патрулем побежал к лесу.
Ни отпустил вывернутую руку арестанта и стал несколько в сторонке. Он бесстрастно смотрел на солдата. Но тот его и не замечал. Я занимал все его внимание. Не помню, довелось ли мне еще хоть раз увидеть такое полное ненависти, перекошенное от злобы лицо.
Солдат стал прямо напротив меня, выпятил грудь и отвел руки с огромными кулаками назад. Прерывающимся голосом, заводя себя, он заговорил сквозь зубы, все повышая тон:
– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!! Товарищ лейтенант!!!
Я понял, что сейчас он меня ударит. Поэтому, слегка отставив левую ногу назад и перенеся вес на правую, ждал удара. Ударить его первым я не мог: все-таки это был солдат, не ровня мне. Если бы я его ударил, это могло быть расценено как рукоприкладство. Да и вообще, не мог я ударить солдата, и все тут.
Я решил поставить блок. А левой (я левша), если что, ударом в скулу сбить его на землю, если он осмелится кинуться на меня.
Но Сергей опередил солдата. Он встал между нами и сверля агрессора взглядом своих узких, пронзительных глаз зашипел:
– Опусти руки, дурак! В тюрьму захотел? Совсем уже оборзели эти «чехи».
«Чех» хоть и был пьян, несло от него какой-то химией, но не настолько, чтобы не понять значение слова «тюрьма». Скорее всего, он уже хлебал из этой чаши в своей жизни, и больше ему не хотелось.
Вскоре появился резервный патруль и мой киргиз. Они вели второго «гуляку» с закрученными назад и связанными руками. Это Магометбайрахматлатыпов поймал его, повалил на землю и, дождавшись патрульных, передал солдата им.
На следующее утро все патрули со своими матросами зашли в комендатуру получить повязки и указания на новый день. Во дворе стояли все четверо пойманных вчера солдат. Тот, которого я сбил грудью, оказался высоким и узкогрудым парнем с маленькой головой и с огромными кулаками. Со стороны казалось, что у парня три шара: голова сверху и две дыни по бокам. Я думал, что в похмелье он немного поубавит прыти и будет пребывать в раскаянии. Какое там! Он глядел на меня так же злобно и что-то шипел себе под нос.
А с моими матросами я потом часто встречался на аэродроме. Они оба были самолетными механиками. Встречаясь с ними, я дружелюбно с ними здоровался. Киргиз, пожимая мне руку, так и светился доброжелательством. А о чем думал Сергей Ни, не смог бы сказать даже самый опытный физиономист.
