Жадный синоптик

В советские времена почти к каждой авиадивизии полевой аэродром прикреплялся. К нашей морской ракетоносной дивизии относился аэродром Леонидово, что на Сахалине в 14 километрах от Поронайска располагался.  Большую часть года он пустовал, и в это время считался запасным аэродромом. За 12 лет, что я на Тихоокеанском флоте отслужил, случая не припомню, чтобы на него, как на запасной аэродром, кто-то сел. Но в помощь комендатуре аэродрома группу по приему и выпуску одиночных самолетов исправно высылали. И вот мы, эта самая группа, сидим там и дурью от безделья маемся. Нас четверо. Дежурный руководитель полетов, мой командир, Боря Натальин, помощник и ответственный за все – Вовка Соловей, я − дежурный штурман и еще синоптик. Синоптик − не летчик и держится особняком. Куда-то уходит, где-то питается, мутный какой-то.
Мы втроем поглощаем ужин. Сами сготовили. Ходить в матросскую столовую − сил нет. Там заправляют всем матросы: два азербайджанца и один армянин. Кто-то решил, раз они горцы, значит, умеют готовить. По их кулинарным способностям эту троицу я бы в самую плоскую степь отправил. Или лучше в прикаспийскую низменность, что на 128 метров ниже уровня моря.
Благодаря Володькиной пронырливости и нашей настойчивости мы с боем выдрали у кладовщицы разницу между матросским и летным пайком и сами готовим на электроплитке. Не поверите – все съесть невозможно. И это только разницу между пайками. Да вы бы еще видели, как мы у нее свое кровное вырывали. Со стороны посмотреть – три мордоворота грабят несчастную вдовицу. Сыр взвешивала она нам на весах для коровьих туш. Отколупывала мизерные кусочки и утверждала, что удельный вес сыра приближается к  весу урана-238. Про шоколад и не говорю. Таким презрением облила – посмотрите на них, дети малые, шоколад им надо! И, тем не менее, что урвали – не съесть.
Вот только со спиртным плохо. Мало его. Больше одной бутылки водки на троих и  то только на ужин мы себе позволить не можем. Денег мало.
− Без коровы мы пропадем! Пропадем мы без коровы, − говаривал за ужином командир, разливая водку в три стопки с точностью, недоступной даже атомным весам.
− Надо продать что-то ненужное, – предлагал Соловей.
− Эх! Да где его взять, это ненужное.
В пятницу, ближе к вечеру, радостное событие: мы приняли Ан-8!
Возвращение Миклухо-Маклая к папуасам принесло меньше радости,  чем прилет Ан-8 на наш аэродром. Жизнь сразу же закипела и забурлила во всех углах и щелях аэродромной комендатуры. Откуда-то появился и забегал между КДП и штабом руководитель посадки. До этого мы с ним только в эфире встречались. О синоптике и не говорю. На нем лица не было от волнения и счастья. И только мы, принявшие этот самолет, были в стороне от всеобщего ликования и праздника.
Ан-8, или «Корова», или, точнее, «Большой советский спиртоносец» только в расходном баке возил, если не ошибаюсь, 110 литров чистейшего спирта. Его еще называли ЧИФ – чистый и фкусный. А еще десяток двадцатилитровых канистр. Этого количества хватило бы напрочь споить государство, типа Вануату, или половину тех же папуасов. Все, кроме нас троих, исполняли ритуальный танец вокруг самолета. Они издавали приветственные клики и потрясали мелкой посудой, захваченной с собой на случай, если удастся угодить экипажу.
К вечеру маленький гарнизон был в доску пьян. Синоптик подписал метеобюллетень, согласно которому самолет вывалился из зоны сверхинтенсивного обледенения за две секунды до касания колесами полосы и, шатаясь от радости встречи, прижимал к груди громко булькающий портфель. Он даже раздеться полностью не смог. Так завалился. Но портфель поставил рядом с кроватью с максимальными предосторожностями.
Сияла луна, и сверкали звезды. Облако с сильной зоной обледенения, очевидно сразу, как в нем отпала надобность, рассеялось. Мы побродили вокруг самолета. Он был закрыт и опечатан. Экипаж на плечах аборигенов был куда-то унесен. Не успели мы с ними познакомиться. Опять нам предстоял  обильный ужин при скудной алкогольной составляющей.
Сходили мы в поселок. Купили свою привычную бутылку водки и пошли готовить ужин. В комнате храпел пьяный синоптик. Мы наварили гречневой каши, заправили ее большой банкой тушенки. И колбаса у нас была, и сыр, и красная рыба, и деликатесы всякие. Вот только бутылка была у нас одна. Ее сиротство мало украшало наш стол. Выпили мы ее и еще до колбасы не добрались. Едим и мрачно на пьяного синоптика смотрим.
Наверное, от наших завистливых взглядов он зашевелился. Видно, захотелось ему куда-то. Мы к нему:
− Андрей, дай нам бутылку спирта, что тебе летчики дали. Мы завтра с ними познакомимся и вернем.
− Нету у меня …ик…ничего…ик. Они мне не дали…ничего, − а сам на наши пустые стаканы косится.
Вышел он на улицу. Туалет неблизко. Боря:
− Врет, сука! Так не бывает, чтобы ему с Ан-8 бутылку спирта за фальшивый метеобюллетень не дали. А, пошел он на…!
Боря побледнел, открыл портфель синоптика, а там бутылка спирта стоит. Он сноровисто спирт по стаканам разлил. В бутылке граммов сто осталось. Долил до прежнего уровня воды из чайника. Заткнул пробкой и на место поставил. Только все в порядок привел, как проссавшийся метеоролог вернулся. Опять на наши стаканы покосился и на койку упал.
Нам теперь веселее стало. И аппетит появился. Смолотили все, что твоя мясорубка. Потихоньку спиртик в стаканах разбавляли и весело болтали.
Утром позавтракали. На крыльцо вышли, курим. Соловей кота приблудного поймал. Покормил его тушенкой, а потом, забавы ради, намотал ему на шею шарфик, что от предыдущей группы в шкафу завалялся,  и выпустил в шарфе побегать. Кот прыгал-прыгал, пытаясь от шарфа освободиться, и на командира Ан-8 наскочил. Они всем экипажем как раз на самолет шли. Общий смех, знакомство, то да се, разговоры. Общих знакомых нашли. Пригласили они нас с собой на самолет.
− Вы, −  говорят, − емкость, какую-нибудь с собой возьмите, − мы вам спиртику нальем.
Соловей бегом в комнату. Ничего лучше не нашел, как огромный двухлитровый графин для воды схватил. Я еще засомневался: столько не нальют. Куда там! Даже и не посмотрели. Полный налили. И по паре капель на самолете хлебнули под квашеные помидоры. Здоровьице, так сказать, поправили.
Экипаж в Поронайск уехал. А мы добычу к себе в комнату поволокли. Большой обед сготовили. Садимся знакомство с экипажем Ан-8 отмечать. Мы с Соловьем борщ на тушенке сварили. Борщ – родная мама такой не сготовит. И где Соловей научился? Боря селедкой занялся. Почистил, нарезал и луком украсил. Нет нигде селедки вкуснее тихоокеанской. Она величиной с добрую щуку будет, жирная и мясо белое, как снег. Икру селедочную на бутеры в два пальца толщиной намазали, и корюшку, вяленую, заранее начистили. Картошки сварили, тушенкой заправили. Не обед – загляденье! Сидим, пируем. Графин только, знай, булькает.
Вокруг нас синоптик мается. Мы его пригласили поесть. Но стакана только три поставили. Он есть отказался. Плохо ему с пережора вчерашнего.
− Вы мне, − говорит, − стопочку налейте. Похмелиться мне надо, − ну как овца блеет, −  очень уж худо мне.
− А вот тебе, хер! – Боря ему так, гостеприимно. – Мы тебя вчера просили дать нам бутылку. Ты не дал. А спирт тебе летчики выделили вчера. Вот свой спирт и пей!
− Да они мне какой-то разбавленный дали. Пробовал. Гадость какая-то.
− То-то же. Ладно. Санек, плесни этому жадине на донышко. Пусть знает нашу добрость. Иди, садись уже.  
Поели-попили мы, поспали часок, а вечером экипаж Ан-8 пригласил нас в город, в ресторан. Мы как в мехах наших были, так и поехали. Времена простые были. Остановили мы крытый грузовик и в кузов забрались. Только отъехали, кому-то выпить захотелось. Весь экипаж с флягами ехал. Но ни развести, ни закусить. А вот горит у кого-то душа! И не один, а все вместе с ним чтобы выпили. Стали посуду искать. Стакана ведь нет. Бортинженер у них изобретательный оказался. Придумал спирт в целлофановую оболочку от болгарских сигарет наливать. Оболочку аккуратно сняли. В нее спирт и наливали. Мне этот «стакан» уже сильно помятым достался. Я своему геройству до сих пор поражаюсь. В кузове крытого брезентом грузовика, в полутьме, несясь по сахалинской дороге, без воды, без еды, чистый спирт…. А уж тара − не приведи Боже! Правда, только малая часть из налитого, в глотку попадала. Остальной спирт подбородок и воротниковый отдел шеи дезинфицировал. Но и этого хватило, чтобы до самого Поронайска кашлять и слюну глотать. Ничего. Выжили.  
            Как в Поронайске гуляли, особая статья и отдельный рассказ. Проснулись мы в понедельник, каждый в разном углу города, но к  девяти часам мы трое, не сговариваясь, возле вокзала собрались. Как воскресенье провели, почти не помним. Видно, гостеприимные сахалинцы попались. Причем, каждому в отдельности.  Стоим, смеемся. Рады, что снова вместе. А тут пивбар, из досок сколоченный, рядом. Местные парни продавщицу на плечах несут. Она визжит, упирается. А они шустро так ее волокут. Прямо из дома вытащили. У всех же колосники горят! Мы где-то в конце очереди оказались. Но местные ребята кричат, руками машут:
− Летчиков пропустите! Им еще в Леонидово ехать. Пусть похмелятся.
Мы и возразить не успели, а уж у каждого из нас по бокалу пива и по корюшке в руках. Поблагодарили мы ребят. Стоим, пиво пьем и жизни радуемся. Только слышим мы, гудит что-то. Отрываем глаза от кружек. Батюшки светы! Над нами Ан-8, его два двигателя ни с чем не спутаешь, схему отхода строит. Кто его запросил? Кто выпустил? По сей день загадка. Но сделали они все аккуратно. Так как нам ни малейшего замечания за это грубейшее нарушение авиационных законов не было. Видно, сам Господь разрешил нам повеселиться немного.
Приезжаем мы на аэродром. Заходим в свою комнату. А на столе полграфина спирта стоит. Синоптик к нему и не прикоснулся. Наверное, побоялся нас, а может, как и я, на этот спирт долго потом смотреть не мог. А Боря с Соловьем − ничего, в два дня его оприходовали.