Желание прогуляться вдоль вечерней зари меня захлестнуло, и я не заметил, как маленькое облачко разрезает мимолетте солнечного диска. Или всё же заметил, споткнувшись о мысль, что мы чаще всего любуемся закатом, а не восходом, провожаем, так сказать, день ушедший и встречаем ночь, вероятно, человек всё же ночное животное либо приспособился к ночной жизни.
Возможно, эта идея спрятаться в ночи пришла не случайно, размышлял я, проходя сквозь вечернюю красоту пейзажа, подбадриваемый последними лучами: лужок с редким пролеском, пологий берег реки с полоской песка, чувствуя, как моя душа цепляясь за эту последнюю надежду света, угасает восторгом от увиденного, и не важно, что я не различаю цветагамму, которая искажена не белым светом.
Прислонясь к берёзе – нет, я просто узнал этот стройный, серый ствол, ниспадающие ветви, с серьгами на них, по шелесту листвы в безветренную погоду, – и вот ухватившись за последние лучи, я, как мог, не отпускал солнце, старался нанизать на струящиеся нити проносящиеся мысли, и ко всем мыслям один лишь вопрос – почему? Весь остальной набор слов лишь для уточнения оттенков эпитетов, мыслефразирования к данному причинно-следственному размышлению. Словно сызнова открывая в себе детское любопытствующее неведение.
Удивляться, зная наперёд причину и следствие необходимости покрова ночи, а не радоваться дню наступающему; видеть расцветающие краски мира с восходом; слушать пробуждающийся вздох природы в голосах птиц; и довольствоваться, вдыхая в себя поддельный мир люминесцентного полумрака, расплывающихся очертаний некой биомассы, копошащейся по делам, заботам.
Не потому ли, подумалось мне, что все мы не совершенные, а порой уродливые, и не всегда обликом, скрываем сие в темноте…
И вот уже засаднило в плече от потуги, лучи солнца рвались в моих руках, вечер догорал. В недалёкое поле скакнул заяц из речного кустарника, и сердце моё хохотнуло такой заметке: мы зайцы!.. но был сбит с толку тявканьем лисы за рекой.
Дневные птахи смолкали одна за другой, и только соловей вливал силы в мои руки своим пением. А в голове проплывал мысленный бренд силиконовых форм с денежными мешками, натянутые цифрами сделок и нехваткой кожи, хотя многие из них носят чужую, но даже не виноватые простодушные образы на бумажных подстилках у вокзала выглядят ничем не лучше, просто такими же серыми кошками одной породы.
Эта искусственная лживая красота ворует у нас истинное великолепие утра, дня природы, светлого начала нашей сущности, предлагая всё купить, ничего не заработав. Ночные помыслы с реальной прибылью, полной выкладкой и модной заготовкой…
Да, заигралась в мозгах философия. Но тут на реку спустилась пара лебедей, а может гусей: прелесть сумерек – увидеть этих птиц так близко, дикими, коими мы всё большего становимся по отношению к природе, и как тут не ошибиться в контрасте зарева, найдя новый факультативный вопрос, так всё-таки, лебеди или гуси?
Берёза вздрогнула, словно от звона порванной струны, ослабла напруга последней золотой ленты света. В душе я тушил слезами обязательные пожары на ладонях, и пусть в действительности их не было, но их жар охватил моё сердце, словно вспомнил, как обжигает сетчатку клубная иллюминация. Я моргнул в такт прощания закатившемуся светилу, которое оставило мне зелёных зайчиков перед глазами – путь в ночь свободен.
Серея разноцветными огнями, вечерняя городская тайга уже проснулась окончательно.
