Нигредо

должны быть на небе, куда-то пропали. Наверное, их заслонили облака, но я этого не вижу. Я вижу лишь то, что небо непроницаемо. Оно черное, и свет скорее разрушит его, чем осветит. Всякое движение здесь неслучайно. Всё ждёт моего ухода. Я не нужен темноте, я противен ей. Она выдавливает меня из своего мира туда, к людям. На свет… Туда, где всё так похоже и так ненужно. Туда, где фальшивость мира порождает фальшивость людей. Всё в этих темных дворах давит на меня, и я не могу здесь оставаться, но и не хочу уходить. Я стараюсь отвлечься, вспоминаю мотив какой-то детской песенки и почти вслух напеваю её… Но ноги – они идут, время проходит и вскоре нет уже меня среди темноты. Я стою возле жилых домов, в которых сидят такие живые пусть и спящие люди. Тут тоже темно и тоже есть деревья, но тут всё по-другому. Эталон темноты там, сзади, а значит, здесь его нет. Кроме того, ночь уже не так темна. Рассветом это назвать трудно, но стало, несомненно, светлее. Иду по какой-то тропинке домой. Справа дом этажей на десять и деревья, слева все то же самое. Деревья и дома, дома и деревья. Не хочу видеть эту картину…
Закуриваю на ходу. Пусть слева будет река, а справа лес. И деревья в нем будут не такие как здесь. Пусть их будет много, пусть они будут высокими, на их стволах будет мох, а под ними пусть будет трава. Порой в траве можно увидеть гриб или даже много грибов. Ночью прошел дождь и под ногами сыро. Ноги время от времени утопают в тропинке и мне приходится буквально вырывать их из земли. А река… Река темная, воды из-за трясины почти не видно и везде летают комары. Я слышу шлепающий звук своих шагов и лес, который никогда не бывает абсолютно молчалив…

***
Ключ повернулся в замке с необычайной легкостью, что было нетипично для данной замочной скважины, и рука, точно такая же, как и та, что держала ключ, опустила ручку и потянула дверь на себя. Человек вошел в прихожую. Слева от него были прибиты к стене различные крючки, видимо, что бы вешать на них одежду, и стояла тумбочка. Над тумбочкой, рядом с крючками красовалось зеркало, отражая правую сторону прихожей, а точнее кусочек стены и длинный коридор. Рука человека, та, что вцепилась в ключ, потянулась к выключателю с намерением включить свет. Как только ладонь ударила по кнопке, вверху, на потолке, обнаружилась лампочка, и раздалось еле слышное жужжание. Стало светлее.
Человек сделал шаг внутрь тесной прихожей, засунул ключ в карман, закрыл за собою дверь, снял куртку и бережно стал вешать её на крючок. Она упала. Пришлось нагибаться, поднимать её и вновь вешать. На этот раз она была повешена.
Посмотрев на то, как красиво рукава куртки стремятся вниз, человек вздохнул, развернулся и пошел по коридору. Коридор этот был довольно узким и длинным. Он ничего не напоминал. Скорее, все напоминало его. Первая дверь справа – туалет. Ванная там же. Далее две двери, одна напротив другой. Обе деревянные. За каждой из них по комнате и хотя они одинаковые, та, что слева кажется больше, потому что в ней нет мебели, зато та, что справа не похожа на камеру с бетонными стенами. После этих дверей коридор заканчивался, упираясь, однако ж, в ещё одну дверь. За ней кухня.
Кухня представляла собой нечто маленькое, но прибранное. Войдя сюда, человек налил в чайник воды и поставил её кипятиться. Затем он достал хлеб, масло, сыр и стал мастерить из этого бутерброды. Масло было только что из холодильника. Оно замерзло и очень плохо наносилось на мягкий хлеб. Человек вырезал кусок масла и жал его пальцами, делая более мягким… В какой-то момент это ему надоело и он решил, что и просто хлеб с сыром – блюдо вполне достойное.
Съев один такой бутерброд человек заметил, что чего-то не хватает. А, ну да… Он забыл включить телевизор. Этот досадный промах расстроил его и заставил искать пульт. Когда телевизор был уже включен, человек, поедая свой ужин, нашёл канал, по которому шли новости. Ему в принципе не было интересно, что там где-то случилось в мире, но поужинать не узнав, кого сегодня убили или изнасиловали – он считал недопустимым…
Так он сидел где-то полчаса. Время от времени изображение на экране портилось, покрываясь красными черточками, и тогда человек вставал, чтобы ткнуть телевизор ладонью. Телевизор тут же все понимал. Ему дважды объяснять не надо. Он издавал непонятный шипящий звук, мол, извини, забылся, и следующие десять минут показывал новости так, как и следует это делать любому телевизору…
Наевшись бутербродов, человек захотел пить и курить. Причем исполнять свои желания он решил именно в этом порядке. Он налил себе стакан воды, выпил его и уже хотел открыть окно, что бы насладиться сигаретой, но тут разумный телевизор, стал показывать ему такого же разумного, статного мужчину в пиджаке, который стал рассказывать человеку о вреде никотина. Однако разумные и не очень разумные доводы летели как горох и, попадая в стену экрана с внутренней стороны, не проникали на кухню. На всякий случай человек выключил звук и отправился открывать окно.
Вскоре он курил. Мужичок в пиджаке даже забавлял его.  Ему вспомнилась фраза: «Открывает рыба рот, да не слышно, что поет…». Тишина царившая на улице несколько успокаивала и без того спокойного человека и тот думал о чем-то прекрасном… Но ничто не вечно и когда окурок уже планировал к земле, вдруг общий покой был нарушен пронзительным звуком сигнализации. Машина, стоявшая прямо под окном, замигала фарами и вызвала у человека чувство раздражения. Он закрыл окно, вернул телевизору звук и уселся за кухонный стол.
Мужик в телевизоре никак не унимался. Человек смотрел на него и как-то автоматически водил пальцем по столу. На самом деле он не вслушивался в слова и фразы, которые так усиленно пытался доставить до него телевизор. Он слушал еле различимое жужжание из коридора, где включенная лампочка всё ещё освещала его куртку, зеркало и тумбочку…