История любви. Гл.16. "Старый Кордельер"

Глава 16

"СТАРЫЙ КОРДЕЛЬЕР"

- Ну, как всё прошло? - взволнованно спросила Люсиль, открывая мужу дверь.
Камилл поцеловал её, и по его глазам, Люсиль сразу поняла, что всё плохо.

- Такое чувство, как-будто он меня не слышит, - махнул рукой Камилл. - Как-будто я говорил в пустоту, а не с живым человеком. Робеспьер слышит только себя и, конечно, считает, что он единственный прав. И имеет святое право решать за других, как им жить. Или... не жить.
Он усмехнулся, прошёл в гостиную и склонился над кроваткой со спящим ребёнком.

- Как он уже подрос, - тихо сказал Камилл. - Я так мало уделяю ему внимания последнее время. И тебе, Люсиль. Прости меня, милая.

Люсиль подошла к нему и обняла.
- Не проси прощения, я всё понимаю. Ты не можешь иначе, не можешь оставаться в стороне. За это я тебя и полюбила. Я только прошу тебя, очень прошу... будь осторожнее.
- Хорошо, - Камилл обнял её и поцеловал, - обещаю.

Люсиль улыбнулась.
- Знаешь, я последнее время часто вспоминаю те дни, когда мы только познакомились. Помнишь нашу первую встречу в Люксембургском саду? Иногда мне кажется, что это было совсем недавно, как-будто вчера. А иногда - словно сто лет назад. Ты помнишь, Камилл?
- Конечно помню, любимая. Это были, наверное, самые светлые дни в моей жизни.
- И в моей, - она улыбнулась, и Камилл поцеловал появившуюся на ее щеке милую ямочку, как всегда это делал.
- И знаешь, Камилл, я наверное глупая, как считает моя сестра, но я надеюсь, что это время всё равно вернётся. Когда мы просто жили... жили и ничего не боялись. Когда не было всего... всего этого... - Люсиль замолчала, её губы дрогнули.
- Ведь оно вернётся, правда? - как-то совсем по-детски спросила она.
Возникла пауза. Камилл покрепче обнял жену и перевёл взгляд в окно, где в темном небе падали хлопья снега.

- Да... да, Люсиль, конечно, - тихо ответил он.

Они так и стояли долго, обнявшись, у кроватки, в которой спал их ребёнок.

***

Но, вопреки ожиданиям Люсиль, жизнь в революционном Париже, да и во всей стране, становилась всё хуже и хуже. Прошло Рождество. Затем начался новый 1794-ый год, или по новому летоисчислению год третий со дня основания республики, единой и неделимой.
Неожиданно грянули непривычные для Парижа довольно сильные морозы. Люди замерзали, стоя во многочасовых очередях за буханкой хлеба или кусочком сыра.
Чтобы не упасть, вдоль стен домов протягивали длинную верёвку, и обессилевшие голодные люди держались за неё. Всё это стремительное общее ухудшение жизни проходило на фоне постоянного страха. Боялись уже всего - случайно пошутить, сказать что-то лишнее, не достаточно восторженно выразиться о Неподкупном, его Комитете общественного спасения или о всем ходе революции. А слово "враг республики" прочно вошло в сознание и жизнь граждан. Тюрьмы были переполнены людьми, арестованными по сентябрьскому закону "О подозрительных". А революционный трибунал всё также исправно, даже с ещё бОльшим рвением отправлял "связки"  людей на гильотину. Постоянно строчились доносы, и граждане "свободной" республики боялись уже и друг друга, включая соседей и собственных детей.
Механизм террора заработал на полную катушку. И каждый, поневоле, ощущал себя в этом огромном механизме всего лишь маленьким винтиком, от которого уже больше ничего не зависело...
Или?

Минула уже первая декада января. Впрочем, называя месяцы года по-старому, вполне можно было попасть под "Закон о подозрительных" и получить обвинение в сочувствии к монархии и прежней жизни. Итак, по общепринятому республиканскому календарю был месяц нивоз, или месяц снега.

В один из холодных зимних вечеров Камилл Демулен сидел у камина, держа на коленях ребёнка. Маленькому Горацию было уже полтора года. У него были такие же светлые волосы, как у Люсиль и живые карие глаза, как у Камилла. Ребёнок улыбался, уцепившись за отца ручкой и что-то оживлённо лопотал.
В комнату зашла Люсиль, и ребёнок сразу потянулся к ней.
- Ну, к мамочке захотел? - улыбнулся Камилл, - эх ты... ну, иди.

Люсиль подхватила сына на руки.
- Все хорошие мальчики уже должны идти спать, - проговорила она, гладя рукой по светлым волосам ребёнка, - уже очень поздно.
Гораций обиженно захныкал, но Люсиль, не обращая внимания на протест, понесла сына в спальню.

Уложив ребёнка, она вернулась в гостиную к мужу.
Он всё также сидел, глядя на догорающие в камине угли. Затем встал, бросил в огонь несколько поленьев и сел обратно, также молча.

- О чём ты думаешь? - тихо спросила Люсиль.
Камилл вздрогнул и обернулся к жене. Было видно, что он о чём-то сильно задумался и даже не заметил, как она вернулась.
- Что, милая? - спросил он, - прости, я не расслышал.

Люсиль обняла его и повторила свой вопрос. Неожиданно, Камилл заметил, что её лицо было мокрым от слёз.
- Что случилось? - он провёл рукой по её щеке, - почему ты плачешь?

- Я не хотела тебе это говорить, Камилл... - Люсиль всхлипнула.- Мадам Дюбур казнили... два дня назад. Мне сказала сегодня её племянница. Она теперь тоже очень боится ареста. И из Парижа ей не выехать, ведь нужно свидетельство о гражданской благонадёжности. Родственникам арестованных и казнённых его не получить.
- Боже... - Камилл опустил голову. - А я ведь просил за неё Робеспьера. Какой же он...

Он попытался встать, но Люсиль успокаивающе дотронулась до его руки.
- Не надо, Камилл! - её голос прозвучал громко и взволнованно, - не ходи больше к нему. Ты же видишь, что это... что всё это бесполезно.

Камилл откинул с глаз прядь длинных волос и посмотрел на бледное обеспокоенное лицо жены.
- Нет, Люсиль, к Робеспьеру я больше не пойду. Разговаривать с ним бессмысленно, ты права. Но кое что я всё же могу сделать... хотя бы попытаться.
Я как раз думал об этом, до того как ты подошла.
- О чём, Камилл? - Люсиль вытерла покрасневшие глаза.

Она встала и прошлась по комнате, ненадолго задержавшись у стоявшего в углу книжного шкафа.
- Милая, принеси-ка мне одну книгу, - неожиданно попросил её Демулен, весело улыбнувшись. - Сейчас мне в голову пришла одна мысль, я поймал её за хвост и не хочу упустить.
- Какую книгу, Камилл?
- Тацит "История Древнего Рима". Видишь, такая большая, очень большая... стоит на нижней полке. Темно-синяя.
- Хорошо, - Люсиль ловко вытащила из шкафа весьма объемную книгу с золотым тиснением и принесла мужу, - вот она.
- Спасибо, любимая, - Камилл притянул её за талию и поцеловал в шею, - а я что-то совсем обленился, прости.
- Да уж, - надула губки Люсиль, - за книгой мог бы и сам пройтись. - Она шутливо щёлкнула мужа по носу, - а у меня от твоей книги даже ручки заболели.
- Ну, прости, прости! - Камилл засмеялся и, взяв её ладонь в свою руку, поцеловал, - но ты оказала мне неоценимую услугу.
- Будешь читать? - улыбнулась Люсиль.
- Да, - Камилл встал, - пойду, немного поработаю.

***

Через пару дней печатник Рене Тильер был удивлён внезапным появлением в типографии Камилла Демулена. Кроме того, тот держал в руках какие-то бумажные листы в довольно большом количестве.

- Слава республике, гражданин Демулен, - поприветствовал его Рене. - А что это Вы так рано? Брошюры ещё не готовы, мы ведь договаривались не раньше следующей недели.
- Да чёрт с ними, с брошюрами, - отмахнулся от него Демулен, - сейчас их можно вообще не печатать, сводку погоды и прочую ерунду парижане узнают и из других газет. Сейчас мне гораздо важнее, чтобы ты напечатал вот это.
Он разложил перед Тильером листы, исписанные мелким убористым почерком.
- О-о! - присвистнул Тильер, - а работы-то будет прилично.
- Да, не без этого, - кивнул головой Демулен, - но в конце-концов, за что я плачу тебе деньги?
- Так я ведь не отказываюсь, - добродушно ухмыльнулся Тильер, - моё-то дело маленькое, что сказали - то и напечатал. Типография-то Ваша, гражданин Демулен.
Сейчас и наборщиков позову. Эй, Матье, Пьер! - крикнул он неожиданно громким голосом.

Откуда-то сверху послышались шаги, и с лесенки, которая вела на второй этаж, быстро спустились два молодых парня. Они были довольно похожи друг на друга и были родными братьями.
- Новая срочная работа! - торжественно обратился к ним гражданин Тильер.
Парни молча кивнули, предварительно поздоровавшись с Демуленом.

- "Старый Кордельер" - прочитал Тильер название, написанное на первой странице.
- Да, - кивнул Демулен, - так будет называться наша новая газета. Это - первый номер. Текста немало, но, надеюсь, за пару дней вы с парнями управитесь.
- Можете не волноваться, гражданин Демулен! - Тильер широко улыбнулся, показав отсутствие переднего зуба, - всё будет сделано гораздо раньше.
- Ну, молодец, Рене, - Демулен хлопнул его по плечу, - ты - истинный патриот.
- А то!
- Ну, пойдем, поговорим, насчёт тиража и я ещё кое-что объясню, как надо будет напечатать.

И Демулен вместе с Тильером отошли вглубь помещения, где стояло несколько печатных станков.

***

- "Старый Кордельер! Новая газета Камилла Демулена". - Покупайте "Старый Кордельер"!
Голос мальчишки, продающего газеты, звонко звучал над заснеженным бульваром. Газета раскупалась охотно, и уже к полудню у него были разобраны все экземпляры.

Люди, купившие газету, открывали её и, начиная читать, не верили своим глазам. Но тем не менее, это действительно было напечатано. Чёрным по белому.
Те же самые мысли, которые так часто думали многие из них. Но боялись озвучить.

Камилл не говорил прямым текстом, а приводил в газете отрывки из Тацита, описывающего жизнь римских императоров. Тем не менее, намёк на современную действительность был настолько прозрачен, что не увидеть его мог разве что слепой.

"Все возбуждало подозрительность тирана. Был ли гражданин популярен, он – подозрителен. Если, наоборот, избегал популярности и оставался дома, то факт уединения привлекал к себе внимание и внушал уважение. Он подозрителен. Если вы богаты, то существует неминуемая опасность, как бы вы не подкупили народ своей щедростью. Подозрителен. Если вы были бедны, непобедимому императору следует пристально наблюдать за этим человеком, так как самый предприимчивый тот, у кого ничего нет. Подозрительный. У вас характер веселый, раздражительный, меланхоличный – вы подозрительны. Добрый или злой нрав – подозрителен. За мир или за войну. Подозрителен. Подозрителен. Подозрителен.

Донос стал единственным средством для того, чтобы преуспеть, и Регул был трижды консулом, благодаря своим доносам. Вот почему такое количество людей стремилось занимать высокие должности, раз этого было так легко добиться…

Каковы обвинители, таковы были и судьи. Трибуналы, которые были призваны защищать жизнь и благосостояние превратились в бойни, где все, что носило название казни и конфискации, было ни чем иным, как убийством и воровством."

Газета разошлась мгновенно и рекордно большим тиражом - 65 000 экземпляров. Её читал весь Париж, и люди с нетерпением ожидали следующего номера.

/Продолжение следует/