Глава 15
НЕПОДКУПНЫЙ
- Мадам Дюбур вчера арестовали, - рука Люсиль, говорившей эти слова, слегка дрогнула и немного кофе пролилось из изящной фаянсовой чашечки на скатерть. - Утром заходила маман и рассказала мне об этом. Маман так сильно плакала...
Люсиль встревоженно смотрела на Камилла.
- Милый, ты помнишь мадам Дюбур? Это подруга моей матушки.
- Да, - Камилл кивнул головой, - конечно помню. Она была на твоём последнем Дне рождения. Чёрт знает что творится... - он потёр рукой лоб, - и что же, её тоже объявили "подозрительной"?
- Ещё точно неизвестно, но маман сказала, что скорее всего мадам Дюбур арестовали из-за её переписки с сыном-эмигрантом. Видимо, кто-то увидел его старые ещё письма и донёс. Или она сама случайно проговорилась. Мне так тревожно, Камилл...
Демулен встал из-за стола и стал взволнованно ходить по комнате, заложив руки за спину.
- Последнее время я думаю, что Максим сошёл с ума, - наконец прервал он молчание, - все эти аресты, доведённые до абсурда. У мадам Дюбур ещё есть причина для ареста, как бы дико это ни звучало. Да, Люсиль, представь себе. А я вчера видел, как прямо на улице арестовали женщину за то, что она обратилась к кому-то "сударь", а не "гражданин".
- Боже мой! - воскликнула Люсиль, сжимая руки, - действительно безумие! Но... почему Максим это делает? Зачем ему всё это надо, Камилл?
- Я... я не знаю, - Демулен тяжело опустился за стол, допивая остывший кофе. - Видимо, всё это называется у него и его Комитета "борьбой с контрреволюцией" и "врагами республики".
Я должен поговорить с Робеспьером. Надо попробовать как-то остановить всё это.
Люсиль встала и, подойдя к Камиллу, обняла его за шею.
- Будь осторожен, пожалуйста... - прошептала она.
- Конечно, милая. - Демулен провёл ладонью по её щеке. - Уже давно хочу поговорить с ним наедине. Надеюсь, у Максима остались ещё остатки здравого смысла и он меня услышит.
- Эти его глаза... - вдруг тихо сказала Люсиль, - ещё тогда, когда я увидела его в первый раз, я подумала, что он такой...
- Какой?
-Ну, такой... даже не знаю, как объяснить. Слишком правильный, что ли. Строгий.
Камилл обнял её за талию.
- Вот видишь, любимая, - ответил он, - ты оказалась проницательнее меня.
***
По мере того, как Камилл Демулен приближался к улице Сент-Оноре, на которой жил Робеспьер, его тревога почему-то усиливалась.
Уже начинало темнеть, с неба сыпался редкий снежок. Камилл подумал, что уже совсем скоро, через пару дней Рождество.
"Как летит время", - тихо проговорил он.
Казалось, совсем недавно он провожал Дантона, уезжавшего в Севр.
Камилл свернул на улицу Сент-Оноре, и вот, издали ему уже был виден невысокий каменный дом гражданина Дюпле с оградой и выглядывающим за ним пристроенным флигельком. Именно здесь и жил последние полтора года Максимилиан Робеспьер. "Неподкупный", - так прозвали его в народе. И он действительно отличался этим качеством.
Да и образ жизни он вёл крайне аскетичный. После волнений на Марсовом поле и разгона демонстрации, произошедшей летом 1791-го года, Робеспьер, скрываясь от возможного преследования, нашёл приют у Мориса Дюпле, владельца столярной мастерской. Дюпле был участником якобинского клуба и горячим поклонником Робеспьера. То, что Робеспьер жил именно в его доме, он считал для себя великой честью. Поговаривали, что двадцатисемилетняя Элеонора Дюпле, одна из дочерей Мориса, была влюблена в Робеспьера. Ходили даже слухи об их возможной помолвке. Впрочем, Робеспьер довольно быстро развеял все сомнения, сказав, что пока во Франции не восторжествует "Царство Добродетели", он не может позволить себе такую роскошь, как женитьбу. И Элеонора терпеливо согласилась ждать, украдкой вздыхая. По утрам и вечерам она всё также приносила в комнату Робеспьера кофе или горячий шоколад. И всё также смотрела на него влюблённым взглядом, надеясь, что когда-нибудь сердце этого стойкого республиканца дрогнет и... свершится чудо - их помолвка. Но время шло, а чудо всё так и не происходило.
У входа во двор, Камиллу преградил путь какой-то высокий патриот в неизменном красном колпаке - атрибуте повышенной гражданской сознательности и революционности. Это был один из столяров, работающих у Дюпле. По совместительству он наблюдал за тем, чтобы какие-либо "подозрительные" не проникли в дом, где жил сам Неподкупный.
- Ты к кому, гражданин? - довольно грубовато спросил "красный колпак".
- Я Камилл Демулен, депутат Конвента и друг гражданина Робеспьера, - ответил Камилл, - мне можно пройти?
Он сделал шаг вперед, и патриот посторонился.
- А... Демулен... - проговорил он, - да-да, проходите.
Камилл кивнул и быстрым шагом пошёл к дому Дюпле.
- Слава Республике, гражданин! - услышал он позади себя.
- Слава, - машинально ответил Камилл и постучал в резную дубовую дверь.
Через пару минут её открыла худощавая, довольно высокая девушка в бледно-голубом платье. Волосы её были спрятаны под кружевной чепец. Девушка была не особенно красива, но взгляд тёмных глаз смотрел довольно проницательно.
- Гражданин, вы к кому? - резко проговорила Элеонора Дюпле. Это была именно она.
- Я гражданин Демулен, друг Максимилиана, - ответил ей Камилл, слегка улыбнувшись, - могу я его видеть?
- Демулен... - повторила Элеонора, внимательно глядя ему в лицо и как-будто что-то вспоминая. - Да-да, я Вас узнала, проходите!
И, отступив назад, она сделала приглашающий жест рукой.
- Только Максимилиана сейчас нет, он немного задерживается на заседании Комитета, - проговорила она, когда Камилл был уже в гостиной, - Но должен скоро придти. Вы будете ждать?
- Да, - кивнул головой Камилл, присаживаясь на небольшой диванчик, - я подожду.
- Может быть, принести вам чай или кофе? - на тонких губах Элеоноры показалось какое-то подобие улыбки.
- Нет-нет, спасибо. Я абсолютно сыт, - улыбнулся ей в ответ Камилл.
- Ну, хорошо, - спокойно ответила Элеонора и, повернувшись, удалилась из гостиной.
***
- Камилл! - вошедший в дом Робеспьер удивлённо посмотрел на Демулена. - Не ожидал тебя здесь увидеть. Здравствуй.
- Здравствуй, Максим, - Камилл встал с диванчика, - мне нужно с тобой поговорить.
- Хорошо, пойдём, - Робеспьер повернулся и стал подниматься по лестнице.
Комната, где он жил, находилась на втором этаже. Камилл вошёл вслед за Неподкупным, который зажег пару свечей. Помещение озарил тусклый свет.
Комната была чистая, но довольно бедная. Ничего лишнего. У стены стояла узкая, аккуратно застеленная кровать. У окна - стол со стоявшим на ним подсвечником и чернильницей. Рядом - пара стульев. В углу виднелся книжный шкаф с книгами и бумагами. И только странным контрастом с этой, поистине спартанской обстановкой, были несколько портретов, висящих на стене в дорогих позолоченных рамках. А на книжном шкафу стояла пара мраморных бюстов. Демулен подошёл к картинам и увидел, что на всех портретах был изображен сам Робеспьер. Бюсты оказались также его.
- Подарки поклонников? - поинтересовался Камилл. И Робеспьер не мог не уловить едва проскользнувшую, но всё-таки иронию в его голосе.
- Да, - холодно ответил он, - это подарки нескольких благодарных граждан. А один из бюстов - работа художника Давида.
- Неплохо, - протянул Демулен. И опять в его голосе была ирония.
- Угостить мне тебя, к сожалению, особо нечем, - сказал Робеспьер, сняв очки и протирая их салфеткой. - Но я могу попросить Элеонору что-нибудь приготовить...
- Не надо, я не голоден.
- Ну, хорошо, - Робеспьер надел очки и посмотрел на него, слегка сощурив свои светлые пронзительные глаза.
Неожиданно, взгляд его смягчился.
- А как мой крестник, Гораций? - поинтересовался он, - не болеет?
- Нет, с ним всё прекрасно.
- А Люсиль?
- Тоже хорошо. Но я пришёл поговорить не об этом.
Камилл без приглашения сел на один из стульев и откинулся на спинку.
- А о чём же? Слушаю тебя.
Робеспьер сел на соседний стул, выпрямившись, сложив руки на коленях.
Камилл достал из кармана бумажку с написанными на ней именем и фамилией и протянул Неподкупному.
- Что это? - удивился тот, поправляя очки.
- Франсуаза Дюбур, - прочитал он надпись на бумаге.
- Да, - проговорил Камилл, - гражданка Дюбур - хорошая знакомая нашей семьи. Вчера она была арестована по обвинению в переписке с эмигрантами и врагами республики. Этот эмигрант - её родной сын. А вся переписка проходила ещё до принятия "Закона о подозрительных". Ведь, как известно, после того, как его приняли, все эмигрантские письма вскрывались и уничтожались ещё на границе и больше не могли дойти до адресатов. Так в чём же вина этой женщины?
В том, что вовремя не уничтожила то, что было дорого ей - письма своего сына?
Робеспьер вертел бумажку в руках, слегка нахмурив брови.
- Значит, было что-то ещё, что послужило поводом для ареста, - ответил он. И его тон, из ранее вполне доброжелательного, сразу стал строгим и холодным.
- Что-то ещё... - горько усмехнулся Камилл.
- Хорошо, Камилл, - Робеспьер положил бумажку с именем арестованной в карман, - я лично проверю это дело. Если гражданка Дюбур действительно чиста перед республикой - можешь за неё не беспокоиться, её отпустят.
- Спасибо, Максим.
- Это всё? - с надеждой в голосе спросил Робеспьер. - Прости, Камилл, но у меня сегодня ещё много работы. Надо готовить доклад к завтрашнему выступлению в Комитете и...
- Нет, не всё, - тихо, но твёрдо произнёс Демулен, - Максим, объясни мне, что происходит?
Робеспьер удивлённо посмотрел на него. Его светлые глаза, казалось, немного потемнели. А может быть, всё дело было в неярком свете двух свечей, которые скупо освещали небольшую комнату...
- О чём ты, Камилл? - осторожно спросил он.
- Людей арестовывают из-за забытой дома, случайно не надетой трехцветной кокарды. Или из-за того, что они поздоровались с не присягнувшим республике священником. Или по любому глупому доносу, который может написать даже ребёнок. Что это, Максимилиан?!
Робеспьер отвернулся в сторону.
- Республиканские войска залили побежденный Лион кровью. Этот декрет Конвента: "Лион восстал и должен быть уничтожен". Что это, Максим? - Демулен говорил дальше, повышая голос, уже не в силах остановиться. - что это, когда правительство полностью уничтожает собственный город? А Вандея... где войска республики уничтожали целые деревни... стариков, женщин, детей... Тысячи мирных людей.
- Семьи бунтовщиков и предателей, - ледяным тоном оборвал его Робеспьер, - не забывай, Камилл, ситуация внутри страны очень напряженная. Мы до сих пор в состоянии войны, внешней и внутренней. Глупо тешить себя мыслью, что уже настал золотой век, век свободы... и что борьбу надо прекратить.
- Максим, послушай меня... надо остановиться. Ты говоришь о свободе... но как... как свободу можно строить лишь на тюрьмах и эшафотах, объясни мне?!
Робеспьер достал какие-то бумаги и с нарочито деловым видом начал раскладывать их на столе.
- Прости, Камилл, но сегодня у меня ещё много работы.
- Максим!
Робеспьер, наконец, повернулся к Демулену, и его глаза из-под очков смотрели напряженно и холодно.
- Если сейчас мы остановимся, то всё... всё, что мы построили, развалится, как карточный домик, - отчеканил он.
- А может быть, мы ничего не построили, - тихо ответил Камилл, - может быть, всё так и осталось... мечтой?
- Извини, мне надо работать, - Робеспьер отвернулся и, обмакнув перо в чернильницу, стал что-то быстро писать на чистом
