санитары. Видимо не разобравшись в чём дело, они погрузили его на носилки и отнесли в морг. Затем похоронили. Дальнейшая судьба его нам пока неизвестна.
Со временем я стал замечать, что моих соседей-пациентов не сильно интересуют фокусы с картами. Во-первых, они все заняты более важными заботами и помыслами, глобальными и личными. Я же, напротив, ещё с детства не отличался особой серьёзностью. И, во-вторых, они тоже прекрасно знают о существовании прозрачного шкафа, ведь он находится в нашей палате.
Ещё я развлекаюсь тем, что "цитирую" врачам и санитарам невидимые для них книги из этого замечательного шкафа. По секрету сказать, я их тоже не вижу. В отличие от карт, книги не материализуются. Но, когда я достаю, и открываю книгу, - содержимое страницы тут же оказывается у меня в голове. Правда, стоит захлопнуть книжку, - остаются лишь сбивчивые воспоминания, как от прочитанного. А ещё, скользя рукой по корешкам стоящих на полке томиков, я узнаю названия книг, и их авторов (а, так же, год издания, издательство и количество страниц). И, если я дотрагиваюсь до последней книги на полке (но не вынимаю её, а только дотрагиваюсь), и касаюсь ребром ладони края шкафа, то пальцы ощущают, как включается "перемотка". Из стенки шкафа появляются новые и новые книги, не уместившиеся на полке, которые, разумеется, расположены в алфавитном порядке фамилий их авторов. Должен признаться, что ещё не разу мне не удавалось дойти до самой последней книги ни с одного края, ни на одной из полок, за исключением правой стороны средней из семи полок в шкафу. Она не перематывается, так как здесь находится колода карт.
Меня уважают за начитанность. Однако когда я берусь декламировать, например, любимую мной взрослую прозу Даниила Хармса, - это воспринимается, как, привычный слуху лекарей клинический бред, и мне назначают дополнительный укол.
Между тем центральная кровать в палате пустовала недолго. Вскоре туда "прописали" одного клоуна с яркой внешностью. Его привели под вечер. Он рыжий, слегка полноватый и немного светится в темноте. Из его подбородка торчат две толстых щетины, похожие на натуральные ежовые иголки. Он объяснил, что не так давно его подстрелил один ёж из леса, и, что теперь он пытается их сбривать, но иголки вырастают снова. И ещё он утверждает, что он - Солнце. Некоторые ему не верят, особенно врачи, которые даже пытаются его от этого лечить. Ненормальные люди. Разве можно вылечить Солнце от того, что оно - Солнце? Кроме того, весь персонал больницы недолюбливает его за то, что каждый день он "сбегает" из палаты. На него надевают смирительную рубашку и привязывают ремнями, за ним следят, но всё бесполезно. Утром, перед рассветом, он просто исчезает, как испаряется моча с обоссаной простыни. Его начинают искать под кроватями, под одеялами других пациентов, на лестницах, в туалете... Они не понимают, что он на небе, там, где ему и положено быть, что всё это время он сморит на них сверху и улыбается во всё своё дурацкое лицо. Он возвращается в палату только поздно вечером, когда стемнеет. А вы думали - куда уходит Солнце по ночам? Оно ночует здесь, у нас, в городской психиатрической больнице Љ3 имени Скворцова-Степанова, Санкт-Петербург, Фермское шоссе, дом 36. Проезд до станции метро "Удельная", далее пешком. Если кто не верит, - милости просим.
Я узнал его сразу, как только перед ним в первый раз распахнулись двери нашей палаты, но к удивлению своему, я обнаружил, что больше не сержусь на него за те проделки в небе. Я осознал, что он помог мне по-новому взглянуть на мир. Я понял, что неважно, какими путями мы приходим к истине. Я стал ощущать себя мудрецом в расцвете лет, когда ещё есть силы двигаться, и уже знаешь, куда нужно идти.
| Помогли сайту Реклама Праздники |
Я возьму себе это как жизненное кредо на ближайшие 20 лет. Если не возражаете...
С уважением.