Солнце огромным оранжевым шаром проваливалось за горизонт, когда мы подошли к острову Фюн.
– Отдать якорь, – прохрипел капитан.
Здесь, на территории Датского Королевства, мы были в безопасности. Измотанный экипаж вместе с капитаном, помолясь (кто по-православному, кто по-лютерански, кто еще как-то), сели трапезничать с обильными возлияниями в честь языческого бога Бахуса. Напились так, что лежали вповалку. Меня, в порядке исключения, назначили вахтенным – просто не спать и смотреть, как бы чего неординарного не приключилось.
Ночь выдалась тихая. Я сидела на юте, наслаждаясь одиночеством. Бездонное звездное небо простиралось над головой от края до края. Внизу, за кормой, простиралась тронутая легким волнением водная поверхность, соединяясь на краю с небом. Как здорово, все-таки, что есть море и небо, принадлежащие всем, и в то же время, никому, возвышающиеся над людскими дрязгами и мерзостями; замечательно, что я могу, хотя бы на одну ночь оторваться от мерзкого мира и слиться с водной и воздушной стихиями, воспарить…
На палубе раздался грохот и пьяная ругань, возвратив меня с небес на грешную землю. Это кто-то из пьянчуг-матросов, направляясь в гальюн, споткнулся и растянулся во весь рост.
Святые угодники! Как же все это надоело! Пятьдесят две грубых мужских рожи, позволяющих себе, в моем присутствии, делать все, что вздумается. А ведь я женщина. Понимаете вы, скоты – женщина! А, да что там говорить, они и при дамах-то… С какой же стати им меня стесняться?
Стало грустно. Я принялась тихонько напевать: «Под небом голубым, есть город золотой…» Я не бывала в Иерусалиме, не собиралась даже посетить этот странный город, который в оригинале стихотворения лежит не «под», а «над небом голубым». Сейчас же – не знаю, почему – мучительно захотелось попасть туда, побродить по его улочкам, увидеть своими глазами Голгофу и Гроб Господень… Хотя, там сейчас, наверное, арабы всем заправляют, к ним соваться нет никакого резона. Здесь бы уцелеть, в христианской Европе…
Путь на восток мы продолжили спустя сутки –моряки позволили себе (с одобрения капитана) пропьянствовать еще день. Но на другое утро капитан Рысь поднялся, ни свет, ни заря, на мостик и гаркнул:
– Боцман!
Минуту спустя появился старый знакомый, «Тарас Бульба» (на самом деле он звался Горой), исполнявший обязанности боцмана.
– Разбудить команду, – приказал Роде. – Шнель! Снимаемся с якоря. Шевелись, ядрена-матрена!
Капитан прибавил еще парочку непечатных выражений, демонстрируя отменное владение «русским устным». Боцман Гора одобрительно ухмыльнулся, сдвинул на затылок шапку и голосом, сравнимым по звучанию с пароходной сиреной заорал:
– Босяки, так-перетак! Подъем! <…> Все на палубу, ермох-перемох <…>, тудыть-растудыть и <…>!
Такого витиеватого мата мне не доводилось еще слышать даже тут, на пиратском корабле с русским экипажем.
Наш боцман обходился без традиционной дудочки-свистульки. В считанные минуты команда была на палубе и под дружное «эй, ухнем!», ставила паруса.
«Единорог» поймал ветер и проливом Большой Бельт двинулся к острову Попланн, чтобы обойти его с юга и попасть на Балтику.
Все эти мудреные названия я запомнила, изучив карту, которой пользовался Роде. О, это была не просто географическая карта, а настоящее произведение искусства: с розой ветров, сиренами, морскими чудищами и гербом Датского Королевства. Мне пришла мысль, что у нас, в двадцать первом веке, коллекционеры заплатили бы за такой раритет любые деньги…
Ах, нет – правильнее сказать «у них, в двадцать первом веке». Пора бы привыкнуть.
Балтика встретила нас отличной солнечной погодой и бодрым попутным ветерком. «Единорог» уверенно рассекал мелкую волну, плавание обещало получиться приятным во всех отношениях. Только капитану и его доблестной команде морская прогулка ради удовольствия, похоже, совсем не по душе. Эти ребята не в круиз отправились, а на охоту. Поэтому, когда из «вороньего гнезда» впередсмотрящий крикнул: «Парус слева по курсу!», Роде живо влез на фок-рей.
– Ганзеец, – сказал он, определив национальную принадлежность встречного судна, – из Гданьска. Сам идет к нам в руки. Клянусь святым Кнудом, отличная будет пожива!
Когда я услышала клич капитана: «Все по местам! К бою!», внутри все захолодело – началось!
Прежде думала: Роде только со шведами воюет, оказалось – нет, не только. Как и любой пират, – пусть он даже именуется капером, – Роде грабил всех, кто только подвернется под руку, делая исключение лишь для своих: соотечественников и их союзников, да и то не всегда.
Ганзейский Союз, куда входил и вольный город Гданьск, – я знала, – держал нейтралитет, что было очень удобно для торговли, но отнюдь не гарантировало безопасность его кораблям.
Ганзейцу приходилось лавировать – шел против ветра. Роде направил «Единорог» ему наперерез.
Корабли стремительно сближались. Его флаг, красное полотнище с золотой короной в углу и двумя белыми крестами, горделиво развевался на ветру. Роде приказал поднять свой «мятежный» кумач. Видно было как на палубе ганзейца сгрудились матросы, числом не более двух десятков. Они уже поняли, что пират-датчанин напал, и готовились драться: одни воинственно потрясали алебардами, другие направляли в нашу сторону аркебузы.
Не знаю, на что рассчитывали эти люди, готовясь к схватке с отчаянными головорезами, превосходящими их числом вдвое. Может, у них просто не было выбора – так и так погибать. Здесь, в шестнадцатом веке, иначе смотрели на вопросы жизни и смерти. Не то, чтобы они меньше любили жизнь, чем люди двадцать первого, нет, просто смерть не воспринималась ими, как что-то из ряда вон. Сейчас живой, а через секунду – кто знает. На все воля Создателя, с ним не поспоришь.
Я – другое дело. Не собираюсь погибнуть за здорово живешь. Пусть они дерутся, а мое дело сторона. Воевать не нанималась, о чем и в договоре прописано… не прямо, конечно, но смысл такой: лекарь, и не более того, даже в дележе добычи не участвую. Я благоразумно спустилась на нижнюю палубу и наблюдала за происходящим из маленькой бойницы.
Когда «Единорог» подошел к данцигскому кораблю почти вплотную, раздался грохот орудий. Ганзеец защищался, ударив по нам из всех своих пушчонок. А их у него три-четыре, не больше. Да и калибр, похоже, не самый крупный – кулеврины, должно быть, стреляли. Для нашего судна – комариные укусы. Следом за пушками стали бухать аркебузы, тоже не причинив нашим большого вреда, если не считать одного убитого и двоих легко раненных (об этом я узнала позже).
Роде заложил крутой вираж, «Единорог» подошел к ганзейцу правым бортом.
– На абордаж! – дико заорал капитан.
Тот час же, десятки крючьев, закрепленных на длинных жердях, вцепились в такелаж и борт обреченного корабля. Под дружное «эй, ухнем!», его подтянули впритык. И началось ужасное.
– Мать-перемать! – прозвучал «трубный глас» боцмана Горы, перекрывая остальные крики грохот выстрелов – Сарынь на кичку!
Под этот клич разбойников-ушкуйников с Волги-матушки пираты с «Еинорога» ринулись на палубу ганзенца.
Наверное, нет на войне страшнее рукопашной схватки, когда противник вот он – дышит в лицо и собирается раскроить тебе череп, а ты, чтобы этого не допустить, рубишь его наотмашь, вкладывая в сабельный удар всю ярость, что клокочет в тебе. Хруст костей, запах крови, крики и стоны…
Мне, по счастью, не доводилось переживать это самой. Собственно, и видеть, воочию, ничего подобного не приходилось раньше. Вид кровавой бойни вогнал меня в ступор.
Пришла в себя, когда все было кончено. Большая часть экипажа захваченного корабля полегла убитыми, а нескольких моряков все же принудили сдаться.
Оказывается, кровожадность моих товарищей-пиратов не совсем уж беспредельна. Не по злобе они убивали, а по необходимости, и ровно столько, сколько необходимо, чтобы подавить сопротивление.
Пленные сложили оружие, их тут же впрягли в работу: убирать с палубы трупы (попросту сбрасывая за борт), и перетаскивать груз со своего корабля на «Единорог»: то есть, помогать захватчикам грабить их судно.
В глаза мне бросилась характерная деталь поведения наших моряков. По окончании схватки, они, прежде всего, помолились за всех убиенных: и своих, и врагов. И лишь совершив, на скорую руку, импровизированный молебен, приступили к грабежу.
А для меня началась настоящая работа.
***
Раненых было много. Но, слава богу, в основном легко. То есть, таковыми считали свои ранения сами моряки, участвовавшие в схватке. Голова цела, брюхо не вспороли, ноги-руки на месте – порядок. А царапины – одной больше, одной меньше… Заживет как на собаке. Но были и очень серьезные повреждения, в том числе ампутация. Этому бедолаге отрубили левую руку ниже локтя, и крови он потерял порядочно. Я сделала все, что было в моих силах: перетянула нитью сосуды и зашила рану. Впрочем, если удастся избежать воспаления раны, он выкарабкается. Как и остальные. В числе которых и наш капитан.
Я не видела, как ранили Роде. Похоже, он получил пулю из аркебузы, когда началась абордажная схватка.
Заряд аркебузы правильнее назвать маленьким ядром – две германских унции (почти 50 грамм) свинца. Роде «повезло»: пуля задела бедро по касательной, вырвав кусок мышцы. И тут не обошлось без серьезной кровопотери. Впрочем, в худшем случае ему могло оторвать ногу.
Раны я обработала спиртом, наложила повязки, да еще напоила всех раненых маковым настоем «по Деминой» (так для себя именовала обезболивающее средство).
Главное же – предупредить развитие инфекции.
Но тут мне оставалось лишь уповать на Всевышнего.
