При всех храмах, монастырях, церквях и соборах любой страны есть свой, так сказать, домашний человек. Необязательно это юродивый или какой-то ценный мастер по преображению святого места. Это человек, о котором постоянно говорят, упоминают его имя, спрашивают, что он сделал полезного, чем запомнился. После его исчезновения или смерти легенда обязательно существует, постепенно становясь притчею во языцех, навевает ещё больше странности и таинственности на данное святое место. Не стал исключением и Храм Казанской Божьей Матери, что в Люберцах Московской области. Неизвестно, когда к нему приблудился мужчина средних с минимумом волосяного покрова на голове. Говорил этот человек по-русски, но с каким-то эсэнговским акцентом и фамилию он носил какую-то странную – Ульянов, а имя, соответственно, Владимир Ильич. Документов его никто не видел, но на отчество "Ильич" Володя однажды откликнулся, поэтому его сразу прозвали "Коммунистом". Храм был действующим, но колокольня находилась на реставрации, так что на территории храма пять дней в неделю работали реставраторы. Коммунист умудрялся находиться сразу в нескольких местах, например, помогать батюшке во время службы, чинить полы в притворе и кашеварить на кухне. За долгие годы коммунист "прирос" к храму и вместе с тем никто не знал, где он жил, ел, спал, и на какие средства жил. Окрестности области нещадно скупались или приватизировались сильными мира сего. Не были исключением и земли посёлка "Белая дача", на одном из холмов которого и стоял храм - свидетель юных лет царевича Петра. Со второго яруса колокольни было прекрасно видно, как каменные трёхэтажные особняки с высокой канадской травой наступают на когда-то находившуюся здесь деревню, окружают её, всё сильней и сильней сжимая несколько деревянных ветхих домиков в своих железных тисках. Среди городка капиталистов осталось несколько деревянных изб, жители которых умудрялись держать и пасти коз и даже коров, дабы иногда показывать детёнышам-капиталистам, что эти диковинные животные существуют не только в букваре под буквой "К". Одна из таких избушек и стояла напротив храма, через дорогу, а молодая женщина, живущая там, всегда в двенадцать дня доила корову. Коммунисту нравилась доярка. Только корова приходила с ещё уцелевших лугов на водопой, Владимир Ильич сразу невероятным способом оказывался возле женщины. Он что-то говорил ей, отпускал какие-то восклицательные реплики, держал хвост животного и отгонял мух от него. Конечно, речь Коммуниста отличалась от обезьяны, но если кто-то из сильно любопытных приближался к нему – ничего не мог понять, ни смысла, ни слов мужского монолога. Женщина даже не смотрела сторону Ильича, она просто делала своё дело по извлечению молока. Однажды, в один из жарких летних дней реставраторы привезли циркулярку для выполнения столярных работ и установили её недалеко от ворот храма. По стечению обстоятельств, электрика, приехавшего подключать циркульную пилу, звали Феликсом. Что-то у Дзержинского не заладилось с самого утра, - то ли отсутствовало питание, то ли вышел из строя пускатель, ясно было одно – рабочие нуждались в этом электроинструменте и плотным кольцом окружили объект задержки их работы. Хотя Россия и отделилась от саттелитов, всё равно, она являлась страной советов. Вот и советовали Феликсу все, кому ни лень. Без коммуниста это сборище не имело никакого смысла, и он не заставил себя долго ждать – явился аккурат к двенадцати часам. Он открыл было рот, чтобы доказать, что он тоже "совет", но склянки пробили ровно полдень, повернув его голову и нацелив сознание на объект его воздыхания – доярку. Владимир Ильич сделал шаг навстречу своей возлюбленной, но вдруг кто-то из реставраторов сделал ему замечание по поводу слишком длинных и грязных его ногтей: - Коммунист, негоже мужчине, уважающем себя, подходить к женщине в таком затрапезном виде. В это время бедолага Феликс, вспотевший от работы, наконец, запустил циркулярку. - Щас пострижом, - бурнул Ильич и подошёл к крутящемуся диску с острыми, как игла, зубцами. Конечно, его действия возымели свой успех, вызвав взрыв безудержного смеха. Никто, никогда не знал, что происходит в голове Ильича, какие он строил планы, не мог предугадать его дальнейших действий. А он просто уже не вписывался во временной интервал – дойка уже началась, а фраза "Негоже ходить с длинными ногтями" сверлила и жгла своим огнём и без того кипящие мозги коммуниста. Он просто подстриг ноготь вместе с двумя другими пальцами правой руки. Кровь залила всю станину циркулярки, смех прекратился, а коммунист, зажав другой рукой две окровавленные культи, бросился к объекту своего обожания и любви. Какой-то доморощенный поэт через пару дней дополнил стишки садиста ещё одним четверостишием: Вова Ульянов влюбился в доярку, Феликс Дзержинский включил циркулярку. "Надо бы длинные ногти подстричь, Вмиг без двух пальцев остался Ильич. А лет этак через пяток, будучи на "Белой даче" по своим делам, я зашёл в местный продуктовый магазинчик. Когда я разглядывал товар, зашла женщина средних лет и с порога спросила продавца: - Скажите, а натуральное коровье молоко, где у вас продают? - Недалеко отсюда. Напротив храма стоит большой двухэтажный кирпичный дом с каменным забором. Там живёт многодетная семья Ульяновых. У них всегда свежее молоко.
