Мелодийные рассказы из повестей и романов
...Посёлок лежал под зимним небом как замёрзшая коровья лепёшка: был тёмен, воняло с мясобойни, светились только жёлтые круги центральных фонарей. Машины иногда звонили заигравшим малышам, чтоб на дорогу не выскакивали с клюшками и шайбами. Так ребятишки затеяли другую возню – цеплялись сзади к колбасе сцепки, к бортам грузовиков, и катились на санках, а то и на пятках валенков по заметённым улицам. Самые геройские висли на подножках кабины.
Одного такого вояку я прямо с-под кузова вытащил; затянуло сопелю вместе с салазками.
– Что же ты делаешь, притопух слабоумный?! Мать умрёт, коли с тобой горе случится.
– Ничего с ней не будет, даже обрадуется, – буркнул мальчишка. – Сама говорит всегда – не нужны лишние рты.
–А братья и сестры любят тебя?
Пацанёнок улыбнулся, вспомнил чудеса хорошие. – Скоро старший брат институт закончит, и ему квартиру дадут от артели. Или дом. Тогда мать деньги его не пропьёт у дружков. – Он вздохнул тяжело, жалея всю нескладную родню. – А я с маленькой сестрёнкой к брату проситься буду.
Взял мальца на руки я, пригладил ему вспотевшую шерсть на загривке, и прошептал в ухо щекотку: – Вот для девчоночки родной и живи; охрани от беды.
Иду дальше, в свой дом, а под черепом завозились червяки Янкиной мечты. И в кармане купюра Зиновия жгёт ладонь – почин сделан. Нужен ребятишкам цирк. Зоопарк тоже не помешает, но на всё пока денег нет. И ладно, подождёт – по улицам ходят настоящие коровы, и овцы, и гуси лебединые. А клоунов нет. Жонглёров с разноцветными шарами, акробатов под куполом, и слоны с бантиками в посёлок давно не сворачивают. Потому что цирка нет, и никакое шапито его не заменит. Розненые стаи шарлатанских артистов иногда приезжают червонцев подработать, но глупые клоуны смеются сами над собой в полупустых шатёрках, а жонглёры роняют грустные мячики. И даже громкоголосый поминальный оркестр не разгонит гнетущую скуку.
Ярко помню, как мы с малышом прошлым летом собирались в городской цирк: его серебряный купол сверкал до самого неба, обозначая космонавтам посадочную площадку.
В понедельник вечером, возвратившись с работы, я сказал сыну: – Умка, выходной будет нашим. И если заберутся к нам в пазуху чужие дела, мы пошлём их к чёртовой матери.
Малыш отсчитывал пришедшую неделю по праздничному календарю. Подбирал рубашку, штанишки, гольфы: сам вымыл и начистил сандалии. А в субботу я спал как сурок – он бродил вокруг меня, обидно шмыгая носом. И наверное, уговорил солнце, потому что оно пуляло в моё темечко горячими лучами.
Сначала в поезде, а затем в городском троллейбусе Умка покоя не давал человекам. Из края в край-то к занятной старушке присядет, то с девчонками заболтается: – Мы с Ерёмушкой в цирк идём! Там сегодня слоны выступают с тиграми. А я и не боюсь их, они в клетке. Ещё музыканты будут на барабанах бить. Потом свет выключится, чтобы закробаты на крышу полетели.-
И мы летали с ними, и плыли в бассейне с темноспиными дельфинами, и даже рычали на гривастых львов.
– Милый цирк, у меня маленький сын, а ты огромный дядя – одари его своей сказкой, закружив на качелях искреннего смеха и восторга. Ребятишкам ты очень нужен – яви чудо, пожалуйста...
===========================================================
Я присел на старый кряхтеющий пень, ожидая автобуса. А тот всё не шёл, занятый более важными делами и не держась своего расписания. У шофёра рожает жена: я представил её мучительные потуги; как вылезла из мокрого месива мягкая головёнка мальчика; что тянут его акушеры, хоронясь даже словом помять ножек нежные косточки; а матушка некрасивая, сейчас морщинистая да потная, долгожданно себя сладкой бранью ругает крепче сапожника.
Из кустика выполз жук-носорог. Поначалу шёл он быстро для своего насекомого веса. Но как только выбрался на открытую площадку, то сразу сбавил ход, предполагая об опасностях. А потом и вовсе замер, поводя носом в разные стороны. Так одичавший человек выходит из дремучего леса, привыкнув сопротивляться гнусам, трясинам да болотным кикиморам.
И только лишь жук-топтун двинулся дальше своей широкой носорожьей походкой, как на него упала тяжеленная нога рожающей бабы, биясь в конвульсиях от ль радости, от ли боли. Бедный малый распластался под ней, отдавив себе жужлицу и хитиновый горб. Помогите! - кто чуток, тот бы услышал слёзный просительный крик бедолаги.
Я попробовал приподнять огрузневшую ляжку. Да куда там - словно сыночка рожала сама великанша Земля. А рядом по стройке подъёмный кран тоже тужится, плиты тягает по этажам. Слышно сбивчивое дыханье его мотора, и давно уж пора энергетикам провести профилактику сердца ему. Но - потом отдохнёшь - я кричу снизу просьбу о помощи. И получаю в свои руки массивный крюк с крепким матерчатым стропом. Уцепив бабу за ногу, кран всё шире раздвигает её, освобождая из плена жука и из чрева малютку. Жук отползает со стонами, еле крылышками мня - а младенец обиженно плачет, будто от долгой сей тяжбы потерял очень важную капельку вечности.
Всех увезли по домам, кого надо спасли, тут подъехал автобус. Я водителю заговорщицки подмигнул, нервно тикая глазом:- Всё в порядке, мальчишку твоя родила, три шестьсот.
================================================================
Очень нежным и добрым становится дед, когда выпьет. Но не мелкую стопку в сто грамм - от неё он не чувствует духа: а крупную дозу в с лихвой четвертинку, которая пройдя далёкий безвременный путь от желудка до сердца сразу объединяет его со всем большим миром, кой ещё недавно казался ему таким разобщённым, что в порыве насилья и зла человечество забыло не только о голодных и бесприютных людях в беднейших районах земли - но вдруг выбрасывало из памяти и самого деда, слёзно страдающего от такого забвения. А он ведь учился, строил, рапортовал.
Деду не нравилась нынешняя жизнь. Конешно, с продуктами стало полегче - да только всё химия в них или физика, а коль переешь, то взорвётся в утробе, разбросав богатый внутренний мир на простые цифирьки да буковки. Раньше хоть пища была - если уж проносило, то на этом дерьме такое потом вырастало, что не обхватить руками и трактором не свернёшь.
А ещё беседовать стало не с кем. Да и не о чем. В старые времена настоящие мужики и на поле, и за станком; а то даже в хлеву собирались после трудного отёла. Конешно, с бутылкой себя обмывали - перво наперво за производственные показатели, потом за счастливую семейную жизнь. Так ведь было гордиться: родина крепла в мировой паутине капитала - грызла брыкалась, а не вязла как муха сейчас.Нынче же все разговоры - за деньги - у кого сколько золота блещет в карманах, крестах да зубах. Зайдёт речь о природе - так почём древесина, перейдёт ли на баб - так не много ль берут за любовь. А власть и политику лучше не трожь - там сосок изобилия такие сосут сосари, что постельным клопам до них ох далеко.
И дома деваться некуда. Дети давно по семейкам разъехались, и внуков едва ль на побывку привозят. Остался дед с бабкой, пока ещё бабой дородной. Когда помоложе он был, то рядом с ней спал - и не только. И чем бы не кончилось это нетолько, а всё же потом, закурив сигаретку, была тихая радость поговорить им вдвоём, тесно прижавшись плечьми и оплетясь облысками белых волос. Но вдруг он почуствовал слабость в себе, на лёгкий промах совсем непохожую, и впервые испугался вот так приходящей старости - уж лучше бы она с печени начала, имея к тому весомые предсылки. Стал избегать он прежде желанной бабы своей - теперь уже дедом став. И поселился в холодной времянке, на пороге натыкав мин, ежей, да разных военных заграждений. Ту войну бабка ему простила; но равнодушие всё ж опросталось в их доме, в каждой комнате скинув по голодному поросёнку, пожирающему тепло и уют.
===============================================================
Не зря планеты и звёзды называют именами людей. Наши души и судьбы очень похожи. В человеческих судьбах самые близкие друг другу орбиты занимают любимые люди и вращаются рядом всю жизнь. Иногда лишь, после большого непрощаемого раздора, мы разлетаемся от страшного толчка в разные стороны и кружим до смерти на чужих далёких орбитах, но теперь уже только осколками мелкими душ.
Планеты и звёзды тоже бурлят. От своих тайных страстей, сбрасывая кипящий пар через разломы кожной твердыни, сливая горячую лаву из жёрел вулканов, как всё из себя наружу - любовь, дружбу, ненависть. А если невмоготу уже жить, то и взрываются, млечной дымкой расплакиваясь в вечности.
===========================================================
Дядька Зиновий завидовал Муслиму, основательности его решённого быта – казалось, ни одна невзгода не может сбить с пути этого хозяйственного мужика, не прицепится к нему грязь иль молва. Будто на всех людей рядом опрокинулся ушат благородства и совести - оттого Зяма иногда косым сглазом ждал, когда мужику станет больно. Ведь человек, не испытавший большой горести, слаб в грядущем, под тёмной неизвестностью завтра. Зиновия всё ещё колотило ознобом от разлуки с семьёй, и даже маленький порез от капустного ножа он принимал в нагрузку большой напасти, незаметно для себя склоняясь к земле, чтобы и руками опереться на неё. Хоть на людях был он горд да статен.
- Съезди домой, Зямушка, разговори жену, - жалеючи допёк его старый Пимен. Мудрого деда трудно обмануть нарочитой спесью, много лет он знает дружка. - Только не ховайся под окнами будто сыч, а зайди, поздоровайся. В твоей беде настоящего горя всего с ноготок, остальное - в башке маета. Откликнулось неверье тебе, за то что стал первым любви изменщиком. А ты назло горькой судьбе попытай нового счастия. -
Сговорил всё же старик, и приехал Зиновий в город. На который уже прилегли сентябрьские туманы. Может, они к югу путешествуют - или здесь зазимуют. Ведь декабри с январями нынче потеплели; а в феврале ещё пуржит, добирает мороз очумелых простуд да насморков.
Дымка стоит над высотными крышами, так что вроде картофельная ботва горит на полях, и духовито припекает с кострищ ароматными клубнями. Хочется сползти на речной луг голым пузом, цепляясь пальцами за ободранную шкуру травы в ссадинах йода, зелёнки, и уходящего лета.
Зиновий вошёл в свой подъезд малознакомым человеком, словно долгая командировка по заданию руководства совсем измотала его одиночеством. Он вдыхал застарелые запахи съеденной пищи, лежалых подшивок газет, и будто бы даже лекарств - потому что на первом этаже ещё в то время жил известный больной, жалостливый хромоножка, которому кроме таблеток да телевизора всё было в тягость.
- наверное, опять микстуру глотает, - усмехнулся Зяма, и ему полегчало от родственной мысли, а брюзгливый сосед привиделся другом лучшим. Можно зайти к нему побеседовать, и рассказать о жизни за дверями подъезда - но после, когда в своей семье внове наладится.
Стал Зиновий у тлеющей лампочки, в самом углу за лифтом, где жильцы поделали чуланчики - и прикурил длинную сигарету, размером в поллоктя, чтоб надолго успокоилось боязливое сердце. Неизвестно дядьке ещё, как встретит Марийка с цветами - то ли в руки живому ромашки отдаст, или хоронёному на живот две розы положит.
Ах! была у собаки конура, а теперь и той нету! - по лысым вискам отвага ударила: поскакал Зяма через две ступени
