Чайка на воде.

Тяжёлое ялтинское солнце медленно ныряло в море. Волны шумели, обагрённые светом засыпающего светила. Шум воды перекрывали лишь крики чаек. На белой стене, как в театре теней, плясали их силуэты. Ветер гнул и выпрямлял пружины деревьев на аллее.
Антон Павлович Чехов шёл по набережной, нервно поправляя рукой пенсне, и, по своему обыкновению, немного косолапя. В кармане у него лежало письмо. Оно пришло сегодня днём.

Писал аноним. Опять о его жене, об её изменах. Письмо очень расстроило Чехова. Но не из-за содержания, нет. Чехова расстроило то , что это письмо его не удивляет и не возмущает. Он давно знал о неверности жены и привычно относился к этому факту с иронией, как и к прочим приятным и неприятным явлениям жизни. А некто аноним не знал, что Чехов в курсе всех событий и подробностей жизни жены, и написал ему , наивно полагая, что «царя бояре обманывают». А может и знал он, этот аноним, и написал письмо в насмешку…

Мысли в голове Чехова роились сталкивались и хаотично разлетались броуновскими каплями в воде.

Антон Павлович зашёл в свой дом, налил себе водки и сел в кресло в зале. Он не стал зажигать свет. За окном бесился ветер, завывая в щелях.
«Как Немирович-Данченко на репетиции»,- вспомнил Чехов внезапно.

Писатель думал.

Зачем? Зачем мне всё это? Зачем писать? Зачем творить? На кой чёрт, собственно? Разве я властитель дум? Нет. Разве кого я могу своими россказнями направить на путь истинный, или хотя бы не хамить на приёме у врача? Опять же нет. Читает ли меня народ? Нет, не читает. Уважаем ли я? Судя по таким письмам, не очень. Стоит мне отвернуться и все хихикают в кулачок, скалятся. Ну тогда чего ж я мучаюсь? Зачем пытаю себя? Выжимаю из себя соки и кровь и пишу ими на бумаге. Ради денег? Ну нет, денег у меня и так достаточно. Их можно заработать и по-другому. Не исповедаясь каждый раз перед листом и пером. А может хватит тогда? Может бросить всё к чёрту? Пойти работать врачом в губернии какой-нибудь? Да хоть бы и тут в Ялте. Женюсь на женщине средних лет, детишек заведём да и буду жить покойно. Врачевать да радоваться. Только не это…не писать.

Такие мысли шли ему в голову этим поздним вечером и Чехов становился всё веселее и на душе у него легчало. Он уже стал прикидывать во сколько обойдётся развод, новая женитьба, и с кем поговорить в Ялте насчёт врачевания, как в комнату влетел лёгкий ветерок, и Чехов почувствовал, что он в комнате не один.

На диване сидел человек в странной одежде, напоминавшей латы рыцаря и римскую тогу одновременно. Лицо его было скрыто полумраком сумерек. Лишь глаза странного человека мерцали синим таинственным огнём. «Мерцающая меланома»,- почему-то промелькнуло в голове Антона Павловича.

Внезапно незнакомец заговорил:
- Ну здравствуй, Чехов! Ну? Что же ты, кудесник слова?
-П-пр-простите… Вы кто? И как…
Незнакомец перебил его:
-Когда я жил среди смертных, меня называли Ги де Мопассан. Больше не перебивай. Я тут ненадолго – времени ,знаешь ли, нету. Ну? Ты чего тут разнюнился? Что за мысли-то за такие думаешь? Бросить творить хочешь? Не получится у тебе, даже не раздумывай.
-Почему?
-Потому что это предназначение наше с тобой. Как бы не банально это не звучало. Вот мы с тобой два больших художника. Мы с тобой совершенно иные души, хотя заключены в те же тела, что и у остальных. Опять же банальный пример – мы с тобой звёзды на ночном небе. А остальные души –это тёмное небо, фон. Мы относимся к совершенно иной касте. Вот ты думаешь ты умрёшь и либо в рай, либо в ад? Ерунда. В рай или ад попадают все остальные – обыватели , так сказать. Когда их бренное тело отмирает, творец поступает так: тех кто в рай, он делает навеки счастливыми. А знаешь как? Лишает их разума, ну , чтоб тебе понятней было, как врачу, делает что-то вроде душевной лоботомии. Они и счастливы весь век, поют да на арфах бряцкают. А тем кто в ад – тем он знания веков, все-все! И грешники, ввиду изначально ума слабого, страдают и мучаются вечно.
Толи дело мы с тобой – мы после смерти становимся советниками самого творца. Входим в особый круг…
-Как ангелы чтоли?
-Говорил же, не перебивай! Ангелы- это надсмотрщики за душевными умалишёнными в раю, санитары и главврачи. Мы же –сияющая сила и луч творца в этом мире. Ну в общем, про остальное тебе знать пока рано- сам узнаешь в своё время. Но ты главное пойми- ты не такой как окружающие, ты их выше. Так что не обращай внимания на эти мелочи житейские. Ты твори-пиши! Это у тебя сильно получается. Я вот тебе порекомендовать могу один сюжетец. «На воде» у меня читал?
-Конечно! Очень люблю…
-…Ну вот! Ты его возьми ,переработай по-своему, а вокруг драму сочини- это у тебя непременно получится.
-Да как же? Не могу! Это же воровство!
-Да пойми ж ты- мы из одной реки вышли. Мы – часть одной цепи, у нас всё общее. Не цепи даже, а нити жемчуга, который пронизывает и опоясывает тёмную плоть человеческой истории. Вся эта сияющая сила в наших душах- не прерывается и не принадлежит никому. Между нами даже нету разницы особой. Я- это ты, ты – это я. И Гомер, и Пушкин, и Гоголь, и Гёте – мы одно, единое. Так что бери- оно моё, такое как и твоё. Ну… Всё сказал. Давай прощай! Увидимся, может ещё. Да что там… Непременно увидимся!

Мопассан исчез, так же внезапно и таинственно, как и появился. Чехов понял, что сидит в комнате один.

Наступало утро. Солнце возвращалось из морской бездны. Ветер унялся, и волны перестали вздымать водное полотно.

Антон Павлович Чехов вышел на набережную, полный плодотворных идей и вдохновения. Было свежо, но совершенно не холодно. Вокруг не было ни души, лишь чайки всё также носились вокруг.

«Чайка,- подумал Чехов- какая она хрупкая и трепетная, как актриса…Чайка…»