На фоне огромных бордовых роз она казалась маленькой, совсем крошечной в мерцающем свете церковных свечей. Её лицо светилось чистой, прозрачной белизной, и только слева на виске был заметен след смертоносного удара. Сине-красные витражи храма почти совсем не пропускали солнечные лучи, поэтому люди, пришедшие проститься с усопшей, были окутаны пахучим полумраком. Так ведь в церковь мы приходим, чтобы обратить свой взор вовнутрь себя, а для этого яркий свет не нужен.
С ней прощались дочки. Высокая – младшая, умница, любимица, с копной графитовых кудряшек, перехваченных черной лентой, и старшая - в платке, повзрослевшая за время работы в христианских прицерковных лавках, куда её направили, как в последнее прибежище для просветление заблудшей души, не чая надежды на помощь святых мест. Но, видимо, близость Бога возымела своё действие, дочь вернулась домой совсем другим человеком.
Муж стоял у изголовья, молча, один, с опущенными плечами, погруженный в свои мысли, совершенно безучастный к окружающим. Только один раз, он, как будто, очнулся и взглядом показал – принесите матерям скамейку. А двух старушек, её маму и её свекровь, совсем не держали ноги, обе бабушки плакали безутешными слезами, совсем не готовые хоронить на старости лет свою единственную дочку и невестку.
За колонной в глубине поминального зала за всем происходящим словно со стороны наблюдала женщина в черном платье и низко приспущенном платке. Не было в её глазах ни безутешного горя, ни смиреной печали, ни благостного принятия смерти. Напряженный взор выдавал натуру страстную, эгоистичную, это был взор охотника, ждущего своего часа на хищном пиру человеческих страстей.
* * *
Я помню, как сын однажды сказал:
- «Мама, правда, она по-настоящему, красивая?»;
- «Как это «по-настоящему?»;
- «В ней какая-то божественная красота, правильная…»;
Мы говорили с ним про жену известного в местных кругах директора фирмы, они жили рядом с нами в соседней квартире.
Когда-то, чуть раньше, челночный бизнес принёс ему не только первый финансовый капитал, но и новые знакомства, возможности ездить в поездки компаниями, не вызывая подозрения у домашних. В те времена, в отличие от прежних советских, стали цениться такие качества, как напор, активность, а порой и откровенная наглость. В одну из поездок начинающий предприниматель, будущий директор фирмы, много лет к тому времени семейный человек, познакомился с шустрой челночницей, бывшей продавщицей местной райпотребкооперации.
Их роман развивался бурно и стремительно, на глазах у всего районного городка, о нем, наверно, слышали даже глухие. Однажды, ранним утром, муж продавщицы, работавший в охране на военном объекте, вышел после ночной смены покурить на лавочке с сигареткой. Покурил, посидел ещё пару минут, потом взял своё служебное ружьё, положил подбородок прямо на дуло и нажал ногой на курок. Оглушительный выстрел – последнее, что у него осталось в памяти. Так он освободил свою жену от всех моральных обязательств перед ним, если, конечно, они у неё хоть чуть-чуть были.
А некоторое время спустя директор стал мужем сразу двух жен, поочерёдно проводя время то в одном, то в другом кругу семьи, в каждой из которых подрастали дети. Именно тогда, его старшая дочь, видимо в знак протеста, пустилась во все тяжкие грехи.
Но, во-первых, человек ко всему привыкает, к плохому тоже, а во-вторых, так уж повелось в миру - кто платит, тот и заказывает музыку.
Постепенно все привыкли к своим ролям в этом драматическом треугольнике, и жизнь его первой жены превратилась в череду непрерывных страданий, цепь ухищрённых душевных пыток. Ей казалось, что все знают о её позоре, мучениях, она боялась презрения, стеснялась жалости к себе, вскоре совсем забыла, что такое простая человеческая радость. Правда это или ей только казалось, но она чувствовала себя бесполезной, всем мешающей, иногда просто лишней.
Она окончила курсы флористов. Способная, с тонким вкусом, с удивительным чувством стиля, она со временем устроилась работать в цветочную мастерскую ,где создавала прекрасные композиции, радовавшие людей в самые значительные моменты их жизни, и не только на шумных свадьбах.
Накануне в мастерской она собирала поминальный букет. Он был сделан с душой, как, впрочем, все, к чему прикасались её руки.
- «Соберёт ли мне кто-нибудь такой же букет?» - подумала она и сама удивилась, откуда, только, берутся такие мысли.
А впереди столько дел, но главное – сегодня надо обязательно навестить маму, вот уже неделю она жалуется на боли в сердце.
Она уже давно привыкла рассчитывать только на себя, хотя любой из водителей её мужа мигом домчал бы в нужную точку, куда только она скажет. Но в последние годы ей всё больше хотелось жить незаметной тенью, так, чтоб её присутствия никто не замечал, будто она легкий прозрачный шлейф, летящий позади дорогих ей людей, или просто тихая музыка, что звучит неспешным фоном рядом с чужой жизнью.
«Лишняя» - это слово не только звучало для неё в каждом закутке родного дома, оно смотрело из складочек одежды, со дна её сумочки, звучало непрерывным шумом в бедной одинокой головке - "л-и-ш-ш-ш-н-я-я".
Мама очень обрадовалась приходу дочери, их взаимная любовь не износилась с годами, казалось, они стали нужны друг другу ещё больше, чем в далеком детстве. Мамины болячки вроде бы отступили – жалоб сегодня стало поменьше.
- «Мама, я побегу домой, уже темнеет, скоро все соберутся к ужину.» - с этими словами она стала накидывать пальто в прихожей.
Легкая, стремительная, она стрелой вылетела на улицу, торопясь на мелькнувший за углом трамвай. И совсем не заметила, что ей дорогу пересекает сорвавшийся с места автомобиль, водитель которого, как выяснилось позже, получил свои права всего несколько дней назад.
Высокий бордюрный камень в этом месте был давно разбит колёсами машин на множество острых обломков.
Один такой осколок встретил её пронзительной болью в виске.
