Рассказ четвёртый. Жулька.

И вовсе она никакая не Жулька… Найда её зовут – вот как! Но разве объяснишь это Хозяину, ведь он плохо  понимает по-собачьи. Хотя она очень-очень старается, и  кое-чему его все-таки выучила.  Понимает же он, когда она хочет смотреть в окно? Понимает. Ну, вот.
Она ещё помнила тёплый мамин живот и вкусное-вкусное молоко, которое было у мамы. Нужно было только найти, где молоко.  Шерсть у мамы была густая, и найти нужное место было трудно. Она помнит, что у мамы она была не одна, был ещё братик и сестричка, и всем им хватало маминого молока.  А потом мама ушла и больше не пришла. И они стали скулить, потому что очень хотели есть, а мамы не было и что делать, они не знали…

А однажды, когда они совсем уже отчаялись и даже не скулили, а уже слабо стонали, дверь подвала открылась, и дворничиха в оранжевой куртке и фартуке закричала:
- Мама родная! Да тут щеночки!
В подвал вошла ещё одна женщина тоже в оранжевой куртке  и сказала:
-  Ой, бедные! Они кушать хотят! А где же ваша мама?
Зачем спрашивать то, что они и сами хотели бы знать? Поэтому они ничего не ответили (да люди бы их и не поняли), а только стали скулить сильнее.

Женщина куда-то сбегала и принесла им молока. Она налила его в блюдце и они, почувствовав запах еды, стали тыкаться носами в блюдце, но как лакать, они ещё не понимали. А потом братик понял и стал лакать молоко и чавкать, а женщина захлопала в ладоши и сказала:
- Кушает, кушает! Ну,  а вы что?
И почти сунула носом её в молоко, и тогда она тоже поняла вдруг, как надо лакать, и сестра тоже поняла. Молоко было не такое, не мамино, но разве будет голодная собака разбираться? Они ели и ели,  а женщина спросила:
- Ну и куда их теперь?
Тогда дворничиха сказала:
- Ну,  этого толстого я возьму себе, смотри, какой смешной…
Это она про братика. А вторая сказала:
- Я возьму вот эту, с подпалинкой, у бабы Поли с первого этажа недавно собака померла, она горюет очень…
Вот так. А её никто не выбрал.

И дворничиха взяла их с братиком обоих. Дня два они жили у доброй дворничихи, и каждый день лакали вкусное молоко. А потом в квартиру позвонили, дворничиха открыла дверь. Там, за дверью, стояла молодая женщина с мальчиком. Она сказала: «Мы по объявлению.  Это вы отдаёте собачку в хорошие руки? У нас очень хорошие руки. Мы едем на дачу,  собачке будет там хорошо с моим сыном».   И  так  она стала жить в новой семье, и её стали звать Найдой. Она подросла, и они с мальчиком играли и носились по всей квартире, а мама мальчика говорила его отцу:  « Когда ты отвезёшь нас на дачу? Они тут весь дом перевернут…»

И они поехали на дачу. На машине. Папа сел впереди,  и мама села впереди, а они с мальчиком сзади.  Мальчик взял её на руки,  и машина поехала. Мальчик смотрел в окно, и ей тоже стало интересно, что там в окне. И мальчик поднял её и показал, что видно в окно,  а за окном всё двигалось и куда-то бежало, и она залаяла, впервые в жизни она залаяла! А мальчик закричал: «Мама, папа, Найда лаять научилась!»
А потом они приехали на дачу. Если вы не знаете, что такое дача, так вот - это такой большой деревянный дом, а вокруг много травы. И по этой траве можно бегать и прыгать, сколько хочешь, и не бояться, что нечаянно ухватишь зубами угол скатерти и вся посуда, что стояла на столе,  упадёт и разобьётся, а мама закричит: « Горе моё! Опять!»

И так они жили всё лето, бегали и прыгали с мальчиком, и она настолько осмелела, что даже стала выбегать за ворота. А за воротами было тоже интересно, потому что там были, оказывается, не только люди, но и собаки, и с некоторыми она даже подружилась. Иногда она убегала далеко, и её искали и звали, и спрашивали у других людей, и мальчик плакал…  А потом она прибегала, и её ругали, и кормили, и радовались ей, и гладили её шелковистую шёрстку.

Однажды она убежала так далеко, что заблудилась. Наступил вечер, и ей очень захотелось есть,  и все собаки убежали по домам. Оказывается, у каждой собаки был свой дом, где её ждали, и радовались ей,  и кормили…
А она крутилась на одном месте, убегала и возвращалась, но за день по дороге прошло много людей и много собак,  и она не могла найти запах своих следов и горестно заскулила – она не могла найти свой дом. Ночевать ей пришлось на обочине дороги, а утром она снова побежала искать свой дом и хозяйку, и мальчика, но только уходила от дома всё дальше, и уже не могла его найти.

Иногда она подбегала к похожему дому, но там не было её хозяев, а были совсем другие хозяева, и у них была своя собака.  Или своя кошка. Конечно, ей кидали иногда косточку, иногда наливали миску вчерашнего супа, и, хотя она привыкла к специальной собачьей еде из банки, годился и суп…
Так она стала бродячей, но она ещё не знала, что она бродячая, и доверчиво подходила к каждому дому, где её может быть, покормят.  И однажды ей сказали сердито: « Пошла прочь!» и она пошла,  поджав хвост, потому что это было очень обидно, ей ещё никто и никогда не говорил «пошла прочь». Но всё чаще ей стали говорить: «Пошла, пошла!» и даже топали ногами. А домов, где ещё были люди, было всё меньше, наступила осень, и многие уехали в город.

Однажды она почувствовала запах котлет. Запах был таким сильным, что она не выдержала и робко заглянула в приоткрытую калитку дома, где так вкусно пахло котлетами. На крыльце сидел мужчина, он посмотрел на неё и вдруг сказал: « Ну, заходи».
Она зашла и приветливо покрутила хвостиком, и заглянула  хозяину дома в глаза, а он вынес на крыльцо целую миску каши, и покрошил туда котлету, и пока она ела, смотрел на неё и говорил: « Изголодалась, бедная…»

Поев, она ушла. Хозяева потом всегда говорили: « Поела – ну иди, иди…»
Потом она ещё не раз подбегала к дому, но хозяина не было, и дом был закрыт. А однажды дом оказался открыт, и хозяин возился во дворе, и она радостно забежала во двор, а хозяин сказал: « А, старая знакомая… Ну, пойдём обедать». И он поставил миску ей не на улице, а в доме, и пока она ела, он тоже обедал и смотрел на неё. Он не выгнал её в ночь, а позволил остаться и переночевать в доме, ведь на улице уже было по-настоящему холодно. А утром он сказал: «Ну, что ж. Мне  надо уезжать, вот так, брат…» И, хотя она не поняла, что он такое сказал, но поняла, что он уходит, и ей нужно уходить тоже.

Прошло ещё несколько долгих дней. Она каждый день подходила к дому, но хозяина всё не было. А однажды калитка опять оказалась открытой, и хозяин был дома. Уже шли дожди, и в дожди было особенно невыносимо, потому что негде было спрятаться, и она бегала под дождём, и её некому было покормить, а сама она не знала, где берут еду.
Когда появился хозяин, она обрадовалась, и два дня жила у него, он кормил её и разговаривал с ней. Что-то хорошее он ей говорил, а она помогала ему, как могла -  лаяла, крутила хвостиком и бегала за ним.  Когда он опять собрал рюкзак и сказал: « Ну, пора, брат, сезон окончен»,  она побежала за ним, побежала к самой электричке, но шум подходящего поезда  испугал её, и она не пошла  дальше, а он пошел по ступенькам на платформу, и ни разу не посмотрел на неё.
Она поняла, что он уезжает навсегда, и больше не будет ни вкусных котлет, ни супа, ни весёлого хозяина. Она стояла, а лёгкие снежинки падали ей на спину и на нос, и таяли, потому что она было тёплая и живая, и очень страдала от одиночества.

И вдруг хозяин обернулся, посмотрел на неё  и  побежал обратно… Она даже не поняла ничего, только взвизгнула легонько, когда он поднял её высоко-высоко и куда-то побежал уже вместе с ней.
Потом он запрыгнул в вагон и, тяжело дыша,  нашёл место и сел, а она так и выглядывала у него из подмышки, и ей было страшно, и весело, и она знала теперь уже наверняка, что у неё тоже есть Хозяин. Вот он, её Хозяин. Теперь они всегда будут вместе, всегда. И она благодарно лизнула его в лицо, а он сказал: « Фу, Жулька!» и посадил её на колени.  И она ещё немного покрутилась, устроилась удобно, а потом уснула у него на коленях, и это был самый сладкий её сон за последнее время. Потому что теперь она никакая не бродячая, а самая что ни на есть хозяйская, и у неё есть новое имя и будет  новая, совсем хорошая жизнь.