Соседки

Всегда они враждовали. Всегда, сколько Люська их помнила. А помнила их Люська чуть ли не с младенчества, как переехали в этот дом.
- Что это они, бабуль? – иногда интересовалась она.
- Да, не знаю, - отмахивалась бабушка.
Вечерами скамейка возле их дома не пустовала. Накормив всех, перемыв посуду, почти все домохозяйки собирались на скамеечке обсудить свои дела, новости, накопившиеся за день.
Если среди них была баба Люба, высокая, жилистая, то баба Таня, выйдя во двор, демонстративно здоровалась со всеми, звала свою кошку и вновь уходила в дом.
А, если, наоборот, баба Таня, которая была полной и рыхлой,  опережала и занимала законное место на лавочке, то баба Люба, небрежно бросив всем «Добрый вечер…», снимала бельё с верёвки или просто подходила и проверяла – просохло, нет? И тоже мимо лавочки – в подъезд.
И никогда ни одна из них не занимала верёвку своего врага. Если белья было много, баба Люба кричала под их окном бабушке:
- Никитишна! Сушить сегодня не будете? Займу вашу, можно?
Хотя рядом, совсем пустая, была натянута верёвка бабы Тани …

Дом был небольшой – два этажа, четыре квартиры. Все трёхкомнатные.
Люська с родителями, братом и бабушкой жили на втором этаже. Рядом была коммуналка – две комнаты занимала семья противного Люськиного одноклассника Вовки, а одну комнату – баба Люба.
На первом этаже, прямо под Люськиной квартирой жила тоже большая семья: её подруга Светланка с сестрой Наташкой, родителями  и двумя Светланкиными и Наташкиными молодыми дядями.
А рядом – тоже коммуналка: в одной комнате жил одинокий молодой мужчина, Дмитрий Иванович, в другой тетя Катя с маленькой Оленькой, а вот в третьей  и жила  баба Таня.

Дмитрий Иванович дома появлялся редко – всё по командировкам, работа такая. Тётя Катя работала, Оленька ходила в детский сад, вот и получалось, что тётя Таня почти целыми днями была в квартире одна.
И у бабы Тани, и у бабы Любы мужья давно умерли, а сыновья (у каждой было по два сына), разъехались по стране… Иногда приезжали с жёнами да внучатами, и та, к которой приехали, ходила страшно гордая и страшно занятая. И во двор-то выходила, чтобы зычно покричать внукам:
- Лиза, Петя! Ужинать!
Вот мол, ты тут на лавочке сидишь, а у меня гости, ага!

Однажды Люська подслушала разговор бабули с толстой Леонтьихой,  не из их дома, из соседнего. Просто они слишком громко говорили на кухне, а у Люськи дверь в комнату была открыта, случайно…
Сначала Леонтьиха попросила у бабушки какие-то рисунки для вышивки, и они долго и скучно разговаривали про орнаменты, цветы и где купить мулине, раз его нигде нет… Потом бабушка сжалилась и дала Леонтьихе одну басму этого самого мулине, зелёного цвета, а та обещала принести взамен  басму розового. Бабушке как раз был нужен такой цвет.
А потом Леонтьиха и спросила про соседок, не вышивают ли?  А бабуля ответила, что нет, не вышивают, но вяжут и она им на зиму заказывает носки и варежки для внуков, да так, чтобы одна не знала про другую…
- Что им не ладится-то? – спросила Леонтьиха. – Вроде обе в возрасте…
- Да,  - ответила бабушка, понижая голос, - это у них с юности ещё… Говорят, что они дружили очень, а вот жениха не поделили. Он сначала с Любой гулял, уж и к свадьбе шло, а Таня …отбила!
- Ну? – удивилась Леонтьиха.
- Да. Вот они поженились с Татьяной, а комнату им в бараке дали рядом с Любой, представляете?
- Да, что Вы! – ахнула Леонтьиха.
- Вот-вот… Ну, Люба и пошла за первого, кто предложил, вот как… Ведь и дети их не дружили, говорят дрались насмерть, парнишки же все.
- И  детей настроили… - протянула Леонтьиха.  – Ну, надо же!
- Да. В бараках-то долго жили, помните? И вам, и нам досталось. Я Томку свою тоже в бараке поднимала, мужа там же схоронила… И они мужей схоронили, только в разное время. А потом стали квартиры давать, да комнаты. Нас-то уже вон  четверо было, пятый вот-вот должен был появиться. А у них сыновья уже поразъехались, кто на Север, кто куда… И вот им, одиночкам, по комнате и выделили. В одном-то доме!  Хорошо, ещё не в одной квартире, а то бы передрались, ей-ей…

Поздно бабуля спохватилась. Дверь в кухню прикрыла. Люська всё слышала и всё поняла…
Вот им с Лариской тоже один и тот же мальчишка нравится, так что? Из-за него на всю жизнь с Лариской рассориться? Хотя… Люська вздохнула. Дело в том, что ни она, ни Лариска ему не нравятся вовсе. Вон он, Гальку на велике каждый вечер катает…

...Прошло несколько лет. Люська благополучно поступила в институт  и уже дворовые распри её совсем не интересовали. Другие интересы появились, вот так.
Однажды осенью, когда погода стояла ещё хорошая, солнечная и вообще было как летом, только листья пожелтели и опадали, шурша под ногами,  Люська возвращалась из института. На скамейке возле дома одиноко сидела баба Люба. Люська поздоровалась.
Не отвечая ей, баба Люба вдруг злорадно сказала:
- А Таньку-то… В больницу увезли!
- В какую?- опешила Люська.
- Не знаю! И знать не хочу! В первую городскую, вот куда!
- А в какое отделение? – спросила Люська.
- В какое… В кардиологию! Инфаркт у неё!- баба Люба резко поднялась со скамейки.
- Господь-то всё видит… - непонятно кому сказала она, но явно не Люське.

Дома Люська сообщила новость бабушке.
- Да, знаю я, - сказала бабушка. – Вот несчастье-то…  Катя уже телеграммы сыновьям послала.  Я тут бульон  куриный  приготовила, да пюре утром сделаю, отнеси ей. Завтра выходной, ты не учишься. Мне-то самой не дойти. Бабушка покосилась на палочку, на которую она опиралась в последнее время при ходьбе.
- А как случилось-то? – спросила Люська, накрывая на стол. – Баб, ты есть будешь?
- Да обедала уже с родителями… А как, кто знает. Люба её нашла.
- Баба Люба?
- Ну, да. В магазин она утром пошла. Смотрит, дверь приоткрыта. Назад идёт – опять так же дверь приоткрыта. И тихо там, за дверью. Она и подумала – вдруг, воры? Никого нет… Зашла, а она на кухне лежит… От нас «Скорую» вызывали, я и звонила….

...В больницу Люська пришла часов в двенадцать. Палату ей сказали в справочном окошке. Даже пропуск дали, сказали, «в тяжёлую – проходите сами, только там уже есть посетитель, поэтому вы недолго».
Палату Люська нашла быстро. Дверь была слегка приоткрыта, и оттуда был слышен чей-то голос. «Да ведь это … баба Люба! - ахнула про себя Люська,  -  Вот уж место, где ругаться…» Прислушалась…
- Да не казни ты себя, Танька, - слышался голос бабы Любы. – Что было, то быльём поросло. И не так уж я его и любила, Ваську-то. Просто пора подошла, а ты перебила… Много ты с ним радости-то видела? Ну, вот, то-то…  И я со своим много не нарадовалась. Давай-ка, подруга, поправляйся.  Мурка  твоя у меня пока. Скучает, тебя ищет. Ты тут давай,  не залёживайся. Нам ещё много о чём поговорить-то надо. Считай, сорок лет в молчанку играли…  Ну, давай, пойду я. Завтра приду, творожку принесу…

Люська быстро отошла от дверей палаты и прошла в конец коридора.
Баба Люба вышла задумчивая.  Люську она не заметила, и засеменила к выходу.
У неё, у бабы Любы,  теперь появились заботы и хлопоты... И нельзя сказать, чтобы она была им не рада.