больше всех, а я нашел всего три штуки, и то маленькие.
– Молодцы! – похвалила тетя Вера, высыпая картошку в пустое ведро. – Может, Алька грибов принесет на селянку. Гуляйте пока. Вон девчонки на улице играются и вы не толкайтесь под ногами – позову кушать.
Сестры, кроме старшей Алевтины, играли с куклами за домом. Иногда и меня вовлекали. Я был то продавцом магазина, то папой. Роль продавца меня устраивала больше. Роль папы казалась стыдной. Я отпускал «продукты» на самодельных весах – дощечки лежащей на торце кирпича. Осколок разбитой чашки сходил за килограмм сахара, горсть сухих сосновых иголок была макаронами, мелкие камешки – картошка. Девчонки покупали, расплачиваясь деньгами, настриженными из газеты. Когда все продукты были проданы, и в магазине сидеть становилось скучно, я шел в наш игрушечный дом и становился папой. Девчонки кричали: «Папа пришел, папа пришел!», и мне ничего не оставалось делать, как изображать строгого отца. Доставалось от меня младшей сестре Таньке. Тонька была старше меня на три года. Я кричал на Таньку: «Почему дети не кормлены, а уложены спать?!» Дети – две тряпичные куклы и один целлулоидный пупс – спали на кроватях из листьев лопуха, а Танька покорно отвечала, что кормить было нечем, потому и уложила спать, чтобы не орали.
Лето было засушливое, не грибное, но Алька частенько ходила в лес, надеясь хоть что-нибудь найти. Не один час бродила она по лесу, что бы принести несколько сыроежек или лисичек. В тот день она вернулась с пустой корзинкой.
– Ничего, доча… У нас и без грибов на два дня царский обед будет. Почисть картошку, а я в погреб слазаю.
– Чего это ты в пустом погребе забыла?
– А вот и не в пустом. Батька с «Заготскота» кусок конины привез – на трудодни выписали. Завтра Настя приедет Вадика забирать – будет чем угостить.
Пока я играл с девчонками, Мишка с Витькой убежали в лес. Я знал, что они там делали – порох жгли. Если Мишка утащил из коробка несколько спичек и оторвал чиркалку, значит пошли делать «поджигу». Однажды мы нашли в лесу горку коричневых трубочек. Я не знал, что это такое, оказалось – трубчатый порох. Горел он ярко и сильно вонял. Простой порох мы добывали из найденных в лесу патронов, высыпали змейкой на землю и поджигали. Дымящийся сухой мох затаптывали и забрасывали песком.
Неподалеку от нашего дома в лесу стоял подбитый танк. На развороченной башне белел немецкий крест. Мишка смело забирался на него и орал на весь лес: «русские победили». Нам с Витькой было не забраться, да и страшно: танк весь черно-зеленый, обгорелый, и только белый крест, как бельмо на глазу.
Мне надоело играть с девчонками, с их куклами и магазинами. Я ждал, когда же тетя Вера нас позовет. Вернулись братья из леса и приехал на обед дядя Петя: он работал на лошади в колхозе «Красный Пахарь». Это название казалось мне очень красивым. Я уже знал кто такой пахарь – это тот, кто пашет землю. А красный он потому, что сильно устал.
Я подошел к дяде, когда он слез с телеги и привязывал гнедую лошадь к изгороди.
– Ну что, Вадик, уезжаешь завтра? Не понравилось у нас?
– Понравилось. В школу надо идти, в первый класс, – объяснил я дядьке причину своего скорого отъезда.
– Ясен день, что не во второй. Я три класса окончил – догоняй дядьку и обгоняй, – он высморкался в кулак и вытер руку о штаны.
Дядька сбросил на лавку у дома свою линялую кепку, обнажив белый лоб с прилипшими волосами. Небритые скулы, ввалившиеся щеки и, казавшийся огромным из-за сильной худобы, нос – были коричневого цвета.
– Пошли в избу, может нас покормят, – он взял меня за руку своей костистой рукой и мы, без приглашения тети Веры вошли в дом.
– Алька, гляди, самые голодные уже здесь! А ну-ка руки мыть… все в назёме.
Пока мы с дядькой плескались у умывальника подошли братья и сестры. Все чинно расселись вокруг стола на высоких деревянных скамейках. Каждый взял себе ложку и кусок хлеба в ожидании, когда мать будет разливать суп. Тетя Вера достала из кастрюли кусок мяса и выложила его на алюминиевую тарелку.
– Суп с мясом, суп с мясом! Ура-а! – закричали Витька и Танька одновременно.
– Отец, порежь. Что сидишь умодившись, как в гостях, – тетя Вера пододвинула большой нож, похожий на винтовочный штык. Мы однажды в окопах нашли такой, только ржавый. От мяса медленно поднимался пар и все глаза были устремлены на этот кусок. Дядя Петя положил каждому на тарелку по куску мяса. Старшим, Альке и Мишке, куски были чуть побольше и мне – тоже. Конечно, это были не куски, а кусочки, но тогда они казались кусками.
На второе всем досталось по две картошины из дымящегося чугунка. На дощечке лежали порезанные на дольки огурцы. Маленький огородец, вскопанный по весне, давал урожай.
– А где же рыба? – удивился дядя Петя. – Я навострился на леща или налима.
– С мяса хорош. Леща ему подавай, – заступилась за нас тетя Вера. – Вадик говорит, что всю рыбу поубивало, как на фронте.
Тетушка звала меня Вадиком, в отличие от своих детей, которых окликала не столь ласково: Мишка, Алька, Танька, Витька, Тонька. Иногда кто-то из них удостаивался более ласкового обращения. Если прибегал с шишкой на лбу зареванный Витька, она жалела его прижимала к себе, дула на вспухшую шишку и приговаривала: «Витюшка, где ж тебя так угораздило? Золотце моё белобрысое». Витька сразу переставал реветь. Я для нее всегда был Вадиком, уменьшительных имен не удостаивающийся. Правда она следила за мной, спрашивала, не обижает ли кто, и за столом я получал порцию равную с другими или чуть большую. Витька как-то попытавшийся поменяться со мной куском хлеба положенным перед тарелкой – ему мой показался толще – получил от матери увесистый подзатыльник.
Срок моего пребывания в «Зеленой горке» подошел к концу. Мама приехала за мной, оставив маленького братика у соседки. Она пришла со станции нагруженная двумя тяжелыми сумками с продуктами. Тетя Вера охала, раскладывая «этакое добро» по полкам и ящикам:
– Насть, зачем же столь много-то? Это же ты все деньги извела. Сами что есть будете?
– Всё будем есть. Теперь по карточкам нормы увеличили. Конец голоду, – успокаивала мама разволновавшуюся сестру, доставая из сумки две буханки хлеба.
– Хлеб-то, хлеб духовитый какой, без отрубей. Матушка не дожила, пожевала бы такого хлебца.
Дети столпились у стола и наблюдали, что же еще достанут из большой клеенчатой сумки. Связка сушек сразу привлекла внимание и тут же была распихана по детским карманам. И пакетик с конфетами «подушечки» был справедливо поделен между всеми ребятами.
– Пап, на конфетку, – добрая Танька угощала отца сладостью.
– Ешь сама, Тань. У меня от сладкого зубы болят. Мне нельзя, – отказывался дядя Петя, собираясь на работу.
– Тань, давай мне. У меня не болят, – нашелся шустрый Витька.
– А ну-ка все гулять! Мишка, ты-то большой дурак, что рот раскрыл? Не слышь что ль?
Тетя Вера убрала последние гостинца, – кусковой сахар и мешочки с разными крупами, – опустилась на скамейку и заплакала.
– Я твово Вадика берегла. У Жихаревых козье молоко брала, пока деньги были. Он не хотел его пить, говорит – вонючее. Я его заставляла, привык потом.
– Окреп он, загорел. Веселей ему с ребятами, чем одному, – гладила меня по голове мама.
– Где ж одному? Юрочка подрастает.
– Тот несмышленыш еще.
– Ай, не долго… времечко-то бежит, как вода.
– Спасибо тебе, сестра, за всё!
К обеду приехал дядя Петя. Мама собирала мои вещи в старенький чемодан.
– Зря ты, Настя, парня забираешь.
– Это почему же? – удивилась мама.
– Вадик к нам привык и мы к нему. Хороший парень, не баловной. Пущай у нас остается, – дядя Петя хитро посмотрел на меня. – Останешься, верно?
– Мне в школу надо идти, я же говорил, – напомнил я ему еще раз.
– Школа и у нас в райцентре есть. Буду вас с Витькой на лошади возить, а?
Я не хотел огорчать дядю своим отказом. Если школа не убеждала его, то надо было придумать что-то другое, и я придумал:
– Меня братик дома ждет, и маме без меня будет скучно.
Этот довод показался дяде убедительным.
– Ладно, Вадик, поезжай с мамой. А на другой год обязательно к нам опять. Обещаешь?
– Обещаю.
– Ну и хорошо. Привози, Настя, мальца – не бойсь, прокормим.
До следующего года дядя Петя не дожил. Маленький осколочек три года пробивался колючей занозой к доброму дядиному сердцу. Тетя Вера осталась одна с пятью детьми и на следующее лето мама не повезла меня в «Зеленую горку».
В начале лета мы получили от тети Веры письмо:
«Настя ты привози Вадика-то он у тебя тихий где пять ртов там и шестой не в тягость привози Петю не вернешь Алька пошла работать дояркой молоко будет мальчишке».
Это письмо, написанное карандашом, без знаков препинания я храню как память о голодном 1946-ом и свидетельство о безграничной доброте женского сердца.
