Обман жил сам по себе. Серым был, как пепел. Носил он долгою одеяние, складки шлейфом опускались до земли, схожими были на хвост. Обиды людей волочились позади него. Время от времени возникала у него необходимость: в чью бы душу проникнуть и там поселиться - продолжить жалкое свое существованье.
Однажды увидел он идущего по дороге жизни одинокого путника. Никого рядом с ним не было: ни друга, ни сына, ни брата. Смотрел путник себе под ноги, как будто света дня не видел, не замечал сиянья звезд на небе.
- Вот, кто мне нужен,-обрадовался обман и влез в маленькую трещинку путника души смятенной, а сердце человека уговорил пойти с ним на выгодную сделку.
- Отныне будут твои речи сладкими, как мед, в шелухе слов не будешь знать ты недостатка. А это, знаешь, ли - власть над людьми, если поверят словам твоим лукавым…Хоть недолгой будет эта твоя радость,-подумал тут же обман,-взамен прошу ничтожно мало, лишь приюта.
Радоваться путнику настал теперь черед. Верили отныне его словам люди…Явилось ниоткуда множество друзей. Не заглядывали они ему в душу, недосуг было им так глубоко погружаться. Все суета мирская виновата. Свою-то некогда измерить, не то, что о чужой задуматься. Легче человеку стало жить: что скажет – верят, с три короба наговорит – кого-то осчастливит, сладким был вкус тех слов…
И только у самого осадок правды иногда горчил: помнил он о сделке. Уж сколько раз хотел избавиться от навязчивого обмана, из себя изгнать, да не тут–то было. Сиюминутные радости влекли. Стороны света сверкали мишурой праздника…Все было бы хорошо и счастливо, если бы однажды…не споткнулся он о ее взгляд, который ждал давно. Может, к нему и стремился…да теперь уже забыл, увлекся круговертью лиц. Остановился путник, отдышался, и захотелось ему слова сказать другие той, ни на кого не схожей. Но кроме нового лукавства ничего найти в душе своей не мог. Утратил навык искренним быть, как в юности далекой. Недолгим счастье оказалось. Не сможет ложью удержать – знал об этом. У любящих зримо сердце. Меркнуть стала ее радость от слов, шелестящих пустотой. Подолгу молча разглядывала она его:
- Ты кто? Разве тот, которого я знала? Ты тенью стал, да не заметил сам, и с каждым днем темнее и темнее…
Болела у него душа, сопротивлялась, но дар обмана – сладость речи - потерять не захотел.
- Пригодится. Дорога еще длинная. Легче так идти: там кто–то улыбнется, там поговорит, приветит кто-то или оставит на ночлег... А печальный ее взгляд забуду...Много еще глаз на свете белом.
Ушла она - боль его исчезла, но стало вдруг тревожно:
- Почему такая тишина внутри меня, оглохнуть можно…
- Как же…глохнуть, а я тебе на что? Да, ушла и душу забрала твою с собою... Мне так вольготно! Мы теперь такого наворотим…
- Да, наворотим, - безвольно вторил,-но когда–нибудь она вернется, и тогда...
- Не льсти себе! Себя не обмануть, как ни старайся. У лжи твоей не стало меры, - обман смеялся, - способным оказался ты, не ожидал, признаюсь!
- Задача теперь есть у тебя: в себе себя найти, того, кем был ты, путник, - что–то шевельнулось робко в районе сердца, - никогда не поздно это.
Куда ведет дорога наша? Что ищем мы на ней? Проходим мимо главного, забвение находим в мелочах тщеславных, счет ведем победам не великим, значительного так и не достигнув, тех людей не встретив, или отпустив, кто видеть может сердцем. Себя однажды подчинив обману, на дне той сладкой чаши наслаждений горечь оставляем, и сами ее пьем. Грустно это все…
