Тягучая июльская жара давно застоялась над нашей притихшей деревней. Солнце такое белое и палящее, что его насыщенный жар можно явно почувствовать, просто повернув ладони к бездонному синему небу. Деревья, цветы в палисадниках и даже трава вдоль заборов источают жаркие, густые запахи, наводящие лень на душу. С тех пор как незаметно и мирно завершил свою жизнь последний колхоз, деревня ведёт прямо-таки растительно-цветочное существование. Всё превратилось в какой-то захолустный дачный кооператив. Давно уже не слышно буйно рычащих дымных тракторов, преддоильной переклички колохозных коров на гуртах за рекой, не пылят по просёлочным дорогам гружённые пахучим силосом или тяжёлым зерном урчащие грузовички. На машинном дворе и в небольшой деревенской кузне не звенят на наковальнях молотки и кувалды. Только изредка по улице промчится мимо, шурша шинами, недорогая залётная иномарка, да проедет в магазин деревенская тётка на скрипучем велосипеде, вот и вся пейзажная живопись. Даже куры и поросята не бегают беспечно по улицам, как это было в моём детстве. А лошадей и подавно не видно. Тявкают изредка из-за заборов какие-то собачки, больше похожие на трусливых мелких кошек, и тут же замолкают, испугавшись собственной смелости. Мы с братом Андреем идём на реку.
Мы устали от городского напряжения и приехали на родину, чтобы помочь матери по хозяйству. Подправить и обновить заборы, заменить полы в бане, окучить картошку в огороде, да и много ещё чего можно найти для души и для порядка в отчем доме. С тех пор как два с половиной года назад умер отец, мы считаем своим долгом почаще навещать мать, чтобы она не чувствовала себя совсем одинокой. Ну а когда все домашние дела переделаны, то не грех и отдохнуть на природе. Есть у нас на реке любимые места, обжитые нами ещё с самого раннего детства. Миром и покоем веет от теплого ветра и уже не хочется думать, что совсем недалеко раскинули клешни пригородов монстры города, подмяв под себя когда-то цветущие холмы и когда-то зеленеющие леса. Теперь на их месте чёрный асфальт и серый бетон. А здесь прозрачная тёплая река, мелкий белейший горячий песок, убаюкивающий шум воды и заросли дикой смородины и тальника. Но это место не совсем рядом с селом, и нужно ещё пешком пройти около двух километров по берегу.
Одинокая фигурка виднеется на берегу. Спрятавшись в тени наклонившегося к реке тополя и опустив ноги по колено в реку, на берегу, ссутулившись, сидит пожилой рыбак. Нужно быть поистине фанатом этого занятия, чтобы днём рыбачить. Днём и клёв хуже, чем утром или вечером, и жара не располагает к сосредоточенному наблюдению за поплавком. Тропинка проходит совсем рядом с местом его дислокации, и он с любопытством следит за нашим приближением. Это дядя Вася Рец, отец моего деревенского одноклассника. Когда-то колхозный водитель, а ныне свободный пенсионер колхозного значения.
- Здорово, дядя Вася, - негромко приветствуем его мы, - как улов? Есть чем кота умаслить? А то ведь может и домой не пустить.
- Здорово, хлопцы, - говорит он нам в ответ, - какой там сегодня улов, вон поймал на ушицу ельчиков да окуньков, - и он кивает подбородком на слабо колышащийся в воде самодельный кукан с десятком небольших рыбёшек. - Я же больше загорать прихожу, да от бабы своей отдохнуть, а то не даёт дома никакого житья. Разве я рыбак? Вот батя у вас был, тот настоящий рыбак! А я так, больше для души.... - и, помолчав немного, продолжает разговор:
- А вы к матери помочь приехали? Правильно, ей сейчас трудно привыкать жить одной. К отцу на могилку уже ходили...?
Андрей молча присаживается рядом с ним, некоторое время молчит, а потом достаёт из пакета банку с купленной нами по дороге самогонкой.
- Выпьешь с нами, дядь Вась? А то нам двоим этого, наверное, много...
- А чё ж не выпить, выпью немного, за помин души вашего отца. Наливай, грех отказаться.
Опрокинув одним глотком небольшой гранёный стаканчик и похрустев на закуску зелёным яблочком, он откидывается всем вальяжным корпусом на бережок, и ,опираясь на локоть, созерцает золотую рябь на воде.
- Он же мне почти другом раньше был, ваш батька, оооо-о-о, что ты, сколько у нас вместе всего было. А начинали знакомство чуть не с мордобоя. Такой он непростой был человек.
Вот вы наверное и не знаете, но раньше наше село делилось на четыре части, и везде свои козыри были. И чё там было раньше делить, сейчас и не понимаю..., а тогда попробуй, выверни что нибудь не по фасону на другом конце улицы. Та часть где жили мы, называлась Юхнивкой. Та, которая ближе к речке - Пронозивкой, та что к кладбищу Козынивкой, ну а самый конец деревни назывался Жабивкой. А...? Почему Жабивкой...? А чёрт его знает. Остальные-то по фамилиям самых больших семей назывались. Наверное, потому что четыре дома стояли на отшибе и чтобы к ним добраться, нужно было пройти такую небольшую болотину. Ну и ясно-дело там жабы водились. Да и чтобы пообидней им было. Справится с ними никто не мог, вот и пытались хоть так отместку устроить. Честно сказать, побаивались мы их. Ухх-х-х, и отчаянные все хлопцы были, хоть и было их всего четверо. Значит, Василь был самый старший, Андрей был, Иван помладше их года на четыре, и в крайней хате жил Ема. Не знаю сказать сколько ему лет было.
Андрей, тот фасонистый был. Любил туфли начистить, или сапоги хромовые, принарядиться и перед девками себя показать. Вот сколько помню его в молодости, всегда ходил в шёлковых каких-то блестящих рубахах и плисовых штанах. Рубахи у него всегда были или красные или синие. Шёлк был настоящий, не то что сейчас. Кудри вьются, в зубах папироска, в кармане финка.
Васька был постарше и покрепче. Одна беда, зрение у него было совсем никудышнее. Он уже потом попозже ходил с цыпком. Ну, как не знаешь...? Цыпок..., торосточка для слепых такая. Тонкая палочка с наконечником, дорогу щупать. Но, не смотря на то, тоже дрался знатно. Вот не поверишь, а он бил на слух. Орали же все как скаженные, в основном подвыпившие. И тут он без промаха.
А вот Иван простой был. Как-бы сам в драку за себя... никогда не лез. Но, когда за друга, он горой. Такой он был. Высокий, худой, руки длиннющие, сам ударит как бичом хлестнёт, а по нему особо не попадёшь. Худой же и гнутый, пока прицелишься он три раза успеет в обратную сторону изогнуться. Но должен вам, хлопцы, сказать, что слушался он во всём Андрея.
Дядя Вася, как бы не замечая и мимоходом, берёт протянутый ему следующий стакан, опрокидывает его в рот, вытирает губы тыльной стороной ладони и, меняя червяка на крюке, продолжает свой неторопливый рассказ.
- Вот ведь хитрован был ваш батя. Почти все драки начинал он сам, но в драку первым получается лез Иван. Потом подключался Василь. А он пока в стороне . Сам набузит, наорёт, а Иван с Василём отдуваются. А когда уже видит, что начинают Ивану и Ваське физиономии портить, тогда и он пиджак скидает. И бьёт, главное, как прицелом, ни как Ванька всех кучей своими палками охаживает, а выбирает по одному, сначала кого послабее выберет, потом другого такого же, а потом уже и до больших добирается. И незаметно так подкрадывается, то слева вынырнет, ударит, то справа проберётся, неожиданно хвостнёт. Драка кончится, у Ваньки морда набекрень, у Василя вся рожа в крови, а Андрею хоть бы что. Только лыбится, да папироской дымит. Поднимет пиджачок, отряхнёт и снова к девкам в гости. Не любили его сильно за это, которые прямо ненавидели за эту непрямоту. Я вот тоже не любил вот это всё. Когда они были втроём, то мало кто с ними справлялся. Тюрьма в Минусинске по всем нам плакала, прям рыдала горькими слезами. Чё уж греха таить, и мне пару раз крепко досталось.
А когда бывало, что намнут им парни бока, то тут уж к ним подключался Ема. Кто он был такой, я и сказать не могу. Жили они с матерью в маленькой хатке на самом конце улицы. Бедно жили. Мать у него работала по "нарядам", так называли. Где коровник побелить, где траву покосить, где ещё чего по мелочи. Получала совсем мало. А Ема ещё подростком устроился коров пасти, а на зиму скотником на ферму. Тоже какого лешего там заработаешь...? А образования и двух классов, наверное, не было. И был он такой отчаянный, что прямо скажем - дурак. Нервенный какой-то. Мелковат он был и страшненький, как облезлый щенок, но если его кто-то разозлит, то горя хватало всем. Дрался он так, будто живёт последний день. А когда силёнок ему не хватало, то он хватался за нож, и тут уже только успевай прыгать через заборы. Тогда всё ему нипочём, если бы догнал кого, зарезал бы без слов.... И вот опять же, утихомирить его мог только Андрюха. Догонит его, схватит за грудки, а Иван в это время ножик из рук вывернет. На них он не кидался. Сам натравит, а потом сам и успокаивает.... Чёрт его знает, прости Господи, что это....
И вот не пойму, чего нас мир не брал? Кого делили? Девок? Так девки у нас шустрые были, не спрашивали нашего разрешения, за кого замуж выходить. Село-то было, с конца в конец за пятнадцать минут можно пройти. А гонору-то, гонору..., как в путном городе.
А счас вот и драчуны же пошли, мать их ...! Чуть что, по морде получит, сразу пиджачок подмышку и в милицию побёг заявление писать. Научили всех писать в школе на свою голову. Был раньше у нас участковый Ерёма, так он раз в месяц к нам приезжал. На пегой кобыле. Один и без фуражки. Самогонки попьёт, у Шмачки переночует, утром натощак похмелится литром первача и назад, преступников гонять. Сплюнет только, разбирайтесь дескать сами, некогда мне ваши дитячьи обиды на бумагу марать. Всех ворованных кур в деревне не пересчитаешь. Вы же мужики, вот сами хулиганов и приструняйте! Если чего, то разрешаю пару раз по мордам дать, ради соблюдения порядка и закона. Залезет на свою кобылу и потрёкает в район.
А то вот, помню, Андрей мотоцикл себе купил. Всё лето ездили они с Ванькой через Кебеж калымить в Суэтук. Срубы домов делали. Плотник же он был первейший! А осенью прикатил он домой из района на мотоцикле. Не какой нибудь Эм сто три, А Иж сорок девятый! Чёрный, блестящий, всякие хохоряшки отполированные блестят на солнце и он в своей красной шёлковой рубашке. А девки перед кином на лавочке у клуба сидят. И он подъехал так гордо, локти на руль положил и говорит, - "поедешь со мной, Катерина, кататься?" Это, значит, к матери вашей он так обращается. А она ему : "Нет", - говорит, - "мотоцикл у тебя пыльный, платье себе замараю!" Тогда он достал из кармана большой шёлковый платок и на заднюю сидушку постелил. Рассмеялась она: "А, поехали!" - говорит, - "всё равно кино неинтересное". Залезла на мотоцикл, руки ему на плечи положила и поехали они. Вечер был, помню, тёплый. Я тоже тогда в кино не пошёл, картина действительно неинтересная была....
