14. Правдивая легенда

значит, курила. А говорила, что нет. Во всём остальном девица знатная: две руки, две ноги и между.
    Прослышали братья об чудесности её и решили посвататься. Позвали сваху, задачу ей оперативную ставят: мол, давай, сосватай нам девку тиурульную. Сваха дивится: где ж это видано – двоих за одну сватать! В таких делах третий – лишний. А братья её успокаивают: «Не боись, карга: третий не лишний, третий – запасной». Тут им сваха и призналась: мол, положил на эту девицу глаз змий поганый по прозванию Хейнясенмаа. Сам он неуравновешенный и оттого злющий, на острове живёт с матушкой своей, великой Пиявкой, матерью всех глистов русских. Загоревали братья: как им змея поганого извести да голубушку свою ненаглядную вызволить? Тут сваха и говорит:
- Помочь горю вашему может только один человек: великий еврейский богатырь Иван Рашидович Вяйномяйнен. В народе его величают Сугубый, потому как он реально сугубый.
- Так где ж нам найти богатыря того!? Да как же нам уговорить его о великой помощи!? – заголосили братья.
- Уговорить-то его просто. Для этого надо вызволить его из беды неминучей. Приковал его змей поганый, Хейнясенмаа проклятый, к скале  Куркиниеми: хитростью заманил, некашерным зельем опоил.
- За что ж он его так, окаянный!? И как же он сумел самого еврейского богатыря-то обмануть!?
- Вот что легенда говорит. Сидел Сугубый 33 года и 3 месяца, сидел за мокруху. Выпустили его с зоны Валаамской, и вернулся он домой другим человеком: ни на муравья не наступит, ни птичку не спугнёт. Однажды ночью залетел в его дом комар-кровопиец и жужжит, жужжит. Сугубый сначала терпел, терпел, горемычный, потом поговорить с ним пытался, но комар, отвяза поганая, фактически игнорировал его инициативы. «Какое некуртуазное амикошонство!» - подумал Сугубый. Вконец извёл его этот членистоногий. Поймал его богатырь, а убить не решается, так как в завязке был, слово богатырское дал. Тогда он в сердцах взял и оторвал у него причинное место за обиды нанесённые.
    С тех пор комары пищать стали и крови не пьют, а только нектар. Комарихи, конечно, пьют; у них и отрывать-то нечего. А комары не пьют. Натешиться-то с комарихами не могут; одно осталось: нектару напился, под лист свалился. И размножаться стали неестественно…, яйцами женскими. Нажаловались они матушке-Пиявке, а она сынка подбила отомстить Сугубому за надругательство. И вот они что удумали.
Сугубый-то себя числил евреем горным. С равнинными ничего общего иметь не хотел. Говаривал часто: «Я – горный еврей, не чета равнинным. У нас, у горных евреёв с издавна иначе. Мы, горные евреи, люди честные, открытые, бога помним, заповеди блюдём».  На этом его и подловили. Пришёл к нему змей на своих ножках маленьких и говорит: «Хочу с тобой, друг, выпить за нас, за горных! Плюнем с горных вершин на равнину, накрошим на них батон, спустимся по-молодецки в долину медленно и чинно!»  Тронул змий сердце Сугубого, доверился он окаянному, и раздавили они по литру Путинки некашерной. И упал богатырь, как подкошенный, и оросил землю-матушку отрыжкой нездоровою. А змий оттащил его к скале Куркиниеми и приковал его цепями тяжелыми. С тех пор прилетают к богатырю каждый вечер комарихи обозлённые и кусают его за то место, что оторвал он. Так  мстят ему за жизнь свою изломанную, за либидо поруганное.
- Да-а-а, дела,- сказали братья. Как же нам богатыря-то вызволить  да змия за антисемитизм наказать?
- Чтоб силу ему вернуть богатырскую, - молвила сваха, -  надо натереть его зельем чудесным. А зелье то в пресном море есть, в этом тайна великая.
- Что же это за зелье чудесное? Говори, карга, коли хочешь жить, - в один голос братья молвили.
- А зелье то есть моча прокажённого дельфина. О, как! – гордо сказала сваха.
- Чё ты гонишь!? - завёлся Лахденпох. - Дельфины, животные морские, не местные.
- Он потому сюда и приплыл, что здесь его братья не водятся, чтоб не заразить кого. Здесь дельфин тот обитает, здесь жизнь свою коротает в одиночестве.
Поверили братья свахе, достали лодку плоскодонную и отправились в море пресное. День плавают - нет ничего. Второй – та же история. На третий день видят, плавник вдали показался: дельфин, значит, приплыл. Прыгнул Лахденнах в воду ледяную и давай кричать, будто тонет. Дельфин животное деликатное, сочувственное, приплыл сразу, Лахденнаха снизу к поверхности подталкивает. Тот его обхватил крепко руками и ногами, и Лахденпох вытащил их обоих в лодку плоскодонную. Приплыли братья к берегу родному, вытащили дельфина на берег, а он не писает - и всё.  Видно, пока плавал, испИсался весь. И стали братья думу думать, как прописать дельфина проказного. Лахденпох говорит:
- А, давай ему в рот нальем пива хмельного.
- Нет, - отвечает Лахденнах, - лучше арбуза дать астраханского.
И стали братья спорить, что быстрее: арбуз или пиво. Три дня эксперименты проводили. К вечеру третьего дня пришли к согласию: арбуз на одну сигарету быстрее пива. Побежали радостно к берегу, а дельфина-то и нет, только баночка стоит майонезная с жидкостью золотистой.

Взяли братья баночку,
Да, сели братья в лодочку,
Да, вышли братья в озеро
Спасать богатыря. Э-э-э-х!

Долго ли коротко, добрались они до Ивана Рашидовича, чресла его волшебным зельем растирают, уринотерапируют, значит. Очнулся Сугубый от вони страшной да как чихнет по-богатырски. Цепи оборвались, братья в воду попадали да утонули.
    Старики сказывали, что отомстил потом Сугубый змею поганому. Сразил его мечом богатырским и освободил от чар прекрасную Тиккурилу. Тиккурила два года печалилась: по году на брата. Потом договорилась с волхвами, и они задним числом нотариально заверили ей брак с братьями. И стала она женою мужнею, и дали ей имя новое женское – Лахденпохья. А то место, где она провела остаток своей жизни, тоже назвали Лахденпохья. Но и по сей день половина жителей этого поселка называют себя Лахденпохцами, а вторая половина – Лахденнахцами.

* * *

Дорожная Пыль закрыл папку. "Кэкэ  чертовски велик", - подумал он и уснул.