ухода родителей мы с сестрёнкой пили чай с плюшками и американским шоколадом. Каждый откусывал от своего куска понемножку, чтобы растянуть это неземное наслаждение. Спустя время, сестра съела свой кусок шоколада, а я, имел, тогда, не очень хорошую привычку, оставлять лакомство «Напотомочки». Отложил четверть выделенного мне куска шоколада «напотомочки», и положил этот кусочек в баночке на полку со своими игрушками в этажерке (это лёгкая полка для книг, посуды и т.д.). Моя сестрёнка видела это.
Прошла неделя, и я захотел доесть свой американский шоколад, подошел к этажерке, а там ни баночки, ни шоколада. Я в крик, бегом к маме жаловаться, что пропал мой шоколад, и пустился в такой горький плач, что казалось, что большего горя у меня не будет. Прошло шестьдесят лет, а я помню, как я рыдал. Я рыдал от того, что пропало лакомство, которым нас не баловали, я рыдал от обиды и ещё рыдал, что моё доверие было растоптано моей же, любимой мной, сестрой.
Отец пригласил сестричку в соседнюю комнату и о чём-то с ней говорил некоторое время, после чего, она подошла ко мне и призналась, что это она не выдержала и съела мой шоколад. Она, тогда, так же сказала, что очень меня любит и, если бы она попросила у меня тот кусочек, что я оставил «напотомочки», неужели я бы ей не дал его.
Я, сквозь слёзы, ответил, что тоже люблю её и, конечно, дал бы ей этот кусочек американского шоколада. Мы с ней обнялись, слёзы на моих глазах высохли, но, наверное, никогда я уже не буду ощущать такого удовлетворения от примирения со своей
сестрой.
Наблюдая эту картину, расчувствовались и отец с мамой. Отец, что-то пошептал маме на ухо, она, пыталась что-то возразить, говорила, что это последняя, но отец был непреклонен. Мама встала и вышла в соседнюю комнату, вернувшись через минуту, она несла в руках банку американского шоколада. Отец взял консервный нож и, открыв банку поделив её содержимое пополам, сказал, - ешьте на здоровье дети, вы у нас самые лучшие дети в мире.
Конец.
