Рубильник.

Рубильник.


 
Расскажу я вам, друзья, о троллях. Вам давно известно, что они живут под мостами, ходят с топорами и дубинами, а еще постоянно пьют. Все это правда. Но есть и другие тролли. Они не шляются по пустынным дорогам в надежде ограбить одинокого путника. Они не наводят страх на все окрестные деревни. Они не напиваются и не пляшут с похабными песнями у церкви. Наши тролли выше этого. Или ниже. Или вообще, стоят в стороне. Живут они в стенах. Или в гранях. В тех гранях, которые делят мир на осязаемое и неосознанное.
*   *   *
  Я с тех пор много огранях думаю, соображаю что к чему. Важные они эти грани, сдается мне. Но это если стакан граненый. Если же он пластиковый и мерзко шуршит, то смысла там нет, а есть лишь тоска смертная и головная боль. Вы задумывались, почему у граненого стакана шестнадцать граней? А все просто – шестнадцать это один плюс шесть. Равняется семи. А что есть семь? Число духовного совершенства, не более, не менее. Так что, пользуйте правильные стаканы, а не шуршащую бездуховность.
  Сидим мы как-то со Шмыром на кухне, беседуем. Он мне про бепорядок, да про политику, а я ему про круги и квадраты. Потом про реформу министерства ассенизации и про первую плейстейшен, а я ему про бесформенные формы. Потом еще по одному стакану выпили. Шмыр закурил и пустил дым к желтому потолку. Прищурился, и затылок чешет. Я ему: "Что, мозг свербит?" – подколоть, значит, решил. А он улыбается  и молчит. Наливаю. Выпиваем. Курим. И вот оно, то чувство, благодать называется, когда за окном снег валит, играет пианино, шипит чайник на плите, и мы сидим, молчим и улыбаемся друг другу. Потому что все и так ясно. Потому что так правильно. Стоп! Какое пианино? Откуда у Шмыра пианино? У него и магнитофона нет – продал. Так вот же звук. Его почти видно, летает вместе с сигаретным дымом. Сливается  в узор под потолком, танцует вокруг тусклой лампочки, сгущается, плотнеет, темнеет. А я сижу, задравши голову вверх, смотрю. Вдруг дымное облако падает на стол среди бутылок, чихает и на его месте появляется черт. Высотой сантиметров  тридцать, а в руке – таких же размеров отвертка.  
– Я не черт, я тролль, черти у нас на других должностях.  Я втягиваю воздух и понимаю, что оно читает мысли.
– Сам ты оно! – тролль сопит и отворачивается. – Я, между прочим, не абы кто! Профессиональный оператор ментального рубильника! Слыхал?
– Нет, – я с трудом расцепил зубы.
– Вот и сиди, откисай.
– Че, б*я? – я начал нервничать.
– Ниче, б*я, через плечо! – он взял отвертку наперевес, – смелый дохера, что ли? Я когда к тебе приду, переключу тебя на бомжа гнойного, будешь знать. Не мешай работать. А то клиент вон уже синеет.
Я глянул на Шмыра. Он так и сидел, подперев щеку рукой, между пальцами дымела сигарета со столбиком пепла.
– А че ты к нему? – я постепенно приходил в себя.
– Через плечо, сказал же. Не мешай.
  Он покрепче сжал отвертку и ловко запрыгнул на правое плечо Шмыра. – Ану подержи! – он протянул мне инструмент. Я машинально взял. Отвертка как отвертка – с прямым наконечником, рукоятка обмотана изолентой.  
Тролль же мохнатыми лапками развернул голову Шмыра затылком к себе. А тот продолжал улыбаться, слепо уставившись в стену, сигарета истлела почти до пальцев, я вытащил ее и затушил в пепельнице. – Давай отвертку! – в голосе тролля чувствовалась привычка командовать. Я протянул инструмент и с трудом поднялся с табуретки, чтобы лучше видеть. Тролль принялся тыкать отверткой в затылок Шмыра. В то место, где у каждого есть металлическая пластина с заводским номером, прихваченная по углам винтиками.
– Слышь, а может у него там крестообразной надо?
– У него? Крестообразной? Не смеши меня! С крестообразной черти ходят, а я тролль! Понимаешь разницу?
– Не очень.
– Ну ты и тупой…
– Сам ты… – решил я огрызнуться.
– Не зли меня, примат! – тролль угрожающе на меня покосился.
Он продолжил отвинчивать пластину, а когда закончил, бросил на стол. Пластина зазвенела среди бутылок и стаканов. На ней красовалась гравировка – модель: алкаш бытовой, гарантийный срок эксплуатации: 40 лет, наименование: Шмыр. И длинный серийный номер. Напротив имени кто-то нацарапал «лох». Я вспомнил как мы ржали, а Шмыр пускал пузыри, лежа мордой в салате.
В затылке Шмыра обнажилась полость, ранее прикрытая пластиной, а в ней маленький такой переключатель, навроде рубильника, как раз под стать лапке тролля. Мне стало не по себе. Негоже вот так смотреть на человека, когда он с оголенной душой и я отвернулся.
– Да не боись, смотри, раз такое дело, не каждый день такое увидишь, – мелкий паскудник взялся за рубильник и переключил его в верхнее положение. У меня у самого зачесался затылок,  я непроизвольно вскинул руку и заскреб ногтями по собственной пластине.
– Тихо, не нервничай, дырку проскребешь, – тролль хихикал, – ну вот, теперь порядок, подай крышку.
– А что теперь с ним? – я протянут ему железку и не отрываясь глядел, как он привинчивает ее назад.
– С ним теперь все в порядке, а вот с тобой что делать? Я смотрел запросы из конторы на пять лет вперед, тебя там нет. Так что, гуляй пока. Раньше чем через пять лет тебе ничего не светит. А за пять лет ты и спиться успеешь, и под машину попасть, и из окна сигануть. Такие дела, братуха, без обид, – он кряхтел, затягивая последний винт.
– А если я сам, того… Отверткой.
– А ты, в натуре, тупой. Не мудрено, что тебя в запросах на переключение нет. У тебя ксива есть? Я спрашиваю, есть корочки? Что ты прослушал курсы и являешься профессиональным оператором ментального рубильника? Нет. Вот и хрен тебе, а не отвертку. Тут, брат, не все так просто. Сначала курсы прослушай, зачет сдай, а потом и отвертку получишь. Тьфу ты! Ты ж примат! Забыл совсем. Вам отвертки не положены, только гаечные ключи и то, не меньше, чем на двадцать четыре. Не предназначены вы для тонкой работы. Короче, ничего у тебя не выйдет без образования.  Дергай, не дергай рубильник – толку не будет.
– Понятно… – настроение у меня окончательно пропало.
– Ну, бывай, примат! – тролль спрыгнул на стол, но потом вроде как передумал, и со словами «На, подержи» протянул мне отвертку. Затем обхватил обеими лапками недопитый стакан, сделал добрый глоток и исчез. Через секунду появился снова, матюкнулся, выхватил у меня отвертку и пропал, теперь уже окончательно.
*  *   *
– …так вот, помнишь Миху с пятого подъезда? – Шмыр, как ни  в чем не бывало, рассказывал дальше, – так вот, прикинь, у него тесть на зоне работает, на больничке. Привезли к ним одного старого уркагана, а у него прям на этом деле, – Шмыр указал глазами вниз, – отакенная муха наколота, прикинь!
– Во дурак! Интересно, бабам нравится?
– Да какие там бабы, ему за шестьдесят уже. Наливай, давай!
*   *   *
  Через месяц Шмыр бросил пить и устроился грузчиком. Когда он получил первую зарплату, естественно, я потребовал выставиться, а чего ж, традиция. Мы снова сидели на той же кухне, а на столе стояла и выпивка, и закуска. Да только Шмыр не пил, потягивал сладкий чай и улыбался, как всегда. Хотя какой теперь он Шмыр? Николай Иванович Шмырев – ни больше, ни меньше. Уважаемый человек, с работой и без вредных привычек. А еще через год он начал рисовать картины. Я в искусстве не особо рублю, но картины красивые. Природа там, рассветы. В общем, здорово его поменяло после отвертки-то. Я как-то втихаря взглянул на пластину Шмыра, когда он отвернулся. Ему там новую надпись выгравировали «Грузчик обыкновенный» А я? А что я? Так в бытовых алкашах и хожу. Не спился, хотя употребляю регулярно, под машину не попал, хотя часто иду домой  на автопилоте. Тролль не приходил, да и пять лет еще не прошло. Хотя, с каждым годом тот вечер все больше забывается. Порой кажется, что это всего лишь пьяные галлюцинации. Белка, там, алкогольный психоз. В целом, живу неплохо. Но временами накатывает хандра смертная. Бывает, проснусь – в голове молотки стучат, во рту как будто песком присыпано, подойду к умывальнику, суну голову под кран, и такая досада берет, что хоть вой. А ничего не поделаешь. У одного документ и отвертка, а у другого «алкаш бытовой» на затылке. Жду его, тролля окаянного. Уже и пять лет прошло, а его все нет. Ничего, появится. Должен же быть и у меня личный тролль, чтобы рубильник в голове переключать. А иначе нельзя. Иначе – все, конец. Так и будем топтать землю, кто кем создан – алкашом, там, бухгалтером, дворником. Не… Без троллей никуда. Я когда стакан беру, постоянно про это думаю – авось, сегодня, придет, переключит. Держусь за стакан, сжимаю его в руке и никак не могу решить, круг он спасательный или камень на шее. Кстати, посчитал недавно, сколько же у него граней, у друга стеклянного. Сам диву даюсь, почему раньше не додумался. И что бы вы думали? Нихрена их не шестнадцать! Двадцать и точка. А двадцать это просто двойка. Дуализм, мать его. Палка о двух концах, две стороны медали, два положения рубильника – верх и низ, третьего не дано. И верю я все более, что гравировка на затылке это не приговор. Это как минимум возможность. Посмотри на затылок друга. Что у него сборщики выгравировали на пластине? Как нет пластины? У всех она есть, не будем же мы ходить с неприкрытым ментальным рубильником. А если нет пластины, то к чему я все это рассказываю? Какие, нахрен, тролли с отвертками? Какие рубильники? Просто будь нормальным мужиком и выпивай только по праздникам. На Новый год, Рождество и День ассенизатора.