Венки

Раз

В моем огороде росли на грядках головы. Они скалили свои зубы и ехидно смеялись, но ночами они горько плакали и выли на холодную луну, хором жалуясь на одиночество. Я зажимал свои уши прячась под одеялом. Я боялся, что мне тоже станет так одиноко, я включал свет во всех комнатах как, будто у меня все дома... как будто кипит жизнь.
Головы бубнили, рычали и звали меня, они хотели, что бы я говорил с ними. Говорил как с живыми. Тогда я выходил в огород и подолгу их слушал, потому что не мог вставить и слова. Потому что не знал что сказать всезнающим одиноким головам, растущим на грядках в моем огороде. Я молчал.
Я молчал, и скоро они начали говорить, что меня нет. Что они сами выросли тут, а я всего лишь всеобщее заблуждение и миф. Я возражал, но мой голос был слишком слаб, что бы перекричать недовольный их бубнёж. Они перестали верить в меня... За это я отвернулся от них и перестал удобрять и ухаживать за ними, позволил им порасти сорняками. Отдал на милость паразитов. Я отвернулся от всезнающих голов, к другой грядке. Там росли задницы ...
Два

А за нами по пятам шли волки, кружили в метели и рычали, пугая коней. Те брыкались и слепо несли по воле извозчика в самое сердце вьюги. Сани раскачивались как на волнах, и словно шторм в лицо плевал морозом февраль, взметая снежные вихри вперемешку с волчьим рыком. В рукавицах озябшие пальцы сжимали пузырек с морфием, что мне вручил заботливый фельдшер Исаак. Если повезет сегодня, будет теплый сон. Но урывками доносящееся голодное хищное урчание, сквозь стоны вьюги намекало на наивность моих чаяний и надежд. Быть разодранным в февральской ночи перспектива более реальная, нежели уютный сон, деля объятия любимой с ревнивым Морфием.
Лия, спрятавшись в платки и шали с обреченным спокойствием смотрела на меня и казалось, наслаждаясь песней голодных хищников. Иоганн что-то кричал сквозь метель и вьюгу ругая коней или может меня... а Я просто сжимал пузырек морфия в рукавицах, словно дитя защищая от всех опасностей этого мира. Крепко держал его и потирал холодное стекло ледяными пальцами пытаясь согреть или успокоить мечущуюся в склянке жидкость.
- Ты виноват. говорили её глаза. Без укора, а просто констатируя факт.- Ты и твое пристрастие.
- Я - моргнув, соглашался я. Винить больше некого. Сделать свое пристрастие общей тягой, было на моей совести. Но чувства вины или разочарования не было, только немного страха, что я больше не смогу, быть может, прикоснуться к горячему телу своей спутницы, согретому лаской и вином...
Даже когда жадные пасти глодали кожу на моем лице я сжимал пузырек с препаратом, даже когда они растащили мою любовь по кускам, я просто принял этот факт, пожалев лишь о том, что не позволил своей спутнице погостить у добрых людей, этой ночью...
Теплый, шершавый язык на лице. Смрад из пасти. Я предпочел бы просто уснуть на мягкой перине отравленный сном ...
Три

Так он говорил , смотрел в душу и чифир хлебал с таблетками вприкуску, вкусно.Морщил нос и папирос просил за проповедь матерную...говорил так смеясь и зубами сыпал в ладони раскрытые, коронками блестел , что не сжевал и внимания желал... старик умирал. Когда с хрипом говорил , кашлял.
-Кишки метрами будешь наматывать,бошки собирать и пришивать, слезы выплакаешь все,но никуда не денешься от такой зимы. По грязи пойдешь , в небо плеваться будешь и мечтать ,что есть куда идти. Что не к бездонной яме скатываешься, по соплям и крови своей, с дерьмом человеческим в вперемешку. До одышки кровью харкать на ладони вспотевшие, на морозе леденеющие и дрожащие с похмела. Блядьми всех считаешь? Потому по морозу уходишь , скользя по желтому льду, но не блядей испугался . Себя искать пошел, собирать по частям,в помойных баках шнырять и ширяться в подъездах,хмурым в вену за упокой души, пропахшей дешевым алкоголем.
Отлетевшие с поехавшими, безнадежные и немощные, больные и юродивые благовест на склянках битых звонят собирая всех чертей на службу. Крестным ходом вокруг твоей головы , забальзамированной миром и ладаном ,идут. Радуйся. Есть кому-то до тебя дело ...но не нам, не всем, не близким.
Три с четвертью

Давно так тихо не было. Стены напряглись бетонными мышцами и изо всех сил стараются не издать ни звука, не пропускают его и не создают. Воздуху стало тесно и он ,замученный и покоренный, молча сдался и начал отступать, да так спешно, что сон не успевал заполнять вакуум ,где все звуки висли как в киселе, плавно стекая на пол. Двери не скрипели , а шептали шурша распахиваясь мне на встречу, пропуская из комнаты в комнату. Звуки шагов поглощают ковры и дорожки..тишина. Только в голове толпой звенят скандирующие голоса " Слад-Ких-Снов!Слад-Ких-Снов! Слад-Ких-Снов!" словно на митинге рвущие, воспаленные голодом глотки, беззубые шамкающие рты недовольных старух и вспененных жидовским произволом студентов-нытиков жадные пасти.
Из комнаты в комнату, пока сон словно жадный спрут тянется своими щупальцами до каждого угла, пытается заполнить собой каждую полость. Я вдыхаю его и наконец понимаю,что давно пора возвращаться к началу маршрута. И под ревущий прибой толпы, хором орущей колыбельную, Я отправляюсь на кухню. Двигаюсь осторожно и сонно, боясь, что даже самый тихий звук может разрушить эту хрустальную тишину.
Головка спички чиркнула о чиркаш коробка...Я разбудил половину квартала, пытаясь согреть на конфорке голубое солнце...
Четыреста

С первой затяжкой захотелось выблевать содержимое своего собственного желудка, если бы он был. Вкус мертвого дыма был отвратителен, но действовал сразу. Так что через пару секунд в спинном мозге, ставшем мыслительным центром моего тела, всё помутнело и режущие осколки реальности стали сглаживаться и стачиваться, до приятных форм восприятия.
Я затянулся снова и угли в моём брюхе-котельной покраснели и начали потрескивать издавая приятный аромат. Решетка на которой они располагались раскалилась и побелела, так сильно я втянул дым из собственной головы , через один из мундштуков свисающих словно дредлокс с моего затылка.В груди всё забулькало и заклокотало , а кровь загустела и стала двигаться по телу медленнее , позволяя согревать его котлу. В глазах помутнело...
Тот кто подарил мне эту форму , гениальный творец. Я бы мог звать его Богом, если бы верил в Господа. Но безусловно , талант этого ,по истине, художника уникален и божественен. Сделать из бесполезной плоти и кучи девайсов ,такое произведение искусства не каждому дано.
Я чувствую как снова могу мыслить последовательно и рассудительно, мертвый дым что наполняет меха моих легких заставляет проснуться мой разум. Я больше не лежу грязной кучей кишков и дерьма, обколотый дешевым героином и ждущим последнего прихода.
Я тогда вообще не думал, просто смотрел перед собой на спаривающихся собак, вроде они были оба кобелями, и медленно умирал, загнивший и протухший. Меня за шкирку поволокли ,по грязным лужам и заблеванному асфальту , куда-то ...куда , было не важно, потому что лежа на спине в свои последние минуты жизни я видел ночное небо...эх ,жалко не было звезд.
Но теперь я совсем другой, теперь я чувствую себя гораздо лучше , теперь у меня есть всё что мне нужно...кроме одного. Мертвому дыму нужна жертва. Нужно топить печь моего крематория.Мне отлично подойдут для этого ваши пучки нейронов , с их сложными синоптическими связями, серая жижа, которую вы самонадеянно зовете мозгом...дайте мне его...вы всё равно не пользуетесь им .Мне и Мастеру это нужнее! Боюсь придется забрать у вас , то что вам не нужно, силой...
V

ЗаЙчатки Разума...такие странные они у вас.
Реликтовое эхо самоосознания себя как личности , не дает покоя натурам амбициозным и грандиозным, они спешат получить от короткой жизни как можно больше удовольствия не ведая каким кучером управляется этот экипаж.
Удовольствие имея хиральностью боль по сути являеться одним из основных и примитивных методов дрессировки. Пряником. Мозг дрессирует сознание посредством поощрения и наказания. Размножайся- это приносит удовольствие от соития и счастье создания семьи. Не трогай огонь- это боль и повреждение. Дрессировка.Кто-то имеет идеи относительно эволюции сознания? Это не сознание, само себя оно не осознает, значит это всего лишь система реакций, на стимулы. Одни из них явные, другие более субтильные и скрытые. Настоящее сознание , свободное от влияния механических и химических реакций, эмоциональных всплесков и вдохновенного воодушевления , стремиться к освобождению от тягот реализации себя в мире явлений. Оно готово приянть смерть физического тела, как переход из одного состояния в другое, более тонкое и не имеющее грубых и примитивных контактов с раздраженным эго другого человеческого существа.
По сути человеческое сознание- это огромная база накопленного опыта, поколениями до и личным стажем жизни. Не стоит заблуждаться относительно этого вопроса, говоря о том что технический и экономичексий прогресс это показатель эволюции разумного существа. Это не так.Умение опрерировать со сложными системами, всего на всего более высокая ступень, работы с орудиями труда. При том, что сохранилось духовенство , как первобытная система управления морально этическим аспектом проявления общины, можно вообще забыть о какой либо эволюции.
У амебы по имени человек появилась более сложная структура, вот и всё. По сути он так и остался в предметно молекулярном мире явлений, не обращая внимания на возможность развития самого, так ценимого философами, разума. Разум - так и остался в зачаточном состоянии, отдав возжи правления эмоциям, стимулам и реакциям. Неопытный в созидании мозг, просто продолжает использовать когнитивную функцию-накапливая и накапливая информацию, которая не находит реализации и перебродив выпускает продукт называемый "тоской по свободе". От какого бремени хочет избавиться мозг? Что тяготит личность? Чувство, что истинное сознание , как самоосознающая и самосоздающая себя система ,заперта за семью замками. Всё это находит отклик в различных произведениях искувсства. Проявляется в виде так называемого "таланта" и " божьей искры"
Удовлетворенное состояние спокойствия мыслей и наслаждение от осознания себя как проявления чистого незамутненного рассудка- вот первоцель человечества, а не погоня за счастьем и онанизмом центров удовольствия.
Шесть тысяч восемьдесят

С глухим стуком, неловким и каким-то приглушенным моя голова ударилась о столешницу красного дерева, рабочего стола в кабинете моего отца.
Она, моя голова, всегда отличавшаяся плотной опилковостью и общей плюшевостью оказалась на удивление хрупкой. Щекотно и тепло по щеке побежала струйка крови, коснулась моих губ окрасив их в красивый , насыщеный красный цвет, на вкус солоноватый и металлический. Всё стало очень мягким и мутным. Даже, испачканный теперь уже, стол стал похож на перину и захотелось спать. В голове звучали слова отца , словно сквозь вату- Как можно постоянно ходить в наушниках?- Возмущался он - Жизнь слишком коротка, а музыка слишком прекрасна, что бы становиться фоном твоему безделью!
Сейчас один наушник очень глубоко вошел в моё ухо , наверное сломавшись и повредив