Меньше всего в детстве я думала о чувствах других. Ни к кому не привязывалась и потребности в этом не ощущала. Животных любила больше людей, замечала любые их страдания и старалась помочь, а в отношении человечества оставалась холодной, как и большинство воспитанников. Для того, чтобы пожалеть другого нужно хотя бы почувствовать себя немного счастливее его. Мой уровень счастья не поднимался выше котенка.
Фахрат приехал, кажется из Азербайджана. Это был взрослый ( по нашим меркам) мужчина с врожденным увечьем: одна нога у него оказалась намного короче другой. В клинике Илизарова его поставили в очередь на операцию, ждать которую пришлось целый год. Может финансовые проблемы, может страстное желание находиться ближе к больнице заставили его остаться на этот год у нас. Фахрат устроился на работу в детский дом - ночным воспитателем.
Жестокие и равнодушные при первой же возможности мы саботировали отбой. Воспитатель метался по коридору и старался загнать нас в спальни. Удиралось от него легко, повсюду слышался смех и визг. Мы наигрались и улеглись, а он остался сидеть в коридоре и сторожить наш сон, успокаивая, наверное, при этом больную ногу.
Назвать нас совсем бесчувственными все - таки будет несправедливо. На следующий день, гонимые угрызениями совести, мы с девчонками устроили обсуждение и решили больше не провоцировать ночного воспитателя . Обет мы держали недолго и не все, потому что основывался он не на внутреннем убеждении, а на требованиях морали и общества. Периодически кто - ни будь из детей, все-таки доводил Фахрата до бешенства и мужчина начинал сыпать ругательствами на непонятном нам языке. Ковыляя, сторож пытался догнать провокатора, размахивал руками и однажды одной из девочек нечаянно порвал ухо, зацепившись за сережку рукавом. Сегодня его отдали бы под суд за избиение ребенка, а тогда мы сами гневно и дружно осудили обидчика, показали ему языки, ухо зажило и все забыли о произошедшем. Впереди было много других провокаций. Во всяком случае, я помню это именно так.
Время шло. Потихоньку мы привыкали к Фахрату, он привыкал к нам. Дружбы с сотрудниками у воспитателя я не замечала. Он стойко переносил свое одиночество, подавлял вспышки гнева, когда его доводили, старался шутить и улыбаться. Мы согласились с тем, что Фахрат другой, что он рядом, успокоились, но жизнью его не интересовались.
Год прошел. Как провожали Фахрата в клинику, не помню. Видимо он уехал тихо, буднично. Я уже забыла о нем, когда однажды он появился в детском доме сияющий и довольный . На больной ноге у него крепился тот самый аппарат, который творил чудеса и делал людей счастливыми. Бывший ночной воспитатель рассказывал детям о его устройстве, гордо сообщал всякий раз всем опоздавшим, что нога подросла на целый сантиметр, и убеждал, что через каких - ни будь пять - семь лет, он станет почти полноценным человеком. Такого искреннего желания поделиться своей радостью я еще не встречала. Фахрат невольно заражал восторгом и нас. Я смотрела на него и думала, что он изо всех сил мечтает о том, что у меня и других, в общем - то есть. И что он, почему то не помнит обид и вместо того, чтобы отправиться домой, сначала приехал к нам.
Я вдруг поняла, что действительно за него рада.
