ядовитые выхлопы и неприятный призвук в барабанных перепонках. Все это было одним беспросветным дерьмом.
Все же посреди мирового хаоса удалось отыскать пару якорей, способных удержать меня от падения в открытое море. Стабильная работа в офисе, где мне приходилось ксерить по двадцать договоров на дню. Ксерить и скреплять. Ксерить и скреплять. Раз за разом. Для спины все же лучше, чем ящики по ночам. Был и еще один якорь – Лена. Сначала коллега, потом девушка. Наконец, жена. Не то чтобы я любил ее слишком сильно. Не то чтобы не любил… все это было сложным и таким обыденным одновременно.
Иногда я выискивал в заголовках имя Кэти. Благотворительные банкеты, открытие новых магазинов. Участие в показе мод… иногда я готов был просто исчезнуть… но время шло, и медленно, минута за минутой, я заставлял себя забывать. Заставлял себя смотреть на фотографии Лены и говорить, почти кричать себе: она красавица! Она добрая! Она лучший человек из тех, кого тебе довелось узнать. И она, черт возьми, любит тебя, в отличие от этой (имя ее я старался не произносить). Порой даже казалось, что мне действительно удается бороться с этим чувством.
Шел второй год нашего брака с Леной. Все чаще разговор заходил о детях, и я ловил себя на мысли, что почти готов пойти на это. Я становился почти счастливым.
И тут вновь она! Как будто специально выжидала этот момент, сидя где-то в засаде. Приехала из другого города. Зашла молча, сжимая ручку от чемодана так крепко, что костяшки пальцев побледнели. И в каждом ее чертовом шаге сквозила такая решительность, что я невольно отступал, не в силах сказать ни слова. В каждом чертовом шаге она выражала готовность послать весь мир к черту и остаться со мной.
Это была та самая минута, когда я понял, что все мое прежнее «счастье» наиграно и глупо. Так же нереально, как Санта Клаус. Только она… она нужна была мне для счастья. А я ей, судя по растерянному взгляду.
– Прошу, Джонни, не прогоняй.
И она шагнула вперед. Болезненно и решительно одновременно. Что-то было не так с ее вновь длинными, собранными в хвост волосами. В темноте мне было сложно разглядеть повзрослевшее лицо. Но даже так я видел, как оно исхудало и вытянулось, как выкатились из глазниц яблоки, как бледная прежде кожа стала еще бледнее, до сине-зеленого оттенка, как стянулись и потрескались сухие губы…
– Не прогоняй, – повторила она, – я хочу быть здесь с тобой. До последнего.
Моя секунда счастья. Долгожданная секунда, которую я заглотил, как каплю кислорода, бросившись к ней. На глазах у жены.
– Не прогоню, – шептал я, – никогда не прогоню.
И она вновь заплакала, уткнувшись в мое плечо.
– Я хочу умереть здесь, – прошептала почти не слышно.
И лишь в ту минуту я догадался, что именно показалось мне странным. Не было. Половины волос на ее голове не было. Кэти болела раком.
Она отказалась стричься, несмотря на то, что от химиотерапии половины волос уже не стало. Она отказалась лежать в больнице, которую так настоятельно рекомендовал ей муж. Она отказалась от всего. Собрала вещи и уехала ко мне после второго курса лечения, когда поняла, что надежды почти не осталось.
Мы с женой расстались мирно. По-настоящему. Впрочем, несмотря на те слова, которые я твердил себе раз за разом, Лена никогда не любила меня, как и я ее. Наверное, мы оба выбрали друг друга именно потому, что знали: никогда мы не будем любить. Наш брак был просто способ зацепиться. Просто якорь. Просто Санта Клаус для взрослых.
С Кэти все было по-другому.
Ее тошнило по нескольку раз на дню. Она почти не могла есть, почти весь день лежала. И все же каждый раз, несмотря ни на что, ходила в душ. А потом возвращалась, ступая по мокрому кафелю, подходя ко мне и опуская на плечи свои болезненно тонкие руки. И я заставлял себя улыбаться. Хотя мне самому хотелось блевануть. Не от ее вида, конечно. А от осознания. От того, что мне приходилось каждый день наблюдать, как она медленно тает. «Ты ведь хотел быть с ней до скончания дней, Джонни? Сбылась мечта идиота».
Несколько недель спустя раздался телефонный звонок. Кэти спала. Я подошел к телефону и взял трубку. На другом конце провода находился ее супруг. Он сообщил, что готов оплатить третий курс лечения, как только она будет готова. Я был поражен.
– Вы знали, что она здесь?
– Конечно знал.
– Тогда почему? – не понимал я. – Почему вы помогаете ей, зная, что она со мной?
Я очень долго ждал ответа. В ту секунду мне показалось, что мой собеседник растерян. Но его голос не дрогнул, когда он наконец ответил:
– Ты знаешь, как умирают кошки? – спросил он спокойно и тихо. – В какой-то момент они просто уходят от тех, кого любят. В какой-то момент они просто сбегают туда, где их не найдут. Где те, кого они ценили, не увидят их слабость. Кошки не сбегают к любимым. Они убегают от них.
И он положил трубку.
Я помню запах ее волос. И острый, почти звенящий звук, когда она босая ступала по мокрому кафелю…
