Эпизод.

Ему было 23. И ей, в её 18, он казался взрослым и умным. Да и держался он уверенно. И знал всё и обо всём.
И когда она узнала, что беременна, то испугалась не сильно. Даже подумала, что, может, вот сейчас наконец он сделает ей предложение, и будет семья. И неважно, что он временами явно скучает с нею, и ленится лишний раз прийти, она так его любит и будет хорошей женой, и он постепенно привяжется к ней и – само собой – к ребёнку.
А он сказал, что вовсе не любит её и меньше всего стремится связать с нею свою жизнь. И если и будет вынужден жениться на ней – из-за ребёнка – то что это будет за брак? Без любви. И напрасно она думает, что со временем эта любовь появится – потому что он всегда будет помнить, что живёт с нею не по своей воле, а по воле обстоятельств. То есть её глупости и неосторожности.
И вообще. Его давно уже тяготит эта связь, и он давно бы порвал с нею, да всё не мог собраться с духом, чтобы ей об этом сказать – предвидя её слезы и упрёки. А он ненавидит выяснения отношений. И нравятся ему, кстати,  совсем другие женщины – более уверенные, самостоятельные. Более умные. Самодостаточные. А не те, что только и умеют, что смотреть в рот и со всем соглашаться.
Она слушала его – и… соглашалась. Да, это было некрасиво с её стороны требовать от него ломать свою жизнь лишь для того, чтобы ей было хорошо.
Но… беременность всё-таки никуда не исчезла. В отличие от надежды на семью. И что-то нужно было делать. А она привыкла полагаться на него. Как когда-то полагалась на маму с папой. Они – знают лучше.
- А что же мне теперь делать? – спросила она.
Если бы он сказал «рожай» - на что она втайне надеялась – она бы рискнула и родила. И пусть бы растила одна, но со временем, возможно, он почувствовал бы себя отцом, и приезжал бы, и играл с малышом, и они – пусть не так, как мечталось, но продолжали бы видеться. И никуда бы он не делся – потому что ребёнок связал бы их навечно. Так она думала.
Но он вполне аргументировано объяснил ей – как дважды два – что рожать ребёнка глупо и безответственно. Она учится на первом курсе, доходов никаких – как и у него – и если она ждёт от него, что он ради её прихоти бросит институт и будет всю жизнь вкалывать на какой-нибудь ненавистной работе….Она что, хочет, чтобы он её возненавидел? Хочет испортить и свою жизнь, и его?
У него было злое и решительное лицо. Абсолютно чужое. И она ясно видела, что этот человек и впрямь не любит её. И не полюбит никогда. А вот возненавидеть – может. И она – испугалась. Она всегда при нём немного робела.
Нет, она не хотела портить ему жизнь. Она просто хотела родить от него ребенка, и даже была готова вырастить его сама, без всякой его помощи, в надежде, что когда-нибудь они станут нужны ему - потом.
- И как ты думаешь с этим справиться? Ну, реально?
Она об этом не думала. Мама, конечно, присылала ей деньги на жизнь. Но мама, отправляя в город учиться, предупреждала строго-настрого:
- Никаких мальчиков! Ты едешь – учиться! И мы с отцом отказываем себе во всём необходимом, чтобы ты – получила диплом! А не принесла кого в подоле! Смотри! Если что – пеняй на себя!
Он был прав, конечно. Нужно было как-то избавиться от беременности. Но как?
- Как все делают. Сходи к врачу. Сделай аборт.
Легко сказать. Даже подумать о визите к гинекологу было страшно.
Ей было не с кем посоветоваться. Как-то в силу характера не успела обзавестись подругами. И еще она очень боялась, что пойдут слухи – и дойдёт до матери. На курсе учились девочки из её городка.
Она собралась с духом – и сходила к участковому гинекологу. Та  отправила её в студенческую поликлинику. В студенческой, как обычно, было полно народу, и она не знала, куда спрятаться, чтобы не встретить кого из знакомых, потому что они непременно спросят, а что у неё, а она понятия не имела, что соврать – и в голову ничего не лезло. Но повезло. Никого не встретила, и никто ни о чём не спросил.
Не повезло в другом. Гинекологиня, старая вредная тётка лет сорока, размазала её по стенкам.
- Как трахаться с кем попало, так они тут как тут! Как рожать – так сразу проблемы! Да ты знаешь, какие проблемы у тебя могут быть после аборта – при первой-то беременности! Женщины годами лечатся, чтобы ребёночка родить, а этой – убить дитя что воды выпить!
И долго распиналась на тему, что ребёнок в ней имеет право на жизнь, и он всё чувствует, и её желание убить его – тоже. Она повторяла и повторяла это слово – «убить». И хотелось умереть на месте.
Другая бы возмутилась. Сказала бы, что это её право и её выбор. И хватит моралей – давайте направление на анализы. Пока время не прошло. Но… для этого нужны были характер и какой-то опыт. А она всегда терялась в общении с людьми взрослыми, уверенными в своей правоте. И ещё – недоброжелательными. Хотелось – стушеваться.
И она ушла.
Попробовала навести на тему девчонок в курилке. Что там только не обсуждали! От косметики до техники анального секса. Но поскольку не хотела, чтобы кто догадался, то и спросила так, типа по приколу. А вот интересно, неужели нельзя как-нибудь самой? Народными средствами? Девицы вдохновились и поделились всем, что читали и слышали по этой теме. Там были: прыжки с высоты. Поднятие тяжестей. Купание в ооочень горячей ванне. Желательно с горчицей. И стакан рома – вовнутрь. Ударные дозы слабительного и глистогонного. Гормоны. Противозачаточные – упаковка сразу. Куча трав – все и не запомнила.
Она прыгала и так, и эдак. Набила кучу синяков. Чудом не сломала ногу.
Подняла выварку с водой. Думала, надорвётся.
Съела 6 таблеток вермокса, и… её три дня рвало и несло, и кружилась голова от слабости, и затылок лопался от боли, и сердце стучало, как бешеное, и леденели руки, и живот тянуло и выкручивало дико – но выкидыша не было.
Сидела в ванной, доливала кипяток, терпела, сколько могла. В какой-то момент почувствовала, что теряет сознание, и еле хватило сил встать – и открыть дверь – и упала на пол, лежала с час на холодном мокром полу, не в силах встать, жадно, как рыба, хватая ртом воздух, и сердце колотилось, и пот стекал ручьями…
В аптеках накупила душицы, полыни, чистотела – всё, что запомнила и нашла из перечисленных девчонками трав. Заварила всё это и выпила залпом. Она не знала, в какой пропорции нужно готовить. И девчонки говорили, что это небезопасно. Но ей уже было всё равно. Спасло лишь то, что от горечи вывернуло наизнанку практически сразу. Но и остатка хватило, чтобы сутки приходила в себя, и началось вроде кровотечение, но.. не то. Не выкидыш.
Её вызвали в деканат. Отчитали за пропуски. Пригрозили, что не допустят к сессии. Она слушала – как в полусне. От токсикоза всё время мутило, и всё казалось немного нереальным.
Девчонки из группы стали приставать с расспросами – где пропадает, почему так жутко выглядит. Отговорилась, что сильное отравление, плохо себя чувствует. Но ведь нельзя же ссылаться на отравление бесконечно! И утром вставать было так мучительно… И знать, что опять начнут приглядываться – и спрашивать – и необходимость врать…
Она перестала ходить в институт.
Староста, добрая душа, приехала узнать, что с ней. Соврала, что на больничном и будет оформлять академический. Это дало передышку на время.
А больше особо никто и не заметил, что она исчезла. Она вообще была – не особо заметная. Вроде приятная вполне, но из тех, кто постоянно где-то там, на заднем плане. Фон. Массовка.
Пару раз она собиралась с духом – и звонила ему. Что в отчаянии и не знает, что делать. И он обещал что-нибудь придумать.  Но потом трубку стала снимать какая-то девица.
Она почти не выходила на улицу. Дома оставался запас макарон и гречки, когда-то привезенных мамой – на «черный день». Вот их и ела. Да не особо и хотелось – есть-то.
Лежала. Старалась не думать о том, что ждёт дальше.
Это был тупик.
Срок для аборта уже давно прошел.
Родить? Но после того, как она столько издевалась над собой и плодом, кто может у неё родиться?
Всё чаще приходили мысли – а может, ей умереть? И никаких проблем. У неё был такой запас таблеток – всяких и разных. Их бы наверняка хватило.
Умереть на самом деле легко. Не надо ни стреляться, ни вешаться, ни прыгать с моста. Наелась какого-нибудь антиприла – и пожалуйста.
Умереть было страшно. Но и жить – не менее страшно.
А потом приехала мама. Позвонила в дверь. Она – в своём обычном ступоре, из которого почти не выходила последний месяц, машинально открыла – и обмерла…
И было много слёз. И огромное чувство освобождения.  Потому что мама, в шоке от её вида и состояния, нарыдавшись вволю, всё взяла в свои руки, и нашла хороших врачей, и ей в клинике вызвали искусственные роды – поскольку ребёнок был уже нежизнеспособен, и речь шла о спасении уже её жизни. О сепсисе.
И мама не отходила от неё ни на шаг и не знала, как подбодрить и опять научить улыбаться. И какими-то своими путями выбила ей академический отпуск, и не уставала твердить, что всё наладится, и будут у неё ещё и счастье, и любовь, и нормальная семья. Но никогда – Никогда! – чтобы не смела она больше скрывать свои проблемы – какими бы они не были!
И она знала, что нужна и любима, и начинала потихоньку верить, что, может, всё и впрямь наладится, и это лишь эпизод в её жизни, а жизнь – продолжается, и в ней будет ещё много всего – и хорошего, и плохого, но всё-таки – будет и хорошее.
И еще мама промывала ей мозги на тему, что черт с ним, с этим её трусливым и убогим избранником – ну, ошиблась, в следующий раз будет осторожнее…. А она перебирала в памяти свой недолгий роман – и… не чувствовала ни привязанности, ни гнева. Лишь поражалась своей наивности. Как можно было увлечься таким ничтожеством?
И когда она впервые вышла на улицу, был разгар лета, и горячий ветер обвевал лицо и тело, прохожие шли по своим делам и улыбались, и она поймала себя на том, что улыбается им в ответ.
И мир был - так прекрасен!
И она чувствовала себя  - такой лёгкой, такой свободной...