Ванечка

Завести домашнее животное Эдуарду Ивановичу посоветовала староста группы анонимных алкоголиков, прощаясь с ним, как с алкоголиком прошедшим полный курс реабилитации:

- Пусть ваши сакральное сердце и высшее "Я"  сольются в любви к ближнему и да распахнутся двери вашего сердечного пространства навстречу любви безусловной!

И, хотя, Эдик алкоголиком никогда не был, а занятия посещал только потому, что в его городке иных интеллектуальных развлечений не было, спорить с опытнейшим анонимом города он не стал.

- Компактный зверь, жрёт мало и не шумит,  -  рассуждал он, сажая крысёныша в трёхлитровую банку, -  Вот приживёшься, клетку куплю.

Поначалу юннат-неофит даже не знал о чём говорить с крысой. Знакомиться запросто не умел отродясь, поэтому решил присоединиться к внутреннему миру Ваньки (имя как-то само придумалось),  нащупывая общие интересы.  После совместного прослушивания концерта Чайковского со скрипками, и небольшого спора на предмет гениальности строк:  "Но я живу, и на земле мое кому-нибудь любезно бытие…",  Ванюшка поел семечек, покакал и уснул, а Эдик выдохнул:

- Есть контакт.

А назавтра  безусловная любовь  уже  стояла на пороге, держа в руках новенькую клеть с кормушкой и аттракционами.  Пока Эдик пропадал на службе, крыса крутил колёсико, словно убыстряя ход времени в сторону долгожданного вечера.
И только щёлкнет замок входной двери, раздастся стук упавших с ног ботинок, а Ванечка уже стоит, замерев, на задних лапках, вцепившись передними в прутья клетки, Эдик заходит и Ванечка  -  а-ну, качаться из стороны в сторону! Эдик смеётся, садится подле, просовывает палец и чешет, чешет Ванечкино темя, а тот целует его своим розовым носиком.  И тогда оба плачут они от радости.

Затем, ужин, чтение классической литературы, под, естественно, классическую музыку, а после - обсуждение материала.
Иногда возникали горячие полемики.  Эдуард - какой-никакой, а консерватор, а подросший  Иван пытался порой симпатизировать Арагону и Батлеру. Эдик на это хлопал дверью своей комнаты:

- Чушь! Разве это искусство?!  Абсурд! Я отказываюсь понимать тебя, Иван. – и врубал на всю громкость Шостаковича, на что крыса хватался за прутья и раскачивал клетку, и та гремела, заглушая тромбоны, на весь дом  развешанными в ней зеркальцами и колокольчиками. Однако, к ночи все  разногласия забывались и, прочитав на сон грядущий "Отче наш", они засыпали умиротворёнными.

Эдуард изменился - а кого из нас доброта не делает прекрасней, кто из нас не светится изнутри, когда мы растворяемся в любви к ближнему? И на этот свет взял да и прилетел мотылёк, который готов был сгореть заживо во имя!..

Случилось это в Новый год, когда Эдуард, испив три бокала шампанского, по большому секрету признался в любви бухгалтерше Виолетте – соседке по столу в тот незабываемый вечер, в любви, правда,  не к ней, а к Ванюше:

- Отдушина, бесконечная радость, щемящая нежность! Не зверёк, а чудо, чудо! -  всхлипывал он, захмелевший. И так были полны глаза его в эту минуту – той самой - "безусловной", что видавшее виды  сердце Виолетты содрогнулось:

- Бедный мужик. Совсем спятил в одиночестве – с крысой лобызается, - подвела итог услышанному счетовод, и впервые за год Эдуард не пришёл домой ночевать. Не пришёл он и на следующий день.

Месяц незабываемых ночей, проведённых  между высоких грудей финансистки и решение жениться было принято незамедлительно.
Держать на своей жилплощади возлюбленного Виолетта не представляла возможным: ей приходилось делить её с бывшим мужем и его новой женой, и вот они возникли оба – осунувшийся Эдуард и невеста с узлами, пред укоризненным взглядом Ивана:

- Кто эта женщина, Эдик? – стоя у плиты, в его шлёпанцах  и переднике, крыса  жарил, судя по аромату, что-то вкусное на сковороде, - Выглядишь отвратительно и твоя гостья – не лучше. Ну, проходите, милочка, поглядим, на что вы сгодитесь.
Видавшая виды переобулась и послушно прошла к плите:

- Разрешите?

И наступила гармония.  Молодожёны вместе ходили на работу и вместе возвращались. Ванечка встречал их, качаясь на задних лапах,  как фанатка группы "Руки вверх", ужинали всенепременно котлетами, потом читали вслух, разучивали пьесы по ролям, играли в фанты…
Эдик жил как во сне – так всё было легко и просто, и только иногда, проснувшись от всхрапов благоверной, он подолгу разглядывал сначала острый профиль Ванечки, спящего  между ними, затем оплывший Виолетты, и горло его сжималось, не давая вырваться возгласу отчаяния:

-  Е*ануться, е*ануться!..