Несостоявшаяся дуэль Александра Пушкина с Хлюстиным
Наступивший тридцать шестой год не сулил Александру Пушкину никаких денежных поступлений. Ведь сам отказался получать годовое жалованье в пять тысяч рублей – было необходимо, чтобы оно шло на погашение ссуды, осенью полученной из казны.
«История Пугачевского бунта» вышла год назад, в декабре тридцать четвертого года, но не раскупалась. И из Михайловского он приехал, как никогда, с пустыми руками. Значит, на гонорары тоже не было надежды.
А все, что у него в запасе, было подготовлено к печати для будущего журнала «Современник», что он собирался издавать скоро… Мало того, его несдержанность давала плохие плоды – он был вызван на дуэль…
История эта началась в августе прошлого года. К нему с просьбой помочь издать книгу обратился бывший секретарь царскосельского лицея Люценко - служил в то же самое время, когда Пушкин сам был лицеистом .
Ефим Петрович перевел повесть в стихах Виланда «Перфентий или Желания». Но Смирдин почему-то отказался её издавать.
И , когда Люценко обратился к Пушкину, помог ему: выправил кое-какие погрешности, посоветовал изменить название.
– Обратитесь к Модесту Корфу. Уверяю вас, барон имеет больше возможностей помочь вам.
Но почему-то лицейский Модинька, а теперь важный чиновник, не помог. Тогда, чтобы ускорить дело, Пушкин разрешил поставить свое имя на титульном листе книги Люценко, как издателя.
И только после этого дело сдвинулось с мертвой точки - злополучная книга вышла в свет. Но по какому-то недосмотру в книге забыли указать автора перевода. И этот ляп стоил Пушкину репутации – его обвинили в присвоении чужого труда.
Все это, вкупе со сплетнями, раздающимися со всех сторон о том, что он исписался, что его муза умолкла, сильно терзало душу поэта; тем более, что вся эта возня была затеяна перед тем, как он решил открыть подписку на новый журнал, названный им «Современник». А сколько он добивался разрешения на это!
Александр Пушкин был уверен в том, что первый номер журнала должен стать жемчужиной литературного издательства – ведь лучшие словесники активно подключились и приносили ему свои произведения! «Современник», как и для него, был для них тоже долгожданным. Жуковский, Вяземский, Гоголь, Тургенев, Козловский – все ожидали его выхода с нетерпением…У них не было своей трибуны с тех самых пор, как умер Дельвиг и "Литературная газета" перестала выходить так же, как и "Северные цветы",редактируемые бароном до своей смерти.
Издатель самого большого литературного журнала, «Библиотеки для чтения», Сенковский был приверженцем литературных и личных врагов Пушкина - Булгарина и Уварова. И , видимо, боялся, что с появлением «Современника» он потеряет читателей. Он поэтому и напечатал заметку в многотиражном издании, где прозрачными намеками о литературной несостоятельности, издевался над Пушкиным.
Люценко, что и говорить, «помог» в этом. Пушкин писал: «Да, памфлет Сенковского для меня сокрушителен именно сейчас... Он смог убедить читающую публику в том, что я её не уважаю… Но я не буду пока отвечать ему – пострадают интересы «Современника», а значит, и моих друзей... Я отвечу ему потом, когда всё успокоится…»
Но, сколько бы он ни делал вида, что не обращает на несправедливые выпады внимания, был взбешен – на его честь покушались!
Мало этого, петербургское и московское общества бурлили в толках и пересудах по поводу издания «Вастолы» Люценко. Мог ли он сдерживаться, обсуждая Сенковского повсюду, где ему доводилось бывать?!
Вот и в беседе с приятелем, молодым богачом Семеном Хлюстиным, не сдержавшись, однажды на рауте поэт выпалил:
- Вы тоже поддались на провокацию Сенковского!
- Но он пишет, что вы обманули публи...
Пушкин не дал ему закончить и с горечью проронил:
- Я не сержусь на Сенковского… Но мне нельзя не досадовать, когда порядочные люди повторяют нелепости свиней и мерзавцев!.. Это чересчур! И это не может так просто окончиться! – Закончив так, отскочил от него в бешенстве.
В этот вечер он больше не участвовал в разговорах с другими, даже не помнил, как очутился дома. Но… когда встал утром, его ожидало письмо с печатью Хлюстина.
Вертя в руках письмо, Пушкин долго размышлял о том, что мог наговорить в пылу гнева. Семен Семенович Хлюстин – родной племянник Толстого-Американца, его свата к родителям Натали. До сих пор с ним у него были вполне дружеские отношения. Натали даже прочила молодого богатого надворного советника в женихи одной из сестер - Катрин или Александрине - как получится.
Все же сломал сургуч – и что же? Спор как будто и не прекращался. Хлюстин писал: « … Я только приводил в разговоре замечания господина Сенковского, смысл которых состоял в том, что Вы «обманули публику». Вместо того, чтобы видеть в этом с моей стороны простое повторение или ссылку, Вы нашли возможным почесть меня за отголосок господина Сенковского; Вы в некотором роде сделали из нас соединение… Вы все-таки обратились ко мне со словами, возвещающими фешенебельную встречу: «Это - чересчур», «это не может так окончиться», «мы увидим»… Я ждал доселе исхода этих угроз. Но так как я не получил от Вас никаких известий, то теперь мне следует просить от Вас удовлетворения…»
Остыв, Пушкин в душе жалел о своей вспышке, поэтому написал молодому человеку ответ, где признавался, что никак не мог его отождествлять со свиньями и мерзавцами - это произошло в пылу спора, и он просил извинить его. Отправил письмо и стал ждать…
Однако Хлюстин продолжал оставаться непреклонным – приобщение «к свиньям и прочим» глубоко его оскорбило... И Александр его понимал. Тем не менее, решил обратиться к посредничеству «няньки»-Соболевского, чтобы уладить дело мирно. Сейчас, видит Бог, не до барьера: очень больна мать - Надежда Осиповна…
Соболевский убедил Хлюстина не идти против поэта, который явно сожалел о своей несдержанности. И Семен Хлюстин пошел на примирение.
"Один груз упал с плеч" - вздохнул поэт с облегчением, благодаря судьбу за этот подарок.
|
Милостивый государь.
Я повторил в виде цитаты замечания г-на Сенковского, смысл которых сводился к тому, что вы обманули публику. Вместо того, чтобы видеть в этом, поскольку дело касалось меня, простую цитату, вы нашли возможным счесть меня эхом г-на Сенковского; вы нас в некотором роде смешали вместе и закрепили наш союз следующими словами: <.....> В выражении ,,эти люди“ подразумевался я. Тон и запальчивость вашего голоса не оставляли никакого сомнения относительно смысла ваших слов, даже если бы логика и допускала неопределенность их значения. Но повторение ,,нелепостей“ не могло, разумно говоря, вызвать в вас никакого раздражения; следовательно, вам показалось, что вы слышали и нашли во мне их отголосок. Оскорбление было достаточно ясно выражено: вы делали меня соучастником <нелепостей свиней и мерзавцев>. Между тем, к моему стыду или к моей чести, я не признал или не принял оскорбления и ограничился ответом, что если вы непременно хотите сделать меня участником суждений об ,,обмане публики“, то я их вполне принимаю на свой счет, но что я отказываюсь от приобщения меня к <свиньям и мерзавцам>. Соглашаясь таким образом и против моей воли сказать вам, что ,,вы обманываете публику“ (в литературном смысле, ибо ведь все время дело шло о литературе), — я наносил вам, самое большое, литературную обиду, которою я отвечал и доставлял себе удовлетворение за обиду личную. Думаю, что я отвел себе роль достаточно благодушную и достаточно кроткую, ибо даже при взаимности оскорблений отпор никогда не бывает равноценен с первоначальным выпадом: только в этом последнем заключается сущность обиды.
Однако именно вы, после подобного поведения с моей стороны, стали произносить слова, предвещавшие принятую по обычаям общества встречу: ,,это уж слишком“, ,,это не может так окончиться“, ,,посмотрим“, и проч. и проч. Я ждал результата этих угроз. Но не получая от вас никаких известий, я должен теперь просить у вас объяснений:
1) в том, что вы сделали меня соучастником <нелепостей свиней и мерзавцев>;
2) в том, что вы обратились ко мне, не давая им дальнейшего хода, с угрозами, равносильными вызову на дуэль;
3) в том, что вы не исполнили по отношению ко мне долга вежливости, не ответив мне на поклон, когда я уходил от вас.
Имею честь быть, милостивый государь, ваш нижайший и покорный слуга
С. Хлюстин.
Вопрос к автору: Где здесь говорится об удовлетворении: Почему вы исказили смысл письма?