Алексей Курганов 1.
Почетный дезертир трудового фронта (рассказ).
- Надо в военкомат сходить, - сказал Ахрипов, крепкий ещё, плечистый и лысый, как коленка, старик, с широким крестьянским, без единой морщинки лицом, на прошлой неделе справивший свое восьмидесятилетие (а выглядит – семьдесят не дашь! Да какое там семьдесят – шестьдесят пять, и то с большим натягом!).
-Сходи, - лениво кивнул Витя Серегин, его сосед по подъезду, мужик вредный, подколистый, до невозможности ехидный, но зато, как считает он сам, очень справедливый. Витя - бывший пожарный, вышедший летом на пенсию. В пожарке своей он, похоже, совсем не переутомился, потому что теперь подрабатывает охранником в ночном магазине, а в свободное от смены время частенько околачивается у железнодорожных складов, где калымит на мелком ремонте частных автомашин, да втихаря приворовывает с тех же складов алюминий, медь и солярку.
- Шас как раз призыв идет. Может, и тебя возьмут. До кучи. Вон Серега Сухотин рассказывал: какой уже год ихние военкоматские стонут - постоянно некомплект. Не призывники, а одна дистрофня да алики с наркошами. Никто служить не хочет, исполнять священный долг. Только бы колоться да девок это самое. Козлы.
- Старый я уже с винтовкой бегать, - строго сказал Ахрипов и сурово поджал губы. – Отбегал свое… Удостоверение надо выписать. Сноха читала: участникам к Победе пенсию прибавят.
- А ты-то тут при чем? – удивился Витя. – Ты же не воевал!
- Трудового фронта, - пояснил Ахрипов (он сказал это с затаёнными надеждой и важностью. Дескать, вот он, оказывается, какой, скромный участник тех грандиозных событий! Хотя теперь и совсем старый старик, но, тем не менее, не так и прост, как кажется на первый взгляд. И уж в любом случае не тебе, Витя, чета!).
Но легкомысленный Витя его надежды не оправдал, и всей важности сообщения, похоже, не оценил. Он вообще ничего не ценит и ничего не замечает, если от этого нельзя халяву какую-нибудь сорвать.
– Рвы противотанковые под Зарайском копал? Копал. Так что будьте любезны соответствующий документик.
- Тогда конечно, - согласился Витя и зевнул. Видно, не выспался на своей сегодняшней работе. Всё правильно: это тебе не в пожарке круглыми сутками отрабатывать взаимодействие морды с подушкой. У хозяина - не при социализьме, особенно не разоспишься. Здесь одно слово – буржуи. Эксплуататоры угнетенных пожарных масс.
- Тогда сходи. Делать тебе все равно не хрена. Шатайся да шатайся хоть с утра до самой ночи. А ночью, если не спится, песни пой. Всё равно утром никуда торопиться не надо.
Ахрипов хотел обидеться. Но передумал. Чего толку на дурака обижаться? Себе дороже. «Песни пой…», «делать не хрена…». Нашел, чем упрекнуть! Я, между прочим, пенсию своим личным горбом честно заработал. Тебе бы, трепачу, повалдохать в машинной сборке, а не дыхнуть день и ночь в своё, между прочим, рабочее время. Знаем мы вашу пожарную службу… Хрен дождешься, пока дочиста не сгоришь… Так что имею полное законное право. А ты вон ходи теперь в свой (свой! Ха-ха! Вт именно, что свой! Персональный! Держите меня за обе руки!) магазин, сторожи там по ночам хозяйское добро. Досторожисся. Припорют какие-нибудь урки и фамилию не спросят. Сейчас это запросто, насчет припороть. Вот тогда и посмотрим, кто из нас будет песни петь, а кто, как говорится, вперёд пятками в последний путь. Трепач.
Нет, Ахрипов и сам бы, конечно, не прочь за деньги поспать где-нибудь в подсобке. Но, во-первых, в такие годы никакой дурак его на работу, конечно, не возьмет. А во-вторых, был он, что ни говори, трусоват для сторожицкой службы. Он и всю свою жизнь старался нигде зазря не подставляться, не рисковать, ниоткуда и никуда не высовываться. Пыхтел себе потихоньку в своем цеху, а когда в выходные на «фазенду» ездил, то затемно никогда домой не возвращался. Только днем, только с пятичасовой, когда в вагоне и народу полно, и милиция ходит. Все правильно, чего искать на свою грыжу лишних приключений? Его и батяня покойный так учил, чтобы на рожон не лез, берег грыжу, она еще всегда пригодится. Умным был батяня мужиком. Дураков в колхозах на должности кладовщиков-счетоводов не ставили. Тогда, при Сталине, не то что сейчас: воруешь - а спина холодным потом покрывается. Потому что этой самой спиной прямо-таки натурально чувствуешь, как сзади за тобой энкаведе наблюдает, эти «железные феликсы». Сейчас-то чего! Сейчас воровать можно! Энкаведе нету. Феликсов тоже. Свобода!
Да, умным был батяня мужиком. Жизненным. Вообще, деревенские все умные, Потому что с детства валдохать привыкли, с самых, можно сказать, пелёнок. А отсюда и силы свои умеют рассчитывать грамотно и бережливо, не махать руками по пустякам. Не то что городские… Этим только бы ля-ля да ля-ля всю жизнь. Трепачи-пустобрехи. А потом на пенсию выйдут и идут буржуев сторожить. Пенсии им, видите ли, не хватает! Эх, жизнь-жестянка… За красненьким, что ли, сходить?
- Там, наверно, спрашивать будут, – сказал он Вите осторожно. - Про трудовой фронт-то. Где был, чего делал. Как думаешь?
- Не, не будут, - подозрительно легкомысленно возразил тот и опять зевнул. – Тебе так поверят. За честные глаза. Ты, Михалыч, прямо как дитё! Как же это так, не спрашивать-то? Еще как спросят! Вспотеешь не один раз! И одной говорильней не отделаешься, говорунов всяких сейчас выше крыши. Еще и запросы будут посылать. Ведь это документ, не бумажка подтереться! А вдруг ты врешь? Вдруг в то время, когда вся страна героически истекала кровью в смертельной схватке, ты по бабам бегал?
- Какие бабы, трепло? - у Ахрипова от возмущения даже дыхание перехватило. – Какие бабы? Мне всего и было-то тринадцать годков!
- Значит, колоски с колхозного поля воровал. Что ж тебе за это – орден давать?
- Все! - и старик решительно хлопнул себя ладонями по коленям. – Больше ничего тебе говорить не буду. Дураку.
Пару минут посидели молча. Со стороны рынка вывернула машина, гружёная ящиками с пустыми бутылками. В лопухах громко и противно орали кошки. Из-за деповского забора неторопливо поднимались клубы жирного, подозрительно черного дыма. С высоченного строительного крана по прилегающим к стройке окрестностям разносился яростный мат. День поворачивал к полудню. В общем и целом, не жизнь – сказка. Как поется в песне, только бы не было войны.
- Наверняка спросят, сколько накопал… - задумчиво предположил Ахрипов. – А? Как думаешь?
- Конечно, - утвердительно кивнул Витька. – Обязательно. А то, может, ты всего-то пару раз лопатой махнул. А сейчас приперся! «Девки, ссытя мне на грудь, мине в армию беруть!». Давайте мне документ, что я – Герой Советского Союза!
- Трепло, - осуждающе качнул головой Ахрипов (нет, ей-Богу, ну о чем серьёзным можно с этим чучелом говорить?). – Какое же ты, Витя… И не пару раз, а целых два дня.
-Всего-то? - Витька презрительно ухмыльнулся. – Не, ну ты, Михалыч, и жук! Люди в это время на фронте кровь проливали, и ни о каких прибавках к пенсиям даже и не думали - а ты…мордоворот деревенский…пару дней в глубоком тылу, с бабами, на все готовом, в земле слегонца поковырялся - а теперь давайте, платите! Жулик. Расстреливать таких надо.
- Это за что же? – задохнулся Ахрипов.
- За наглость.
- Все! Больше от меня – ни одного слова! Трепач!
Опять посидели, опять помолчали. С рынка завернул очередной грузовик, на этот раз с молочными флягами. За железнодорожной котельной
прогромыхал товарняк. По переулку, от вокзальной столовой, пробежала здоровенная собака с грязным облезлым хвостом и крупным, наверное, коровьим, мослом в желтых зубах. Кошки в лопухах перекурили и снова завели свои душераздирающие любовные рапсодии.
- Два дня… - обидчиво пробухтел Ахрипов.- Это сейчас говорить легко – всего два дня! А ты попробуй, помаши лопатой с утра до ночи без всякого перекура! А жрать – одна пустая картошка! И еще немцы летают!
-Не, ну ты меня прямо удивляешь своим детским лепетом! – не сдавался Витька. – «Картошка», «немцы»! Война, не хрен собачий! Это тебе не по бабам шлындать.
- Чего ты ко мне пристал с этими бабами? – прямо-таки озверел Ахрипов.
- А чего? Не ходил, что ли? Мужики на фронте. Родину защищают, кровь из последних сил проливают, чудеса героизма. А ты - здесь, в тылу, с лопатой и бабами. Красота!
-Да мне было-то всего тринадцать лет!
- Тринадцать не три. Женихалка, небось, уже шевелилась. Знаю я вас, деревенских. Сала с огурцами нажрётесь - и на речку, за девками подсматривать. Или сено колхозное воровать. Добытое самоотверженным крестьянским трудом.
- Ладно, я домой пойду, - и Ахрипов, привычно схватившись рукой за поясницу и демонстративно изобразив на лице невыносимые физические страдания (вот артист!), начал было медленно подниматься со скамейки.
- Иди-иди, - лениво и глубоко равнодушно к его артистическим мукам зевнул Витя. - Кому ты там нужен…бабник.
Опять помолчали. Нет, в депо жгли чего-то очень подозрительное, потому что мат теперь слышался не только со стороны крана, но и оттуда, из-за деповского забора. Эх, грехи наши тяжкие…Всё рыжих ищем… И собачимся, собачимся… Чего собачимся? Когда успокоимся?
- И про немцев ты наверняка соврал. Сочинил, жучара, чтобы военкоматских разжалобить, - продолжал Витька. – Немцы, они железку бомбили, эшелоны с поездами. А ты-то им зачем были нужен со своей лопатой? Облокотились они на тебя тыщу лет.
- Вот ты не знаешь ни хрена, а балабонишь! – опять завелся Ахрипов. - Они ради забавы могли и бомбу кинуть. Запросто! И опять же – одна картоха. От таких условий кто угодно домой подорвет.
-Тэ-э-эк… - тут же хитро сощурился Витька. – Вот ты, кучерявый, и проговорился.
- А чего проговорился, чего? Я один, что ли? Там на третий день уже половины наших деревенских не было!
- И не поймали?
- Да кому там… - и Ахрипов махнул рукой. – Нас и не записывали. Приехали в деревню на грузовике, поорали, что Родина-мать зовёт. Потом загнали в кузов, привезли хрен знает куда, лопаты в руки - и вперед. Деловые! И хлеба четвертуху на целый день! А мы на третье утро из землянки вылезли – нету военных. Ни одного. То ли сбежали ночью, то ли на фронт отправились. И мы кругом одни, никакого начальника. Чего делать – толком никто не знает. А если сейчас Гитлер подойдет, всех прямо здесь танками и передавит? Больно охота! Вот мы, значит, и…
- Да, дела… - Витька вытащил из кармана сигареты, неторопливо закурил. – Когда, говоришь, в военкомат-то пойдешь?
-Не решил еще.
- Чего тянуть? – спросил Витька. – Давай прямо завтра, с утра!
-А тебе-то чего? – насторожился Ахрипов.
-Я с тобой за компанию.
- Зачем?
-Хм… - Витька глубоко и сладко затянулся, выдохнул дым и торжественно заявил. – Тебя пойду сдавать.
- Это как же? – растерялся « ударник трудового фронта».
- Так же. Молча.
-Ха! Напугал! – И Ахрипов на всякий случай легкомысленно так хохотнул. Дескать, видал я таких…сдатчиков! Трепло пожарное! Тебе только шланги и таскать! Да хозяину магазинному облизывать за копейки! А он, Ахрипов, настоящий трудовой человек! Всю жизнь на заводе! Его никто не тронет! Никто права не имеет!
- Иди-иди! Пусть над тобой, дураком, посмеются. Сколько лет-то прошло!
- Военные преступления сроков давности не
