Ковыль на ветру

Выл ветер. Стегал поземкой. Качал фонари.  Подгонял прохожих по улице. Они беспомощно ежились, пытаясь подставить воротники, спины, капюшоны. Ветер пел, усмехался, торжествовал, веселился. Гудел проводами над головой.
Я видел лишь черный асфальт  сквозь стоптанный, серый снег. Чьи-то спешащие ботинки, края курток, кожаные перчатки, сумки, разноцветные шарфы. Ветер торопил, подгонял, не давал поднять глаз от асфальта. Съёжившись, шел вперед…
- Веруй в Христа! Веруй! – кричал хриплый голос. Звенел колокольчик...
Монах стоял под фонарем. Его длинные волосы и заиндевелая борода разметаны ветром. Сутулая фигура в черной рясе и колпаке выделялась на фоне ярко освещенной витрины. Его голос, его вера, его колокольчик распространяли тишину в окружающий мир  гудков, смешков, вскриков, ругательств, мельканий, людей. Он смотрел перед собой, звонил и верил:
- Веруй в Святую церковь! Веруй!
«Веруй, - отозвалось в душе, - веруй! Русской верой надо жить. В церковь ходить. Пост соблюдать - а ты… Когда в церкви был? Когда пост соблюдал?»
- Чти Библию! Книгу книг!
«Ты Библию не открывал ни разу, не то чтоб читать… Чтоб завтра на исповедь. К отцу Роману на исповедь, и покреститься! Твоя вера поможет тебе. Бог поможет тебе. И нормально все будет».
- Веруй! – колокольчик вдруг зазвенел с бешеной силой, а охрипший голос монаха говорил. – Пред  ликом твоим, пред взглядом твоим – скрепляю веру. Вторю: славься истая вера - вера православная! Славься Библия! Славься Святая церковь!
Колокольчик слабо тренькнул, ударяясь об асфальт. Мир вновь наполнил людской гомон, скороговорка рекламы, свист и гудки машин. Я, напряженно всматриваясь, искал, куда делся монах. Позади пустая улица, впереди дорога. Некуда ему деться. А колокольчик катался по асфальту, слабо позвякивая.
«Куда ж он подевался? Как провалился… - думал. – Верить… Нести веру. Заблудшим. Раскаявшимся. Ходили же наши войска под ликом Спасителя. Вывести из тьмы на свет… Очиститься  самому. Почему бы и нет?.. И нормально все будет». Ветер хлестал и хлестал: то по одной щеке, то по другой, то в спину. «Вот, блин!» - успел подумать, натыкаясь на кого-то. Толкнув плечом, но сохранив равновесие, развернулся. Увидел девушку с живыми, чуть грустными глазами и ямочкой на подбородке. Я смущенно пробормотал: «Извините». Она была в спортивном костюме и со сноубордом за спиной. Улыбнулась мне в ответ. Хотела что-то сказать. Но ветер уже утащил меня дальше.
«Девушка… Куда она? Я… да, нести веру. Нести добро людям. Таким, как эта девушка. Нести веру. Нести свет», - ветер все дул и дул в спину сильнее и сильнее, быстрее и быстрее, и вдруг исчез. Я очнулся от мыслей и поднял глаза: впереди рекламный плакат, на котором счастливые мама и малыш что-то радостно уплетают.
«Есть-то как хочется…  борща, например. Наваристого, чтоб запах мяса и ложка стояла… нет, нельзя пост ведь… Или щей … нет. Начни с себя. Возроди Русь! С поста и веры начинается возрождение её!» Ветер все злее и злее. Торопил, кружил в водовороте снежинок. Я увидел золото крестов на куполах церкви. Сказал: «Стоп!». Захотел перекреститься. Очень – очень. И ветер начал наблюдать, замерев.
Я медленно, нарочито торжественно вынул руку из кармана куртки и стал креститься, проговаривая: «Во имя Отца! И сына! И Святаго…»
- Верить? – раздался из-за спины резкий, громкий голос. – Церкви? Для них вера – работа. Прихожане – источник дохода. Так почем опиум для народа?
Перед глазами промелькнуло: отец Роман, открывающий ногами двери в храме, разговоры батюшки по мобильнику на недуховные темы во время исповеди.
- Библия? Ха! Её придумал человек! – восклицал голос. - Бог дал веру – человек извратил её и записал.
И снова вспомнилось: в прошлом году бродячий монах стал проповедовать в портале нашей церкви, у нашего батюшки аж лицо позеленело. Прибежал, ругался матом, взашей вытолкал из храма.
Одна вера. Один Бог. Одно дело!
- У бога нет лица. Его придумывает иконописец, – продолжал голос. - У каждого свой любимый святой. Ему и молятся. Иногда путают святого и бога. Бывает. Тогда почему бы не повесить в церкви «Черный квадрат» Малевича, и ему не молиться?
Я обернулся. Двое. Один высокий, с грубыми, крупными губами, носом картошкой и второй - хрупкий, тонкий,  женственный.
«Бога нет… - стучалось в голове. – Нет. Без веры я – снег!»
- Где был бог, когда тебе было очень плохо? – издевался высокий. -  Почему в мире столько смертей? Бедных? Обездоленных? Сумасшедших? Не знаешь? Это божий промысел. Точнее, на все воля божья.  А ты смирись… А ты молись, чтоб быстрей пришел хищник. Тьфу… Иллюзия слабых для поддержания сил.
Я двинулся, чтобы опровергнуть, разуверить, доказать, но ветер не дал: со всего размаха бросил мне снег в лицо. Асфальт исчез под ногами,  и я грузно повалился в сугроб, потеряв равновесие.
Лежал, дышал, выпускал пар в небо. Ветер подхватывал и уносил его, завывая в проводах.
«Значит, Бога нет… - подумал я, пробуя на вкус фразу. – Нет, – воскликнул я и ударил кулаками в сугроб. - Что ж такое… всю жизнь мотает туда-сюда: верю в бога – поношу его. Священника встречу – в крестный поход иду. Атеиста встречу – церкви сношу. Ладно хоть буддиста еще не встретил… Во что я верю? Без чего я – снег? Чего я хочу? Борща и глинтвейна.  Мотает меня, как ковыль на ветру… себя понять надо. Свою веру отыскать. Свой стержень в себя вставить. И нормально все будет. Или всю жизнь поклоняться чужой вере…»
И ветер смолк. Снег летел отвесно. Снежинки, попадая в дыхание, прерывали безмолвное падение и начинали метаться. «У них тоже нет стержня», - устало улыбнулся я.