; ... у него выкрошились все зубы; проросли новые; успели пожелтеть и, под распором зубного камня, разъехаться, точно ссохшийся частокол - таким несчислимо древним он казался.
Ещё тридцать лет назад он сказал:
- Советская Власть? Это - хорошо-о! Но... слишком долго!
Попыхивая "козьей ножкой", степенно выдавливал каждое слово, креплёное едким дымом. Слова обретали зримую форму и плыли, раскачивая сизые слои воздуха.
Через десять лет, пристыженная приговором пердяка, Советская Власть скончалась.
Форма исчезла, но сизый дым пророчества глубоко осел в корнях лёгких - ни откашляться, ни выплюнуть, ни соскоблить посудным ершиком.
От того хотелось притвориться и верить, что Мудрость пердяка обозначилась ещё во времена нулевой династии фараонов допесочного Египта.
И говорил-то он образно, точно рисовал губами иероглифы:
- По нужде живём мы.
- По нужде только ходят до ветру гадить.
- Вот так и мы - живём и гадим, живём и гадим. И не взлететь уж нам птицей в небушко - говна скопилось много. Сильно оно к земле тянет...
Через тридцать лет застал я пердяка в той же позе Врубелевского "Демона", придавленного к земле, но с думами едкими, соразмерными с крепостью его самосада.
- Покури травушку, - протянул он жестянку с термоядерной смесью.
- У меня свои, - я показал ему пачку "Лаки страйк".
- Табак? - презрительно поинтересовался он.
- Табак - та же трава.
- Да, но выросшая на могилах ****ей. А моя - чистая, одобренная ОТК Архангела Михаила и полюбившаяся Высшей Ебической Силой, ( по вашему - Вселенским Разумом), но крайне дефицитная по причине её ограниченного количества. Самому не хватает! Не знаю, почему я решил с тобой поделиться? - он спрятал жестянку за спину.
30 лет - срок не маленький, даже по меркам Российского правосудия, заигравшегося с бесчинствующей демократией. Одни за эти годы состарились, другие вернулись в детство, третьи, не сумев вырваться из детства, так и остались навечно гениями.
Казалось бы, возрастные грани стёрлись и шансы похвастаться мудростью уровнялись.
Но мудрость бежит от говорливых к тем, кто научился молчать и переносить её как постоянно нарастающую боль, как несправедливое наказание на срок, пока не придёт амнистия от Альцгеймера.
- Много бахоришь, - пресёк пердяк, когда я торопливо перессказывал ему с улыбкой жизнерадостного эмбриона, как лихо обманывал судьбу, гонялся за деньгами и бесплатно замаливал грехи. - Видно, бездарно спалил эти годы. Так мало случилось в жизни, что пытаешься взахлёб рассказать обо всём и сразу?
- А как надо?
- Молча! Нет ничего красноречивее молчания.
- Ты советуешь мне умолкнуть?
- Я советую тебе не слушать советов, - в своей манере посоветовал он. - Если хочешь унизить друга, дай ему умный совет. Глупее поступка, чем посягательство на интеллектуальную независимость, не придумать.
- Ты говоришь, как студент на экзамене, который даже не знает, какой предмет он сдаёт, но уверен, что заболтает с похмелья кого угодно...
