Ровно полночь. Коридоры с дверями держат в относительном спокойствии - они заперты (или притворялись таковыми)...
Надо было соблюдать тишину и максимальную осторожность: пока не запустилась машина назад (было ли то лишь мое воображение?).
Густые, качающиеся на подоконниках субстанции вызывали желание или задавить или убежать; но ответ снова появился, касаясь вразумляюще лба (ведь они созданы не мною... И все же что-то близкое есть в них, созданных для чужих, холодных ванночек развлечения).
Одна из них... приблизилась и бросилась ласкаться, заглядывая в глаза и тянулась своей обширной, тягучей массой; ее руки, если можно так выразиться, были холодными и водянистыми, она обволакивала меня...
Просыпаюсь - кругом - тесные застенки и тусклейшие лампочки над ванночками, я - в одной из них, мозг занят переживанием видения, в котором отчетливо запоминались, почти физически, вязкие руки субстанции (она... ведь должна была цапнуть крепко и уползти, со злорадством жадно и жирно смачивая в нутре кусочек моих сил; как и другие ее сородичи, побелевшие и лоснящиеся от экспериментов)...
Все было более, чем странно, но дремать не следовало - я могу захлебнуться в ванночке, ожидая звонка от перечеркнутых ожиданий: все тихо и водянисто, как было неудобно питать иллюзией персонал и субстанций, преданно их покармливая, а мысленно желая им забвения, поскорее и поглубже; они же в ряд что-то мудрствовали себе под нос, жадно и тупо неприятно цвиркая и пища - вновь чужак...
Ванночки были опять пустыми, а следовало наполнять и заполнять разноцветными грязями и солями - иначе как отучить субстанций от плоти; хоть надежда исчезла последней улетевшей капелькой, как с их кафеля, усеянного...
Чем-то, во что точно не хочется оборачиваться - из отрывка...
Кровянисто-размашисто висящих мыслей читалось: "Ты не скроешься от меня, я найду тебя даже под тенью или льдом" (пустота высохших черт придавала им забавность от призрачности - не могло быть что-то другого свойства у субстанции).
Кучка их, очевидно, опять напало на тех нескольких оставшихся, что приручая их, приручали свои амбиции и доказательства; похоже, у меня неприятности - персонал исчез при загадочных обстоятельствах, как раз после этого наткнулась на эти кровоподтеки плинтуса одной из ванночек.
Хотя что тут загадочного? Бандиты-субстанции обнаглело выпустили на волю свои шантажи и провокации, набравшись, видимо, от жертв всего вышенеперечисленного; надо закрыть их, наглухо, еще можно успеть...
Часы тормозили, придавая настырно пикающим счетчикам жуткие вибрации (пробующие запертые мною двери субстанции росли и уплотнялись, подыскивая оправдания окружающему им полумраку - легче обнаружить, испугаться, пробовать убежать - помимо инстинкта выживания у них развилась ирония и бесшабашное упрямство).
Спокойно отправляюсь паковать вещи и упиваться единой ностальгией по временам, когда полумрак и пустые ванночки не знали ползающего хаоса, тяжело передвигавшихся по плитам; выиграв время - выиграть можно и мираж.
Конец коридору означал щелчок в абсолютной тиши - последняя преграда моей свободе и настоящему спокойствию.
Толкаю - заперта! Вокруг ни... субстанции - только вереница запертых дверей истерично стучала ими в своих невидимых собратьев. Что за шутки?! Ключ был вставлен, свеженький и... ложный - доигрались (субстанции вот-вот опять разрастутся и покажут, кто хозяева всем этим электронным ожиданиям и суевериям)!
Становится не по себе, иду вслепую вперед в поисках окна - выпрыгну, надоели эти решетки и цепи, любезно подсвечиваемые неоном; но в нерешительности останавливаюсь - впереди, подожженными лепестками экзотических растений отрывок, судорожно высвечивающий: "Ты в моих руках... не пытайся себя обмануть в обратном... да, в моих руках...". Упоминание об этих простых принадлежностей соображений и действия было бы наплевательски мне в заправский день, захолустный часок, не обремененный все мелькающими в памяти ванночками для субстанций; сейчас же...
Оно вызвало предательски-трусливые ужимки сознания и ума, отступающего в растерянности перед всеми мгновениями происходящего: все до единой, прохладно-обременяющие несуразия под замком, некрепким, но дающим хоть какой шанс от них скрыться; откуда тогда вновь холодящие решительность надписи?
Как точно повинуясь властно-притягивающему все капканы на свете тону записки, аномально-все еще надавившей на стекло огоньками, окно было наглухо, казалось, судорожно, заперто. Среди развалюх коридоров виднелись изорванные книги и картины - субстанции взбесились не на шутку...
Занимаюсь поисками двери, хотя понимается, что глупенько и банально было бы вот так идти к ним в пасть (за каждой дверью они все бились, словно чего-то выжидая). Стоп! Надо бы вспомнить их всех, чтобы еще раз подчеркнуть для иных их слабости и подвергнуть подчинению самой жестокой меры за анти-контроль всего - бесконечность безвестности...
Самой упитанной была бледно-бледно, почти прозрачно телесного цвета, обычно тихонько сублимирующая свою хищную, все еще не понятную мне до конца, натуру в черчение контуры на воде, вместо того, чтобы подпутываться ею; ее чуть эстетически-неприкосновенно притягивали сласти, свежий мелодичный запах дождя и ночи, хотя тянулась она всегда к чему-то другому...
Другая, ржавчины оттенка капризно требовала растворять в емкости позолоту, серебренный порошок или растолченные бриллианты, иначе она откусывала пальцы и неприятно щипала языки, глухо рыча и озлобленно бросаясь на всех, кто приближался к ее ванночке.
Третья, цветом неопределенности, которую трудно даже описать, будто гибрида двух первых, постоянно все впитывала в себя воду, выдавая слизь, рождающей новую воду, жидко и громко хлюпалась по новым комнатам, огрызаясь в капризе на всех, кто препятствовал, почернением лужиц, в отместку подмешиваемых ею в супы и скудные кофе персонала.
Их прапредки были ядовитых оттенков, но тоже чуть прозрачных, встреча с ними не оставляла ничего позитивного, кроме порезов и ссадин - их масса была острой как бритва, неожиданно проступая среди мягких складок, сколько их было - почти не сосчитать, все они были эгоистичны, зверски холодны и имели привычку неприятно шлепаться с подоконников.
Еще раз перебираю про себя всех субстанций, от самых грузных и старых до... свежей, но странно не замечавшейся ранее, занимавшей собою самый прохладный и высокий подоконник (для них, предпочитавших покачивания на чем-то неустойчивом мирным понеживанием в ванночках, это была привилегия). Она была, наверное, самой страшной наружностью, раз товарищи с такой поспешностью несколько секунд дали мне посмотреть на нее, а потом закрыли. Все они исчезли...
Субстанции осмелели, выползли из-под щелей и принялись атаковать ванночки, пачкая и царапая их - так мне воображалось, но рассеянность от осознания этого усилилась, не уступая место смелости; да и к чему мне (я же хочу понять, как выбраться отсюда, из их царства).
То ли тонированные стекла, то ли непогода, то ли ночь снова навеяла дрему - спустя нескольких часов, возбудили во мне злость: я, человек, не смогу положить конец этим мистическим шаловливым следам, не смогу поставить на место нечто, в реальности справедливо вроде химеры? С четким вызовом пустоте срываю кнопку обеспечения устойчивости жердочек подоконников и откачиваю воду из каждой ванночки - пусть теперь поползают!
Однако... изумительно, но субстанции продолжали свой грохочущий дверьми бойкот; выпущу - они сожрут меня, как ни смешно или абсурдно, крайне не хочется этого, слишком приятны стали свои шаги, пусть и звучавшие сейчас по поломанным аппаратам; может, это безумие?
"Нет, ты просто так от меня не уйдешь! Хочешь-не-хочешь - я приду к тебе, как не прячься!" - гласил отрывок, объявившийся на этот раз... липким и тягучим, влажным клеем, умудряющимся держаться на наждаке, точно сверкая чьими-то глазами (за мной следят, скрупулезно анализируя каждый шаг, посвященный вытаскиванию засовов из дверей и отчаянным бегством в несчастную потайную комнатку)...
Вспоминаются кровавые аляповатые узоры на стене и побитые стекла - это чудно сочетается во мне; я отпускаю субстанций, но взять им себя не позволю, тем более заглохшие кабели в совсем заброшенной от этого лаборатории и неудачные попытки связать все в узел и забыть об этом не оставляли мне другого выбора; но тут...
Ранка принимает странное течение и... быстро исчезает, стекла становятся мягкими и приятными на ощупь. Ничего не понимаю... или так я ухожу наконец от субстанций, в большое и холодное, слабое свечение?
Не находится крика - тишина снова полудремой окутывает и чем-то невидимым игриво стягивает на пол - за безошибочным теплом на стене субстанции могли невольно забыть, что когда-то моя рука взяла их на себя, маленьких, хрупких и в ярости проглотить, неимоверно больно порвав; они приближались все ближе и ближе...
Но почему я ощущаю вместо их укусов влажное, дрожащее прикосновение, мелькающее по мне и нежно забирающее в мои закрывшиеся глаза промелькнувшие контуры... невидимой субстанции, в слоях чуть просвечивающей телесным; так это все она!
Она медленно, с упоением прижималась ко мне все сильнее и сильнее, скользя и каждым движением приводя в жизнь мое видение, только в нем было все реальнее, прохлада спускалась и странно разливалась легким огнем в... меня, укрывая собою, тая и впитывая меня в себя - субстанции не оставляют задумок...
Из отрывка...
Ровно полночь. Коридоры с дверями держат в относительном спокойствии - они заперты (или притворялись таковыми)...
