...Тихонько вздохнула и закрыла глаза; лишь спустя миг... я вижу, как она с трепетным благовением ощутила: луна осторожно проводит волшебно сияющими лучиками по ее маленькой причуде-короне, необычно-темным волосам и играючи скользит по ее дивно-пышному платью.
Все это навевало легкий ветер дремы и, в то же время, скажу вам по секрету, питало принцессу любопытством, смелостью и радостью... дальнейшей прогулки; и вот она, почти по-детски робко постучавшись в, замечу, очень загадочную дверь незнакомого замка, забавно зажмурилась на мгновение и прошла внее - царил полумрак и бледные беленькие, странные листочки шуршали по воздуху в феерично-искристой и густой синеве замка.
Издали доносились голоса, но в прохладной... пустоте его только неясным гулом то ли шагов, то ли цокота или шепота; откликалось что-то, немного пугающее принцессу и, вместе с этим, знакомо-убаюкивающееее...
Мистически безлюдный замок, который щедро украшали туманно светящиеся огоньки канделябров и зеркала, гордо представил взору, затаившей дыхание, принцессы... единственное место, имеющее отдаленное право называться комнатой - изящную тумбочку, обрамленную огромными колоннами, накоторых переплетались разноцветные цепочки ароматных плотных камешков.
На тумбочке затейливо красовались крохи-мягкие игрушки, на которых немного зловеще и печально падал свет, золоченные блюдца со всевозможными сладостями, небрежно закутанные в ниточки паутины, распахнутые книги... с ярко-темно-синими страницами, на них тоненько, будто боязливо порывались показаться бледно-серебряные буковки.
Множество еще чуть ли не фантасмагорических предметов как-то недобро-учтиво поджидало принцессу на тумбочке - ракушки и статуэтки из тусклого жемчуга, рубиновой мозаики чертежи каких-то нечетких хаотичных строений, веера и маски, словно как сотканные из призрачного изумруда... и она не решалась притронуться к ним, не в силах оторвать от этого глаза!
Еще мгновение - и ей захотелось вернуться домой, в теплый дворец; вспоминания с мягким незаметным отголоском грусти опустились на корону и задумчивый взгляд принцессы; совсем не смущая эхом голосов придворных, за спинкой ее трона отмечавших о "непутевости Своей Будущей Королевы".
И кажется, будто они были правы: придворные дамы (знатные дочери графов и маркизов) не дружили с принцессой, кривлялись буквально ей в лицо и с наслаждением, при случае, отбирали возможность пообщаться с сыновьями знатных подданных; как будто злорадствуя оханьям сплетниц-служанок, с притворными переживаниями ведающих на каждом углу: "Раз принцесса не умеет подружиться с простыми фрейлинами, то как она сможет вести переговоры с государями соседних стран, толково хранить и кормить королевство?!!... Бесполезность она!!...".
А молодые князья и бароны вначале смеялись над этими слухами и покрикивали на особо зазнавшуюся прислугу, защищая добрую славу принцессы и зачарованно-стеснительно поглядывая на нее украдкой на баллах. Они еще утешались ее радушию и чудным привычкам, вроде тихой прогулки по вечерам и спокойного вышивания картинок с трогательными зверьками и сказочными пейзажами; да только... отчего-то черно-молниеносно заскучали и бросили, забыли о ней, принявшись ухаживать за развязными заезжими богатыми, наляпистыми кокетками-аристократками. А напыщенные кормилицы и няни принцессы все причитали: "Не найти такой мямле, как Ее Будущее Высочество, достойного короля, не родить ей великое потомство!!... Она - беспутница!!..."
И валеты-министры-послы, вечно хмыкая и скалясь от удовольствия, ядовито-распущенно и шаловливо-презрительно подсматривали, как принцесса с умилительной непосредственностью играет либо гуляет; танцует с... преданными тихонями-фаворитками на баллах либо с кем-то разговаривает; путается в шнуровках и накидках, одеваясь утром либо готовясь к чему-то, к примеру, ко сну... И все открытее они ухмылялись на ее просьбы и расспросы, все жадно-ожидающе черпали, из потока молвы горожан и крестьянсвоего королевства, упрямо-возмущенный вихрь, вроде: "Какая же простушка-дурочка наша принцесса; как не от мира сего!.. Как ее соседи-монархии вообще люди, свет терпит?!!... Она же мука наша небесная!!...".
Этот ор многоголосья словно вновь пронесся свистом жутковатой и незримой вьюги из серых снежинок, в безумном плясе задевая гиганты-колонны, тумбочку и грязно-кислотную повязку, жестко-непоправимо-больно когда-то зажимавшую хрупкий ротик... принцессы, с изумлением обнаружившую ее, довольно сползшую, мокрую страшноватую, змею на воздушных контурах своего платья.
Она отдавала свою вереницу самых темных моментов непонятной черноватой пылью, осевшей на, почему-то неестественно бледненькой тонкой шейке, удивительно не обезображенной словно штрихом чего-то моментально-долгого, дико-стремительного глубокого и безжалостно-цепкого; аккуратно-кричащего и алого.
И... что-то еще ощущала принцесса, кое-что крохотное, щемяще-холодное, тоскливо-неконтролируемо гладящее ее худую ручку, мечтательный и... уставший от тяжелой короны лоб и, прелестную чуть пухленькую, щечку.
- Ужели это со мною чьи-то слезы?...- ахнула принцесса и робко потрогала пальчиком непрерывно текущие кристально-чистые, дрожащие капельки... и невольно отпрянула: вовсе не потому, что невзрачная химерность из колон и тумбочки вдруг, точно веер, развернулась в сверкающе ослепительные, роскошные, загадочные лабиринты комнат, лестниц и коридоров, бывшего ведь вовсе недавно туманной пустыней, замка; торжественно прогремев что-то, вроде напутствий и... похвал.
А потому, что принцесса увидела в крошечных лепестках слезинок, бережно... словно и нежно целующих ее, малюсенькие глазки, с едва зыблющимся оттенком надежды и покоя; так до конца и не понятого ею зверька, фантастически быстро-быстро летающего на блестящих больших крылышках и нерешительно, неровно дышащего пушистой грудкой – он помнит о ней, эллегически-сладостно припоминая, как...
Неустанно каждый вечер подкрадывался с тихим-тихим, счастливым писком к окну принцессы, внимательно глядевшей на облачка и звезды; согревающе-твердо зная, что она не прогонит, не обидит, оглушительно-незаслуженно оскорбив или запустив в него чем-нибудь калечащим.
Принцесса лишь негромко придвинет блюдечко с живительным молочком и аппетитными кусочками конфет в нем, прижмется к обширному подоконнику, оставив от своего смешно-испуганного, невыразимо красивого личика только неповторимо синие глаза, сосредоточенно-притихло наблюдавшие за ним.
Потом она осторожно распахнет окно пошире, впуская в свои покои, где всегда можно учтиво погреться у веселого воображульки-камина, после беспросветного дождя и снега; вдоволь набаловаться скрошечными подвесками и марионетками; исподтишка положить на колени вышивающей или читающей принцессы самую юную, восхитительную на свете, белую розу; доставляя тем самые радужные минуты его жизни...
Она стала какой-то беспорядочной и неизлечимо-раняще-одинокой, СЛОВНО УЛЕТАЮЩЕЙ "искринкой" Времени, безскромной, отзывчивой, единственно-упоительной принцессы; без ее взгляда, улыбки... Что за феерией она была - как маленькие нотки водопада жемчуга, усыпляющая все проблемы и уколы мира!
А теперь... лишь тревожный стук чего-то, маленького и прислушивающегося к тишине, навсегда принял в его широкие крылышки и хранит ее алмазные, робко щекочущие, перышки... Они витают, завораживающе переливаясь в мерцании огоньков канделябров, на месте которых было диковинное место с тумбочкой и колонами; между этим, кажется, Время торопиться лунными стрелками и... останавливается, но ему было уже холодновато-горестно и безразлично: его крохотные когтистые пальчики чувствуют хитро присмиревшую змею повязки, на которой, будто смеясь, вытанцовывали красные полоски того, что когда-то было прихотью для него, сейчас - ненавистным, мерзко-стыдливым и постоянно навязчиво напоминающим...
О том, от чего ему было бы лучше умереть, чем знать, что... это произошло с принцессой!... Он наотмашь-поспешно отворачивается от этих напоминаний; и совсем, между прочим, как-то уже незаботясь о своем рассудке, сумасшедше-упорно терзая слабенькими крошечными зубами ремни и, не страшась, не оглядываясь никуда, не жалея уж ничего; клацая ими об оковы, которые навек погрузили в мучительно-навек успокаивающий сон... принцессу.
Если бы только его СЛЫШАЛИ, то наверняка бы вздрогнули волей-неволей от его пронзительного крика, вырвавшегося у него, когда он прорвался сквозь все преграды, кованные решетки и размашистые подвешенные топорики тоннелей подвала, и увидел принцессу...
Такой, какой он видит ее сейчас - тихой-тихой, с обессилевше-свесившимися, с грубого железно-грязного сооружения, ручками; с чуть скошенными, словно, внимательно глядящими, на лунные, беспечные лучики, синеву, отраженную в зеркалах, и на белые-белые листики, глазами; с истомивше-замолчавшим ротиком; похожим на, неслышно им положенную рядом, розу, ДО СИХ ПОР спрашивающими: " Ужели это... со мною... чьи-то слезы?...".
