За неделю до свадьбы,10 февраля 1831 года, в своем письме к приятелю Кривцову Н.И. Александр Пушкин написал: «Я - женат. Женат - или почти. Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни против женитьбы, все уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно живут. Счастья мне не было. «Il n`est de bonheur que dans les voies communes (счастье -только на избитых дорогах)».
Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся - я поступаю, как люди, и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же, я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входили в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью. У меня сегодня сплин - прерываю письмо мое, чтоб тебе не передать моей тоски: тебе и своей довольно. Пиши мне на Арбат, в дом Хитровой».
По этому адресу, что он указывал в письме, им был снят дом, куда после венчания, он приведет жену. Щегольскую, уютную гостиную он оклеил диковинными обоями под лиловый бархат с рельефными набивными цветочками. «Натали должно понравиться...».
До сих пор его женитьба откладывалась под разными причинами. Мать Натали, Гончарова Наталья Ивановна, женщина вздорная, властная, то не давала согласия, то придумывала какие-то другие новые причины, и отодвигала свадьбу. То его самого холера задержала в деревне - на несколько месяцев.
Ему говорили, что Наталья Ивановна, у которой религиозность приняла с годами фанатический склад, стала раздражительной и придирчивой и она строго держит детей, дочерей - в особенности.
Все свободное время она проводила на своей половине, окруженная монахинями и странницами, которые душеспасительные рассказы и благочестивые размышления сдабривали сплетнями и наговорами на её неповинных детей, посмотревших на них не так, или на слуг, не сумевших им угодить. Наталья Ивановна расправлялась с теми и другими незамедлительно.
В Яропольце, её вотчинной деревне, шептались, что в самом строгом монастыре молодых послушниц не держат в таком слепом повиновении, как она своих трех дочерей. В результате, если вдруг случалось, что она призывала к себе кого–нибудь из них в неурочное время, те бежали к ней со страхом в глазах. Дрожащие руки беспрерывно творили крестное знамение: «Господи, пронеси!...»
И вот такая женщина должна была стать тещей Александру Пушкину.
Наступивший день 18 февраля 1831 года ничего не изменило в её поведении. Вдруг будущая теща прислала сказать, что надо еще отложить свадьбу - у нее нет денег на карету. Поэт, который уже отдал ей одиннадцать тысяч, заложив выделенную отцом часть имения Болдино – Кистеневку, за что получил 39 тысяч, ей послал опять тысячу – на карету.
Капризы Натальи Ивановны не имели границ. Ей взбрело в голову, что венчание должно происходить в домовой церкви князя Сергея Михайловича Голицына, её родственника. Но Филарет - Московский митрополит - оказался еще тверже, чем она. Он не позволил.
Наталья Ивановна настаивала:
- У Обольянинова обвенчали Сабурова, значит, и сейчас это можно сделать…
Все же победил Филарет – венчали в церкви Старого Вознесения.
Как и всегда, все, что касалось поэта до сих пор, не обошлось и без присутствия полиции. Они стояли у дверей, чтобы никого не пускать в церковь во время венчания.
Но внутри были те, кто злорадствовал, глядя на обряд:
- Быть Натали «миледи Байрон» - известно, как английский поэт изменял ей.
- Ну, да! А как будет хороший муж! То-то всех удивит!.. А ведь никто этого не ожидает, и все сожалеют о ней, – кивая на невесту, отвечал ему другой.
- Пушкин жене моей говорил на бале: что, мол, пора мне остепениться; ежели не сделает этого жена моя, то нечего уже ожидать от меня.
- Чего ожидать тогда от этого брака?!
Пока все это шепталось за спиной, Пушкин ждал церемонии с нетерпением, чувствуя, что весь покрылся краской. Руки сами суетливо поправляли то жабо, то фрак.
Вот начался, наконец, обряд венчания. Но что это? Неловко задев нечаянно за аналой, он уронил крест. Вдобавок, при обмене колец, именно его, а не невесты, упало на пол.
Лицо его стало неузнаваемым, когда он прошептал пересохшими и побледневшими губами: «tous les mauvais augures!..» (все это плохие знаки!.. (фр.)
На этом его мучения не закончились - после церемонии венчания ему сообщили, что его шафер, который должен был передать венец следующему - по очереди, устал и у него рука дрогнула. И он повторил безнадежно: «Все это плохие знаки!..»
Но первый год семейной жизни Александр Пушкин был счастлив.
