Раздается, кажется, и сейчас, «из-за молчаливых чащоб», вот-вот… сверкнут из-за угла, надолго очаровав один взгляд своими легкими контурами, точно сотканными из черного золота, усыпанного алыми капельками рубинов; когда закат мягко опускается на поляны лесов и сыплется…
Мягким, убаюкивающим звоном мелодия струн: и… они все не желают окунаться в теплую перину сна облаков, пока не услышите вы сказку о…
Маленькой, милой… девушки, с тоской часто поглядывающей на крутой овраг, что располагался возле домика ее матушки, строго-настрого запретившей дочери ходить к оврагу. Но…
Стала девушка замечать, что по вечерам это «страшное и опасное место» светится маленькими красными звездочками, что играли в тумане, как смешные проворные мышки, а потом… тонули в будто ласково шепчущем черном бархате цветочков; и…
Казалось ей все то таким красивым и безобидным, что, подождав, когда матушка уснет, дочь, даже не успев хорошо закутаться в сумеречную прохладу, не помня наставлений, бросилась с замиранием сердца к оврагу, где все еще играли точно алые мышки и черные цветочки.
Каково же ее удивление было, когда она увидела на его дне… самый очаровательный башмачок, который только можно было себе представить, но… странный – весь черный, блестящий, и только красные камешки будто дождичком осыпались на его тонких контурах.
Лучики, играющие на легких каблучках и гранях башмачка, щекотали ее щечки, гладили руки, дрожаще поворачивающие его, чтобы их хозяйка смогла разглядеть и вдруг она…
Почувствовала, что башмачок легонько танцует у нее на ладошке, в такт… второму, которого не было, но от этого перед глазами то появлялись, то исчезали лепестки ароматных цветов, едва переливающихся всеми цветами радуги, учтивые поклоны башен загадочного дворца, служанок и подружек, все то успокаивало ее, как оживающие мечты и надежды, вот только…
Промелькнула мысль, что матушка до сих пор топит печь не дровами, а соломой, питается краюхой и щепоткой соли, и девушка, ахнув, выпустила башмачок из рук, как подкрадывающуюся тень неведомого колдовства, что уже стремилась схватить ее – подкрадывалось уж нежданно утро, тихонько зовущее матушкиным голосом помочь убрать избушку и приготовить скромную поживу; разве это, такое привычное и иногда – радостное и согревающее, сравнимо с блеском башмачка?
И с этим убеждением хотела уж девушка бросить башмачок в овраг, чтобы никогда о нем уж не вспоминать, но рассудила так: находка красивая, наверняка любая богатая госпожа милостиво даст за нее немного грошей, и матушка перестанет голодать, может, и она сама попадет в милость к знатным господам, кто знает?.
Потому, старательно спрятав в рукав башмачок (который был ей как раз в пору), она побежала домой, к взволнованной матушке.
- Что же это ты, доченька? – встревожено сказала она, заметив бледное, испуганное ее лицо. – Никак, ночью привиделось плохое что-то?... Ну, подойди, я тебя обниму – и все плохое на себя возьму, а ты будешь пригожей и радостной!...
- Матушка, я нашла вещь… - стараясь не смотреть в ее глаза, ответила дочь, протягивая башмачок, - Не станет ли он нам в пригоде?... Можно выручить за него…
- Что ты! – вскликнула вдруг та, всплеснув руками, - Уж не украла ли ты это, доченька?... Видано ли дело – такую красу просто «найти»?... Прошу…
- Но матушка… - начала было дочь, придвинувшись к ней и желая помочь.
- Иди, иди, доченька… иди, хорошая, верни! – ласково возразили в ответ, - Верни, пока беда не постучалась к тебе!...
И вот… делать было нечего: как ни успел приглянуться башмачок девушке, а еще больше огорчать матушку она не желала и понесла его назад к оврагу, и, откуда ни возьмись, увидела там второй, казалось, еще краше первого.
Заиграли тут искорки на них так дивно, что, точно очаровавшись, девушка раздумала и взяла оба башмачка, примерив их на свои хрупкие ножки – они точно порхали над землей, когда каблучки чудной пары находки цокотом магической трели ходили по грубым лесным тропкам; она… негаданно решила что, пусть хоть матушка и дальше будет продолжать хлеб да соль есть, а натанцуется, накружится она вдоволь в простых, таких хороших башмачках…
Ошибалась девушка, не знала она, что… «давным-давно, среди полумрака холодного грота и цокота стрелок, долгожданный и могучий, неуловимый колдун надумал создать крохотный мирок, где все волшебно и чудесно – где пели бирюзовые птички и плели рыбки жемчужную паутинку, тени летали бабочками, а крохотные, белоснежные…
Глазки согревали леса по ночам; и вот, когда все было готово, он вдруг понял: то получилось дремой, грезой наяву, да чего-то не хватало; что могло бы развеселить его после стольких дней скуки в труде, помочь и утешать в молчаливом пении птичек, с радостью спорить с радужными облаками и гляделся бы без конца вместе с ним в зеркальные алмазы…
Вот и надумал колдун смастерить башмачки для «феи» (ведь они любят блестящее и красивое), чтобы жить вместе с нею в каком-нибудь гроте»; но узнал про это светлый столп ветерка, рассердился и забрал один башмачок, да второй…
Внезапно растаял на ножке девушки, когда она, весело напевая песенку, направилась к дому; что одернуло ее, точно ручками травинок и камешек, она упала, а когда приподнялась, то увидела прел собою…
Высокого, улыбающегося юношу, стоящего в роскошном костюме и с опасливо блестящей шпагой; на щеках у него были будто как вырезаны маленькие башмачки, такие же, как и те, что миг назад были на обеих ножках девушки, испуганно и нерешительно встающей, собираясь скорее побежать к матушке домой.
«Увы, ты не можешь от меня уйти! – словно сказал сверкнувший взгляд юноши. – Нашла мой башмачок – и наутек?... Не выйдет!»
С этими словами он вынул шпагу и толкнул ею травинки – трава перестала точно пускать девушку домой.
Она обернулась, глядя на него смешно-сердитым взглядом, говорящим: «Чего ты хочешь?... Уж даже если ты тот колдун, то я – фея, раз нашла башмачки; столь они пригожи, что не собираюсь их тебе возвращать!...».
«Но один у меня, другой у тебя!... – отчаянно остановился его взгляд, он явно почувствовал себя обманутым, - Столько дней и ночей я трудился, чтобы кто-то… разделил со мною башмачки, мой мирок, и ведь… Не злобный я, как можно?...»
От усталости и рвения поскорее забыться от теплых матушкиных сухарей и под теплым одеялом во сне, девушка вздохнула и с грустью посмотрела на дорожку к дому, сердясь на мгновение когда нашла башмачок и…
Окунулась в его чары, заставила из-за него волноваться матушку; отвернулась, словно бросив: «О, что может меня еще заботить, как бедная избушка и матушка без куска хлеба?... Мне все равно кто ты, но… Ты худой, раз обманул меня колдовством своих башмачков!.... Возьми их обратно, я не хочу их и видеть!!...».
«Ужель ты не видала еще моего дворца да верных слуг, да яств и украшений по моде и сласти, приготовленных тебе одной, той, что башмачок мой нашла?... – придвинулся ближе молчащий юноша, но это словно кричали его глаза, - Или не поняла ты, что за один твой приветливый взор отдал тебе я второй башмачок, чтобы ты матушке помогла?... Отчего же отворачиваешься от меня?... За что?».
Но девушка уже бежала, не оглядываясь, отшвыривая от себя второй башмачок и с плачем бессильной злобливости и жалости теребя свое простенькое платье ручками, всхлипывая…
Будто мыслями: «Даже не дал мне потанцевать вволю в этих башмачках; чтобы я стала еще краше и радостнее, и, быть может, меня бы тогда принял свет господ!!… Пускай же… никто не возьмет их у тебя, колдун поганый!!...»
Как только она это произнесла, раздался вскрик: светлый вихрь ручейка взметнулся вдруг из туч и сурово взглянув на юношу, смотревшего с печалью ей вслед, и ударил его по щекам, на которых рассеялся узор из дивных башмачков и вместе с ним – рассыпались и сами башмачки.
А с ними – исчез навек сам юноша, навсегда растаяли чудные бирюзовые птички, алмазные сады и радужные трели, дворцы и сласти с теплыми роскошными каминами, веселые карусели солнышка и звезд, все, что…
Лишь и вспоминала с грустью матушка, все ожидая, у потухших соломинок камина, у приготовленного обеда, у окна, дочери, которая, наверное, побежала за…
Топотом… башмачков, что…
Раздается, кажется, и сейчас, «из-за молчаливых чащоб», вот-вот… сверкнут из-за угла, надолго очаровав один взгляд своими легкими контурами, точно сотканными из черного золота, усыпанного алыми капельками рубинов; когда закат мягко опускается на поляны лесов и сыплется…
