17. ЧКАЛОВСКАЯ
Машка не зря обрадовалась, моим обещаниями про Чкаловскую. Я ее не обманывал. Да и бросать Машку мне что-то перехотелось. Не то чтобы я влюбился в нее, но мне было очень жаль мою маленькую ласковую девочку, мне было жаль ее оставлять. Прекрасная, нежная девочка. Еще и умная (или хитрая, или дальновидная, но как ни назови, все правильно). Еще очень красивая – в моих глазах ее красота затмевала все!
Пока я болтался на стажировке в Мариуполе, Машка нашла куда применить бившую через край нерастраченную энергию. Она собрала своеобразный рейтинг мест дислокации авиационных полков. По всему необъятному Союзу и даже по Восточной Европе, которая в те времена называлась соцлагерем, и там служило почти полмиллиона советских военных! Служба за границей была очень престижной, но Машка уже служила с папой в Венгрии и в Чехословакии, и больше ехать туда не хотела. Ей, видите ли, там не понравилось! А меня, москвича, восточноевропейским соцлагерем не удивишь. В Москве всегда получше будет.
Я лежал на диване и читал лучшую газету страны – «Московский Комсомолец». Машка прилегла рядом, отодвинула газету и, уютно расположившись у меня на груди, извлекла на свет божий маленькую красненькую записную книжечку, разрисованную цветочками, сердечками и самолетиками. Интереснейшая книжонка! Маша своим каллиграфическим почерком выписала в столбик практически все аэродромы страны и напротив них нарисовала всякие разноцветные значки и буковки. Домики и крестики, соски и книжки, скрипичные ключики и вагончики, кастрюли и бантики, цветочки и сердечки и еще много разных замысловатых значков и буковок. Девочка настолько увлеклась этим занятием, что значки были прорисованы настолько реалистично, что казались живыми.
Машка на самом деле проделала большую работу. Она узнала о местах моей вероятной службы все, что может интересовать молодую женщину. Здесь была и доступность жилья, и наличие институтов, школ, детских садов, имеются ли театры-кинотеатры, расстояние от Москвы и от Луганска, и как добраться, ожидаемые отношения в женском коллективе. Качество и количество больниц-роддомов-госпиталей-лазаретов. И даже чисто авиационные дела, вроде напряженности летной работы, типа самолета и возможности карьерного роста. В общем – все!
Я с огромным интересом рассматривал ее записи, а вдохновленная Машка с явной гордостью рассказывала мне, что она нарисовала, снабжая рассказ разнообразными слухами, байками, сказками и правдивыми историями типа «одна бабка сказала». Я смеялся от души, она делала вид, что обижается, даже слегка надувала губки, но энтузиазма не теряла.
Список был разбит на несколько категорий и открывался Краснознаменным аэродромом «Чкаловский», Московским «придворным» аэродромом, где она предполагала обосноваться в ближайшем будущем навсегда. Пустить корни – как она говорила. Далее шли престижные по советским временам: Запорожье, Кривой Рог, Мелитополь, Одесса, Джанкой, конечно прибалтийские аэродромы – Тарту, Паневежис и Кедайняй. Это были аэродромы, куда Машка готова ехать хоть сейчас.
Затем следовали полки, раскиданные по средней полосе и Уралу. Мой штатный аналитик оценила их так – плохо, но жить можно. Замыкали список аэродромы, охарактеризованные одним словом – никогда! Это и в самом деле были медвежьи углы – Тикси, Амдерма, Заветинск, Угловой (Анадырь), Монгохто (Советская Гавань), вся Средняя Азия и Закавказье, а также все прочие, и в этот раздел входила большая часть списка. Я шутил и говорил, что на Курилах (аэродром «Буревестник») прекрасно, тишина, тайга, Тихий океан, по сопкам раскиданы скелеты разбившихся самолетов и вертолетов... А на аэродроме Укурей (Забайкалье) прекрасная охота в тайге, медведи в гости заходят. Аэродром Чирчик, под Ташкентом – пустыня, кругом высокие Чимганские горы, узбеки в тюбетейках, вкуснейший плов и арбузы! Или аэродром Орск – чудное место, Голодная степь. Как говорят сами местные, Орск – Отдельный Район Ссыльных Каторжан. Красавица смотрела на меня, как на внезапно оглупевшего, и морщила свой аккуратный носик. Потом вдруг стала серьезной, закрыла книжечку, и глядя мне в глаза, сказала:
– Я поеду с тобой в любую дыру, только позови!
От ее серьезности мне стало не по себе, ее глаза выражали одновременно обреченность и решительность. Я не нашелся, что ответить, и замолчал. Маша почувствовала это, легла на меня и стала пальчиками водить мне по лицу, приговаривая:
– Не надо сейчас отвечать, мой милый Алешенька, просто знай это и не забывай. Твоя Мэри всегда будет с тобой, потому что я тебя люблю!
Надо быть закоренелым женоненавистником, чтобы остаться холодным к такому признанию. Я крепко обнял мою девочку, она томно вздохнула и стала покрывать поцелуями мое лицо, шею, плечи, затем выпуталась из объятий и перешла на грудь, и ниже, ниже...
Крайние курсантские дни я провел, как во сне, в счастливейшем сне, у меня была персональная фея, которая водила меня по всем дворцам и закоулкам сказочного царства. Прекрасная фея, нежная, как цветок, окружила меня теплотой и заботой. Она уносила меня в мир грез, где только мы, я и она, она и я, мы, мы, и только мы. Любовь переполняла ее сердце и выплескивалась на меня. Я нежился в лучах ее любви, целовал и ласкал свою красавицу, фея млела и сладко стонала.